Нелюбовь - Рената Литвинова

После массажа фотограф спрыгнул на деревянный пол голыми ногами со стола - Рита спиной услышала этот звук и специально не повернулась, чтобы не застать опять какое-то неловкое его положение. Она не хотела "ронять" его в своих глазах и в его глазах. Она переждала немного и повернулась, когда он уже натягивал через голову свитер, а его массажист, как подручная женщина на стройке, бегал с узелком своих вещей и по-церковному приговаривал: "Куда же мне, приодеться бы..."

Они совместно отвернули простыню со стола, и под ней показалась белая крахмальная скатерть. Массажист с радостным уважительным выражением на лице присел на самый краешек стула, сложил свои наработавшиеся мягкие руки на коленях и, склонив затылок, ждал, когда фотограф наполнит каждому по бокалу вина. По звуку из бутылки он каждый раз правильно догадывался и поднимал голову как раз в тот момент, когда чей-то бокал был наполнен, убедившись, что он наполнен, массажист опять скромно опускал глаза. Он поджидал, когда его позовут, специально пригласят, он боялся навязываться и вел себя предельно скованно и тихо. Фотограф поднял свой бокал. Остальные взялись за свои тоже, сжав стеклянные ножки у самого основания.

- Если именно у самых ножек держать рюмки, получается красивый звон! не выдержала и поучила всех Рита.

Массажист покашлял, выпрямился, тряхнул своей курчавой головой, невольно обращая на себя особое внимание, и сказал:

- Выпьемте за мое вхождение в эту семью!

Фотограф растроганно усмехнулся. Рита обернулась, посмотрела соответственно произнесенным словам кругом, словно бы осматривая "семью", в которую "вошел" массажист. Они переглянулись между собой, не чокаясь, и выпили каждый до дна.

Фотограф надел очки для близкого расстояния, пододвинул к себе какую-то бумажку, чиркнул в ней что-то и спросил уже более житейским тоном;

- Ты у меня какой сеанс? Восьмой?

- Седьмой, - честно, с предельно честным лицом выпрямился массажист, ставя перед собой аккуратным жестом бокал. Скатерть была мягкая, в складках.

- Седьмой?.. - фотограф снял очки. Посмотрел на Риту и спросил у нее врасплох:

- У тебя есть деньги? - она покраснела, оглядываясь на постороннего массажиста, и кхекнула. - Ты говори, - серьезно повторил он ей, - у меня есть...

- Нет, - сказала Рита, стараясь говорить ровно и безразлично, но получалось с жалкими ненатуральными интонациями.

Фотограф вместе с массажистом с психологическим сомнением посмотрели на нее. Тогда она три раза повторила на разные лады, как в песне:

- Не надо мне!.. Не надо... мне не надо, нет...

Этим она как-то убедила их, они оба отвели от нее взгляды и уже переглянулись между собой.

Еще один день вместе.

Фотограф уже был достаточно пьяным, его шатало из стороны в сторону. Он поставил бутылку на землю рядом со своей машиной и сказал Рите: "Ты же меня не любишь..." Он вздохнул. Рита покачала головой. Он открыл машину, сел в нее.

- Куда ты? - сказала она ему, наклоняясь. - Ты же пьяный. Я тоже тогда с тобой. Они оба уселись в машину. Оба они были достаточно пьяными. Рита смотрела сквозь стекло, и ей все время казалось, что стекло грязное, она несколько раз протирала его рукой. Фотограф завел мотор. Поехали. Улочка была узкая, пустынная. Он развил скорость предельную и стал гонять из одного конца улочки в другой. Скорость была просто бешеная. Рита, побелевшая, героически молчала. Чудом им никто не попадался на пути. Так они проездили по этой улочке раз пять туда-обратно, удовлетворяя пьяное лихачество. Было весело и без всякой музыки, просто под шум мотора и шин и тормозов каждый раз при развороте. Но на шестой раз в конце улочки, там, где она переходила через две колонны в другую улицу, им попались две нарядные женщины, взявшиеся под ручки. Фотограф несся прямо на них.

И затормозил сантиметрах в десяти от их спин. Причем они еще, увидя, что на них несется автомобиль, завизжали и еще своим ходом бежали, как могли быстро, метров десять. Фотограф затормозил. Женщины были лет сорока, в блестящих сверкающих платьях, на каблуках, довольно полные, напудренные, завитые - им никак не шел их взволнованный перепуганный вид. Они стали заглядывать, наклоняясь, в ветровое стекло машины и что-то тонко кричать.

Фотограф сдал назад и, отъехав метров на тридцать, опять разогнался и опять стал с бешеной скоростью наезжать на этих двух. Они тут же перестали ругаться, опять закричали и побежали на каблуках в сторону колонн, чтобы спрятаться за ними. Он опять затормозил довольно точно сантиметрах в пятидесяти от их убегающих юбок.

- Что ты делаешь? - проговорила Рита. Она немного отрезвела. Женщины не стали больше кричать, а сначала добежали до спасительных колонн, скрылись между ними и опять что-то закричали.

Фотограф опять сдал назад. Разогнался... Тут появился постовой в форме. Фотограф сдал еще назад. Они уехали в другой конец улочки. Бросили машину и побежали дворами: впереди фотограф, за ним - Рита. Оба немного отрезвели. Рита спросила на ходу:

- Куда нам теперь?

Он забежал в подъезд. Они поднялись на второй этаж. Он позвонил в дверь. Ему открыл какой-то низенький мужчина, предварительно спросив: "Кто там?" "Это я!" - ответил фотограф, и тогда дверь открылась, видно, его уже знали по голосу.

- Быстро, быстро! - сказал фотограф, забежал в квартиру, захлопнул дверь. - Мы машину бросили, - сказал он.

- Давай, давай, - снисходительно сказал низенький мужчина и ушел в комнаты.

- Это кто? - спросила Рита.

В коридор к ним вышла девочка лет пятнадцати-шестнадцати с раскосыми глазами, с белым лицом.

- Это моя дочь! - сказал фотограф. Дочь улыбнулась ему и улыбнулась Рите.

Все пошли на кухню. Дочь села в угол и неожиданно и удивительно для Риты закурила, и все молчали и ничего не говорили ей.

Опять стали выпивать, только уже вместе с низеньким мужчиной. Тот, осушая рюмку, говорил фотографу, глядя на Риту:

- Ты совсем с ума сошел, это уже старческий маразм, это ненормально! Это у вас какая разница? Тебе же шестьдесят почти... скоро...

Фотограф пьяно улыбался, не обижаясь и вообще простительно и по-доброму реагируя на каждое слово. Он стоял почему-то, ему хотелось быть выше всех сидящих, чтобы все смотрели на него и чтобы Рита тоже смотрела на него.

Рита встала, вышла в коридор. Но куда ей уходить? Она тогда не стала возвращаться в кухню, а вошла в комнату, маленькую, где стояло пианино. Она открыла его. Нажала на несколько клавиш. Вошел низенький непонятный ей хозяин и сказал:

- Если вы сыграете мне вот по нотам, то я буду восхищен! Я быстро пьянею, извините, - добавил он, прикрываясь ладошкой, чтобы избавить ее от запаха.

Он взял первые попавшиеся ноты с пианино, раскрыл их, поставил перед Ритой. Она с трудом стала разбирать мелодию сразу двумя руками. Получалось у нее очень медленно. Хозяину стало скучно стоять рядом с ней и дожидаться, когда она разберется. Он ушел. Рита захлопнула крышку и вернулась в кухню.

Когда они уходили, Рита сняла с себя бусы, стала протягивать их красивой дочке и повторять:

- Это вам. На память, вам пойдет. Мне больше нечего сейчас подарить. Только это. - Но та не спешила брать.

- Бери, бери, - разрешил ей фотограф, - это от сердца, от самой души.

Тогда та взяла мягкими пальцами. Бусы блеснули у нее в руках под ее взглядом.

Они вернулись домой к фотографу. Вымытый, протрезвевший, он лежал на широкой кровати и ждал Ритиного появления. Закурил, не отрывая глаз от двери.

Рита сидела на краю ванны. Была включена вода, но Рита не раздевалась. Медленно запотевало большое зеркало. Рита пальцем вытерла от пара то место, где было ее лицо на зеркале.

Вышла из ванной одетая, удивляя фотографа.

- Ты что? - спросил он.

- Ничего, - она опять присела на спинку кровати, таким же манером, как только что сидела в задумчивости на краю ванны. Стала болтать ногой. Она не смотрела ему в лицо, не смотрела на него всего, раздетого и готового ко сну. Он лежал, как ребенок, с выложенными поверх одеяла руками, часто моргал. Она смотрела в сторону окна - хотя окно было занавешено, как будто она видела сквозь него.

- Я не хочу... - сказала она.

- Что ты не хочешь? - повторил он. Она молчала. Повернула к нему голову, посмотрела красноречиво. Тогда он сказал: - Ложись просто поспи, никто тебя не заставляет...

Она жалостливо посмотрела ему куда-то в брови, сказала таким честным и жестоким голосом:

- Но я ничего не хочу. Ничего, понимаешь ли?..

- Иди тогда выпей чаю, - нашел он выход. - Я посплю, мне плохо что-то.

- Нет. Я ухожу, - договорила она. Встала. Посмотрела на него сверху вниз, на его вымытое страдальческое лицо, лежащее посередине большой накрахмаленной подушки. Посмотрела на вторую приготовленную для нее пустую подушку. Лицо ее брезгливо покривилось - она была до конца жестока.

- По-ка, - сказала она, дошла до двери. Там, открывая замок, опустив голову, еще размышляла, оглянуться или не оглянуться. А когда замок попадался, она просто вышла. Захлопнула за собой дверь. В голове сделалось пусто. Она быстро стала спускаться по лестнице навстречу новому стремлению.