Странный остров - Юрий Леднев

Нутром своим друзья почуяли: Пат ради них совершил сейчас нехороший поступок, но им так сильно хотелось спать, что привередничать они не стали и без церемоний вошли в дом.

Посреди ярко освещенной комнаты стоял стол, а на нем большая миска, доверху наполненная черепашьими яйцами.

— Жрали черепашьи яйца, инженеришки несчастные. Запрограммированы на интеллигентов, на людей хотят быть похожими. От черепашьих яиц не поумнеешь! Ха-ха — И добавил из французского юмора: — Сколько голову ослу не мой, мысли у него не станут чище!

В комнате по углам стояли три кровати и Пат, указав на них, пропел:

— Баю-бай-баюсеньки! — И этим доказал: в какую бы профессию ни ушел человек из детства, детские привычки и способность к игре останутся в нем навсегда.

И закончился бы этот вечер благополучно: гости легли спать, а хозяева ушли бы на покой, кабы не совесть поэта, неизвестно какими путями пробравшаяся в его сознание, где она и засверлила, и заверещала, то есть заставила говорить.

— Надо сначала выяснить, а потом и — бай! — заявил вдруг заплетающимся языком Юрий.

— Что выяснить? — встревожился Пат.

— Может, ты ранил человека, и он сейчас истекает кровью на дороге.

— Какого человека? — удивился Пат.

— В какого сейчас стрелял, — пояснил поэт. В подсознании его, как и у многих поэтов, жила злая мысль: каждая вторая пуля летит в поэта, поэтому он ненавидел выпущенных на волю пуль. — Мы тут собрались баиньки, а он кровью истекает…

Пат захохотал.

— Какой человек? Это же декорация! Интеллектуальная фикция! — и Пат обматерился.

Непочтение к интеллектуалам задело Юрия. Еле справляясь со своим артикуляционным аппаратом, он категорически заявил:

— А мы не ляжем, пока не убедимся, что он живой! — И поглядел на своих друзей, ища у них поддержки.

— Ага… угу, — промычали в подтверждение те, хотя и не поняли: зачем среди ночи разбирать эту историю, если завтра вновь будет день.

— Да вы что, ребята? Это же декорация! — попытался вразумить их Пат. — Баю-бай!

— Инженер — декорация! — еще более возмутился поэт. — Да как ты смеешь говорить такое! — Губы поэта затряслись от гнева. Он встал и хотел было направиться к выходу, но тут «на сцену» явился Масси. Он ехидно глянул на Пата и, словно жестоко мстя ему за что-то кровное, злорадно и мерзко пропел тонюсеньким голоском, как комар-кровосос:

— Он про-о-омахну-у-улся-а…

Пата словно ужалила змея! Он подскочил к Массимо и свирепо заорал:

— Я промахнулся? Я?!

— Да, промахнулся, — тихо прогнусавил Масси.

— Дерьмо! Ты знаешь, что я самый меткий стрелок во всей Азии, на Ближнем Востоке, в Америке, Африке и даже в твоей Сицилии? Как ты мог про меня сказать: промахнулся! — И Пат, возбужденный от возмущения, забегал вокруг сжавшегося в комочек Массимо, потрясая пистолетом. Потом его взгляд неожиданно остановился на миске с черепашьими яйцами. — Я тебе сейчас докажу, что я не промахнулся! — Схватив за плечи Массимо, он припечатал его к стенке: — Стой, не двигайся! Потом взял из миски яйцо и установил его на голове Массимо. Яйцо, утонув в пышной копне массимовских волос, выглядывало из них, как серп месяца на темном небе.

Отмерив несколько шагов от цели, Пат поднял пистолет в намерении выстрелить в яйцо, вздрагивающее на голове Массимо, но поскольку тот дрожал, как лист на ветру, яйцо скатилось с головы на пол. Тогда Пат поставил на голову приятеля новую цель, но и на этот раз яйцо свалилось до выстрела. Эта операция повторялась до тех пор, пока не кончились в миске яйца. Тогда Пат схватил пустую миску и нахлобучил ее на голову Массимо, она легла плотно и крепко, как каска пехотинца.

Кто знает, промахнулся бы тогда Пат или нет, но вероятность собственной гибели Массимо ощутил явно! Он побелел от страха и сбросил с головы миску, которая с грохотом покатилась по полу под кровать. Пат, кряхтя и матерясь, достал миску из-под кровати и хотел было снова напялить ее на голову Масси, но тот буквально взбунтовался:

— Не надо! Не буду! — истерично верещал он, подпрыгивая на месте, как лягушка.

— Что!!! Не будешь?! — Лицо Пата налилось кровью. Он сжал пистолет так, что хрустнули пальцы, и угрожающе двинулся на Масси: — Паскудный мафиози! Ты хочешь, чтобы я дал знать твоей мафии, что ты здесь? Они тебе сразу перережут глотку! Хочешь?

Масси еще больше побледнел и, как лань, отскочил от стены к столу. Схватив нож, он пошел на Пата. Пат поднял на него пистолет…

Если бы гости не знали кое-каких приемов карате, то и мафия, и ЦРУ потеряли бы из своих рядов двух достойных членов.

В мгновение молниеносным броском Орест выбил ногой из рук Масси нож, а Юрий с Георгием схватили Пата за руки, который брыкался, как мерин, и орал, как бык:

— Все равно убью эту мразь! — И поливал неподвижно лежавшего на кровати Масси и заодно своих дорогих гостей скверными ругательствами. Друзья хотели его связать, но веревки в доме не оказалось, а держать долго здоровенного Пата за руки не хватило бы сил. Выход из положения нашел философ. Увидев на потолке муху, он указал на нее Пату и, явно подзадоривая его, сказал:

— А вот в глаз мухи из пистолета еще никто не попадал, даже Робин Гуд!

Пат замолк, перестал брыкаться и стал глазеть на муху. Даже «убитый» Массимо в любопытстве приподнял голову.

— Мне? Не попасть мухе в глаз? — с обидой вопросил Пат. — А ну, отпустите меня и дайте мне пистолет! — потребовал он.

— Не попадет, — ехидно прогнусавил Массимо. — Не давайте ему револьвер, — попросил он.

Пат с ненавистью и презрением глянул на младшего клерка.

— Дайте пистолет!

— В людей стрелять не будешь? — спросили Пата друзья.

— Нет, клянусь бедной мамой! Я попаду этой мухе в глаз, вот увидите!

Его отпустили из объятий и дали пистолет.

С десятого выстрела спящая и ни в чем не повинная муха брякнулась на пол с куском лепнины. Пат торжествующе поднял руку, и друзья согласились с ним, что он попал мухе точно в левый глаз. И тогда на радостях, к изумлению гостей, он проделал следующий номер: взял со стола один из хрустальных фужеров и, хрустя зубами, сжевал его, словно огурец.

Тогда Массимо проделал несколько удивительных фокусов с ножом.

Друзья тоже не отстали и продемонстрировали несколько приемов карате, чем заслужили восторг и уважение у клерков.

Сколько еще времени продолжалось это веселье, трудно сказать. Пьяные, как и влюбленные, часов не замечают. Но в конце концов сон развел всех по местам, то есть по постелям.

Глава четвертая

ПРОБУЖДЕНИЕ