Симфония до-мажор. Роман - Мирраслава Тихоновская

Круговорот живой энергии, многократно умноженный, достигнув критической массы, вызвал цепную реакцию. Эмоциональный взрыв, вырываясь из глубин существа, выплёскивался, брызжа расплавленной магмой, выжигая всё ложное, отжившее, разрушая старые представления и убеждения. Это было очищение огнём. В мартеновской печи варилась булатная сталь. Из этой переплавленной податливой горячей массы кузнецы нового мира, взмокшие от ста потов, не давая ей остыть, отливали и ковали поколение новых людей.

Быстро темнело, концерт продолжался. По рядам стали вспыхивать огоньки зажигалок. Казалось, что каждая душа обнажила свой свет, чтобы стать видимой для других. Возникла новая общность людей, связанных невидимыми нитями, братство родственных душ, раскольников, объединённых в новую тайную секту разбуженных громом, прошедших через алхимическое преображение настоящего искусства.

Они больше не могли быть прежними.

Это был вечер, когда на вспаханное поле щедро засевали семена, которые уже скоро, в годы перестройки взойдут дружными всходами на ниве тяжёлого рока.

Взбудораженные мощным саундом, ребята чувствовали себя опустошёнными. Внутри, не умолкая, дрожали струны.

Глава 6. Рок

Рома просто сошёл с ума и ни о чём другом не мог думать. Решил, что будет исповедовать рок, иначе жить не стоит. Вдохновлённый блестящей игрой и неимоверно красивым рисунком ритма, он помешался на идее стать барабанщиком и создать свою группу.

Мать и отец не могли узнать своего сорвиголову. Рому как подменили. Каждую свободную минутку ходил, стучал по чему попало, набивал знакомые звуки: пу—тсс, пу—тсс—тсс, 1—2, 1—2,2, пу—тсс, пу – тсс—тсс: бочка – педаль – пу, пу, железо-тс-с, тс-с, тыщ, тыщ, тыщ, пу—тш, бум—тыц, тыгдым—тыгдым, бум—тыц, ты-гдым—тыгдым. Стучал по коленкам, табуретке, по подушке, для тренировки кистей – по мешку с песком, вырабатывал качественную атаку, резкость, под музыку отсчитывал такты двумя ногами, чтобы потом все нажитые навыки использовать при игре на живых барабанах. И уже скоро красовался перед девчонками, эффектно накручивая палочками между пальцев.

В жертву будущим достижениям искусства был принесён стул, хотя диван лучше подошёл бы для отработки ударов. Но на диван рука не поднималась – это было святое, он входил в румынский гарнитур, который с большим трудом удалось приобрести по записи у мамы на работе. Рома прекрасно помнил, как, выкраивая из зарплаты десятку, другую, потом экономили по копейке на всём. Лишние скандалы были ни к чему, обстановка и так была накалена. Если бы с диваном что-нибудь произошло, отец точно навешал бы ему оплеух, тем самым только добавив огорчений маме.

Руки болели, мышцы горели, палки ломались, стул не выдержал атак, лопнула обивка. «Нет, если так долбить, по-настоящему играть не научишься». А он просто умирал, как мечтал играть на барабанах.

Глава 7. Я поэт…

Саня и Лёва тоже заразились мечтой стать рок-музыкантами, и когда после долгих просьб, унижений и обещаний Саньке на день рожденья родители купили электрогитару, ребята решили, что настала пора создавать свою группу. Они резко повзрослели, это были уже другие люди. Теперь их звали Фил, Алекс и Лёка.

Пока Фил отрабатывал удары, Алекс возился с гитарой, Лёка стал пробовать писать тексты, в нём вдруг проснулся поэтический дар. Когда он показал ребятам готовые стихи, им пришлось признать, что у него это здорово получается, и, беззлобно подтрунивая над ним, они даже не подозревали, что оттачивают своё остроумие на самородке.

– Слушай, классно! Ты прям как этот, как его..? – Алекс никак не мог найти подходящее сравнение.

– Самуил Маршак! – подсказал Фил.

– Да, ладно, ты… – вступился Алекс, обидевшись за друга. Он не мог скрыть своего удивления. Они учились вместе с первого класса, прекрасно знали кто на что способен. И вдруг оказалось, что под видом обычного губошлёпа скрывался настоящий поэт. Это ж надо! И как это ему удаётся? Сам он никогда не смог бы так красиво напустить туману, да ещё и срифмовать.

– Вот! А вы говорили, что я ни на что не гожусь, – польщённый Лёка просиял.

Лёка, учитывая критику друзей, не переставая шлифовал свой поэтический талант. Ребята не без ехидства, пользуясь лексиконом Гортензии Георгиевны, признавали, что каждое новое стихотворение было «шедевральнее» предыдущего.

– Слышь, Лёка, раз у тебя пошло, ты пиши. Но, скажу тебе прямо, если ты собираешься писать, как все, про небо, облака, вот это вот: лесок – колосок, радуга – дуга, то продолжай в том же духе. Но если ты хочешь, чтобы на твои стихи слагались песни для рока, послушай меня. Выбери серьёзную тему.

– Ну, например?

– Слушай, а напиши что-нибудь эдакое, апокалиптическое! – Рискуя споткнуться на трудно выговариваемом словечке, Роман решил блеснуть перед ребятами эрудицией.

– ??? – Друзья переглянулись. – О чём?

– О крахе всего человеческого мира. Лютики и рябинки, трали-вали – это никому не интересно, так каждый дурак может. Ты смог бы постараться и написать что-то подходящее для рока? Ты пойми, людям нужна правда. Вот тогда все стадионы будут рыдать.

Однажды Лёка подошёл к друзьям и со скрытым трепетом протянул Роме листок с новым стихотворением. Ему хотелось бы самому прочитать его вслух, с авторскими ударениями, с выражением, со смыслом, который он вкладывал, передать ритмику стиха. Но он представил, как будут смотреть на него, малорослого поэта, мальчишки, покатываясь со смеху, и решил не портить обедню.

Рома пробежал глазами лесенку строк и, как истинный поэт, взявшись рукой за борт пиджака, встав в стойку, с пафосом Маяковского начал читать вслух:

«23:00. – Всем назначено: ночь»

Двадцать три ноль—ноль,всем назначено: «Ночь» —Веселиться, шуметь запрещается.Вся огромная наша странаВ черный ящик пустой превращается…

Потом с утра по радиоДолдонят каждый раз,Что трудовые будни,Как праздники для нас!Должно быть, убедительноДля всех народных масс…

И, отышачив с радостью,(Хоть вроде не кретин),В отличном настроении —За жрачкой – в магазин…

А там, в такой привычной очереди,Когда уж впору просто с ног валиться,И ничего уже вообще не хочется,Нет, вру,Хотелось бы за все отматериться.

От Съезда к Съезду мы растем и крепнем,Нас убеждают – лучше нам живётся,Но… после Съезда мясо убирается,А перед Съездом снова достаётся.

Реклама предлагает нам товарыДля нашего прожиточного мизера.О них услышать можем мы по радиоИ даже посмотреть по телевизору.

Зато у нас огромные успехи,Мы трудовые празднуем победы,И все возможные перекрываем нормы,И с гордостью везде орём об этом.

В восторге все должны быть от какой-тоДоярки, типа Клавы Ивановой,Но непонятно, как ей удаётсяТри нормы выжать из одной коровы.

А впрочем, как тобой не восхищаться,Воспетый в наших песнях милый «край»,Но почему же все в Америку стремятсяИ негры не бегут в «советский рай»?!3

– Да, не слабо… Всю изнанку нашей жизни точно передал, – похвалил Рома. – Слушай, а ты случайно не содрал это у каких-нибудь диссидентов?

– Да ты чё?

– Смотри, а то вместе с ними «загремишь под фанфары», – назидательно, сдвинув брови, поддержал Фила Алекс.

Впервые Лёка не только не обиделся на друзей, но, наоборот, очень обрадовался такому замечанию, в котором узрел и скрытый комплимент, и одобрение. Это уже было своего рода признанием его таланта. Самые главные слова были сказаны. Его друзья, такие беспощадные критиканы, скопом ругая всех подряд, незаметно для себя поставили его в ряд с настоящими поэтами!

– Ваще-то это не я пишу, они сами собой как-то пишутся, – под действием лести он так размяк, что случайно открыл секрет своей кухни.

– Так, может быть, ты у нас гений? – уставившись на него пристальным взглядом, ехидным голоском спросил Алекс.

– Не-а, ты что! Чтобы стать признанным гением, нужно сначала умереть, – парировал довольный Лёка. Никто не знал, чего ему стоило соответствовать друзьям, которые были старше его на год.

– Хочешь сказать, что ты прирождённый поэт, что у тебя от рождения в башке шарманка заложена? – Фил с пониманием кивнул головой, как доктор на безнадёжно больного, и развёл руками. – Ну вот, первые звоночки мании величия уже есть, а ведь это, батенька, только начало!

– Слышь, а может, ты и музыку сможешь сочинить? – на полном серьёзе поинтересовался Алекс.

– Надо попробовать. – Наконец-то и для Лёки закончилась полоса, когда он терпел насмешки товарищей, вот и он снискал себе уважение.

– Представляешь, как было бы здорово играть свои вещи, – мечтательно заметил Алекс, на мгновение почувствовав тепло лучей славы, освещающих три небольшие фигурки на сцене огромного стадиона.