И тогда оно упало мне в руки - Луис Реннисон

На другом конце провода повисла долгая пауза.

— Джас, ты меня слышишь?

— Ага, — послышалось в отдалении. Джаска явно оторвала трубку от уха.

— Чем ты там хрустишь?

— Ммм…

— Прутики заготавливаешь?

Я офундеваю от нее.

— Слушай, Джорджи, — нетерпеливо говорит Джас уже в трубку, — я пошла. А то мне еще немецкий повторять.

— Ох, не советую. Эти немцы такие козлодои.

— В смысле?

— В смысле, что доят коз. Ходят в ледерхозенах и едят козий сыр.

— Кто тебе такое сказал?

— В книжке написано.

— В какой?

— «Хейди». Книжка — полный отстой, кстати.

— Ты уверена, что в «Хейди»?

— Jah.

— Я знаю, это книжка для детей, — заявляет Джаска тоном ученого энциклопедиста. — И Хейди живет в швейцарских Альпах.

— На что ты намекаешь?

— На то, что это не Германия, хоть и близко от Швейцарии.

— Что практически одно и то же.

— Тогда получается: Италия и Франция — одно и то же, если рядом находятся? Ты это хочешь сказать?

— Хочу.

— А Италия и Греция?

— Одно и то же.

— Что за бред.

— Зато я не заморачиваюсь на тему дров и прутиков, потому что я не тупая, как бревно, в отличие от некоторых.

И Джаска бросила трубку. Теперь мне и поговорить-то не с кем.

Снова набираю ее номер.

— Джас, прости. Ну почему делаешь больно тем, кого любишь?

— Только не надо мне ля-ля про любовь.

— Ладно, спокночи.

— Ага.

Изнываю от тоски. Сто лет не целовалась. Рот мой зарастает травой забвения, скукоживается, как шагреневая кожа. Ой, а вдруг такое и правда бывает? Ведь без движения ноги могут отсохнуть — я сама видела в поликлинике плакат «Бегом от инфаркта». И если у обездвиженных стариков отсыхают ноги, то вдруг у молодых нецелованных организмов по аналогии отсыхает рот?

Причем на груди это никак не отражается — грудь моя и близко не усохла.

Наугад открываю папину книжку про Джеймса Бонда и читаю: «Он подошел и положил ей руки на грудь. Она отстраненно посмотрела в окно и сказала хриплым от волнения голосом: «Не теперь…»»

Что-то я не догоняю. Так Бонд тоже этим грешил — укладывал руки на нунги-нунги?

Среда, 9 марта

От БЛ по-прежнему ни одного письма. И Смехотура тоже куда-то исчез.

Интересно, он будет на Балу Оборотней? Хотя мне-то что — я скорее начну вышивать крестиком на туалетной бумаге, чем позвоню ему первая.

Джорджиально — на щеке вскочил прыщ! У меня скоро «гости» — может, поэтому я такая вялая. Разбитая жизнь тоже, конечно, сказывается. Хотя я точно знаю, что когда «они» придут, хандра пройдет. А прыщ закрашу черным карандашом, будто это родинка.

Мутти увидела мою т. н. родинку и говорит:

— Ты бы еще указатель нарисовала и подписала: «Внимание: прыщ».

Я хотела сострить в ответ, но у меня нет сил.

Превозмогая себя, собралась в школу. Выхожу из дома и вижу почтальона. Он боится подойти к нашим дверям — из-за Ангуса. В глазах панический ужас. Как можно с таким лицом приносить людям хорошие вести?

— Если вы к Ангусу, — говорю я, — так он сейчас на утренней охоте. Если хотите с ним поиграть, приходите позже.

— Я ему поиграю, — говорит почтальон. — Головой в мешок — и в речку. Держите.

И он протягивает мне письмо, вернее, грубо сует в руки. Смотрю: письмо со штампом «авиа» и адресовано мне. Из Кивиландии. От БЛ. Ура-ура!

Господи, какой божественный почерк, его почерк!

Кому: Джорджии Николсон.

То есть мне.

Отправитель: Робби Дженнингс.

Р.Д. 4

Аллея Пукака (без шуток)

Вакатан.

Новая Зеландия.

Я радостно поскакала по дороге, и тут навстречу мне Марк с дружками. И они с сальной улыбочкой уставились на мои нунги.

— Эй, — говорит Марк, — не споткнись о буфера.

Очень смешно… Хорошо еще, что сегодня мои нунги прочно упакованы в спортивный топ. Кстати, у Рози есть поговорка на эту тему: «Если грудь — гора, ни к чему вам вандербра».

Но мне плевать на Марка с дружками, взошла моя заря женственности, у меня любовь!

И я гордо поскакала дальше.

А Марк кричит мне вслед:

— Девушкам нельзя носит такие тяжести. Может, помочь?

Мерзкий. Карлик несчастный! И как я могла с таким целоваться!

Джас топчется возле ворот и приговаривает:

— Брр, ну и колотун!

Она в меховой шапке, а под ней еще беретка.

— Ты похожа на плюшевого медведя, которого подобрали на помойке, — говорю я.

Джаска продолжает мелко стучать зубами — ее волнует только одно, физра сегодня будет на улице или нет.

— Хочу напомнить тебе, Джаска, что мы живем в стране Шизландии, а учимся в шконцлагере, а физручка у нас шиза и лесбиянка. Она обожает полярный холод и вечную мерзлоту. Ты не обратила внимание, как во время снегопада радостно индевеют ее усики?

Нда… Если на Джаске сейчас семь одежек, как она собирается выживать в диких условиях? Умрет ведь.

Джаске холодно, а у меня на душе тепло:

— Джаска, слышишь, наконец-то в моей жизни произошло нечто суперовское, très très magnifique.

— Бррр… — дрожит Джас.

— Джас, заткнись. — И я вытаскиваю письмо. — Это от БЛ.

— И что он пишет?

— Пока не знаю.

— Почему ты не открыла конверт?

— Потому что все вкусненькое оставляют напоследок.

— Ты собираешься съесть его письмо?

— Джас, не нарывайся, а то взобью перинку с утра пораньше.

Я спрятала письмо на груди (для надежности), и мы пошли вверх по дороге, ведущей к школе. Я вся запыхалась, но душа моя пела.

— Джаска, душа моя поет, и знаешь какую песню?

Но Джаска молча села на батарею и начала оттаивать, начиная с трусов.

А душа моя продолжала исполнять хит под названием: «Ура! Ура! У меня письмо в вандербра!»

Спичка сообщила обалденную новость: мистер Эттвуд, школьный сторож и самый прославленный идиот н. э., уходит на пенсию. Мы радостно заулюлюкали, но, поймав на себе хищный взгляд Ястребиного Глаза, перешли на песню «For He's a Jolly Good Fellow»[20].

Спичка напыщенно трясет всеми своими подбородками и говорит:

— А давайте в знак благодарности за многолетнюю службу нашей школе устроим для мистера Эттвуда прощальный вечер — с музыкой и прочее. Пусть в последний раз покажет нам, как он умеет зажигать. — И она засмеялась как дурочка.