На излете - Владимир Фролов

— Что вы можете сказать в свою защиту?

— У меня не было выбора.

Меня держат в собачей будке, закованным в наручники. Судья одета в черный плащ. В руках у нее здоровенный молоток, которым она размахивает в воздухе. Прокурор стоит рядом и ловко уворачивается, используя техники уклонения челнока. Они верят, что могут судить меня за глупости, которых я не совершал.

Я просто сел не в тот поезд.

— Ты точно не хочешь ничего сказать? — прокурор поворачивается к судье. — Думаю, стоит добавить немного электрических разрядов.

Они озвучивают обстоятельства, среди которых нахождение на публике в нетрезвом виде.

— Вы поверите жалкой кучке свидетелей?

Дюжина очевидцев стоит в ожидании приговора. Некоторые смотрят на часы и зевают. Очередной свидетель выходит вперед.

— Что вы видели?

— Я не уверен, я просто проходил мимо.

— Вы видели этого человека?

— Не знаю, может быть, — он вглядывается в мои глаза. — Вряд ли.

— Перед вами десять свидетелей подтвердили, что это он, — судья поднимает брови к потолку. Они парят над залом, готовые задушить здесь любого.

— Наверное, я его видел. Точно, он был в зеленой куртке с фиолетовым капюшоном. От него пахло паленым спиртом, а в руках был окровавленный топор.

Он меня не видел.

— Вы немного ошиблись, — прокурор пишет в своем листе показания. — На нем была белая майка и шорты, но ответ засчитан.

Меня ведут в камеру по длинному коридору. Сразу за нами идет темнота, выключающая лампы освещения одну за другой. Сзади только она, как будто ничего другого там никогда и не было.

— Тебе здесь понравится, — хлопает по плечу конвоир. На нем зеленая куртка с дурацким капюшоном. Он волочит за собой топор.

Эксперты пришли к выводу, что нас надо лечить. Они не объяснили. Но Смертник улыбался, как будто выиграл в лотерею, и даже подмигнул мне на выходе из зала. Так вышло, что он успел первым надеть халат по прибытию в логово сумасшедших горожан. Он улизнул из цепких объятий ноотропов и вскоре бесследно исчез. Я же был не в состоянии проследить за его действиями. Врачи сразу вкололи мне что-то крепкое.

Я пробираюсь через слои пыли. В условиях плохой видимости я ориентируюсь на смех. Там где смех — там непременно есть что-то сладкое.

Больничные коридоры напоминали поле битвы — замызганные дерьмом стены и какая-то каша на полу. Я хватался за него ногтями, когда меня тащили на очередные уколы. После них я чувствовал, как будто меня вывернули наизнанку.

— Если хочешь, чтобы от тебя отстали — не показывай никаких эмоций, — посоветовал мне местный старожила. — Для них ты симптом, который надо устранить, часть эксперимента.

Я ищу среди больных знакомые лица, но никого не узнаю. За стенами течет жизнь, из которой мы выпали в отдельный мир. Ночь пронизана скрипом старых кроватей. Их обитатели видят решетки в своей голове, в отличие от врачей. Решетки из толстых прутов, сквозь них с трудом пролезает рука. Под моим матрасом спрятана записка. Через что прошел мой предшественник? Я разворачиваю ее в надежде на новые подсказки.

Когда экспериментируешь со своим мозгом — лучше вести дневник. Иначе рискуешь вечно ходить по кругу. А с дневником — есть шанс идти по спирали, постепенно удаляясь от своих плоских взглядов. Никто еще не прыгнул выше нашего плана бытия, или они просто не возвращаются оттуда?

Я смотрю в глаза местной собаке, за темными зрачками сидит моя копия, дергая рубильники. «Я хочу также!» — кричит она мне. Хочет до меня допрыгнуть. Она убита собачьим кайфом, Г-8 — старый проект, давно закрытый.

— Пораскинь мозгами, — отвечаю я ей, вставляя в пасть новый препарат. Он позволит ей стать человеком намного быстрее. Обезьяны отправились на запад, потому что там было много псилоцибина. Теперь все они — люди. Собака просит у меня сигарету. Ей нужно перевести дух в этой бесконечной погоне за правдой.

— Что теперь будет? — спрашивает она.

— Когда ты пересечешь грань, увидишь все моими глазами.

— Как же моя стая?

— Для остальных собак ты умрешь.

Я прыгаю за пределы быта с блокнотом и ручкой, записывая новые рецепты. В каждом — частица моей любви. Они очень разные, потому что у реальности бесконечное количество лиц. Лица на тонком полиэтилене, в который мы уперлись головами, пытаясь заглянуть за. Люди полагают, что фундамент под ногами сделан из твердых материалов, пока их Эго не расщепляется на миллион осколков, существующих вне времени и контекста. Начинаешь видеть психологические конструкты, словно резисторы в электрической цепи.

— Сколько всего этих уровней? — собака уже смотрит на меня сверху вниз.

Возможен эффект обратного скачка, как я это называю — стать овощем на выходе из новой Вселенной. Сойти с ума, потеряв свою ось вращения. Толпы сумасшедших бродят в потемках, позабыв свою историю.

— Никто не знает.

Я буду рисовать новую картину на крошечной таблетке в своей мастерской. Под громкие звуки параллельных миров, разрывающие динамики моей аудиосистемы, я создам новый мир. Мой разум затуманен нейролептиками, а руки — гаечные ключи в руках ретивого слесаря. Мы все на своих местах, исполняем партию в миллионы рук, создавая композицию, пробивающую путь. Куда он ведет?

Я знаю, чего нам не хватало. Того, что испытывает любое животное при попытке шагнуть в неизвестное. Адреналин. Острое чувство страха, как, скажем, при падении из окна. Смертник запер меня здесь, но я выберусь. Пальцы его сестренки станут хлебными крошками, ведущими прямиком ко мне.

Стивия.

Мне трудно дышать. Я вскакиваю с кровати и хватаю ближайшего психа за грудки.

— Кто здесь лежал до меня?!

Я трясу его непослушными руками, проглатывая половину слов. Он беззвучно шевелит губами, заливая слюнями паркет. Мы говорим на одном языке. Я читаю всего одно слово, застрявшее в его горле.

Метафизик.

Сладкий привкус на губах разъедает их в кровь. В поле зрения появляется тень, повторяющая мои движения. Они неточны и не стремительны, как вареный паштет на сковородке. Дверь уже в конце коридора. Полметра отделяют ее от стены. Удар разбудит соседей.

Стивия в опасности. Этот факт помогает бороться с сонливостью и сумбурными мыслями. Я концентрируюсь на темноте, закрыв глаза. Надо нарисовать план и поверить в него. Все случится во время очередного обхода. Я помню. Следы памяти активируют рецепторы. Я использовал трубку от капельницы. Врач был молод и наивен. Помню поток возбуждения. Мысли, звуки и краски растягиваются во времени. Мозги работают по-прежнему медленно. Переключение внимания отстает, работать в