Вернувшиеся - Джейсон Мотт

Через девяносто лет после их смерти они снова были вместе.

Она вообще не изменилась. Из-за долгого путешествия он потерял лишний вес и стал стройнее. За колючей оградой их ждала все та же неопределенность, но они уже не так боялись будущего, как остальные «вернувшиеся».

Иногда союз двух людей рождает музыку — неизбежную каденцию, которая может длиться целую вечность.

Глава 3

Подобно другим небольшим городкам на юге Америки, Аркадия располагалась в сельской местности. Она начиналась с маленьких деревянных коттеджей, которые дремали на широких участках по обе стороны двухполосного шоссе, петлявшего среди сосен, кедров и белых дубов. Весной и летом здесь и там виднелись поля кукурузы и сои. Зимой тут оставалась только голая земля.

Через пару миль поля редели, а дома попадались все чаще. На территории города заезжие путники находили только два уличных фонаря, неуклюже спроектированную транспортную сеть и множество тупиков со старыми обветшалыми домами. Единственными новостройками были здания, восстановленные после мощных ураганов. Они блестели свежей краской и внушали людям мысль, что в этом старом городе можно было встретить нечто новое. Однако ничего нового в Аркадии не происходило — до тех пор, пока не появились «вернувшиеся».

Домов и улиц было немного. В центре города стояла школа: старое кирпичное здание с маленькими окнами и узкими дверьми. Установленная там система воздушного кондиционирования не работала. Чуть дальше на север — на вершине небольшого холма у самой границы города — располагалась церковь. Построенная из толстых бревен и обитая вагонкой, она походила на маяк, и этот духовный светоч напоминал горожанам о верховной власти, которая всегда была над ними.

Церковь никогда не посещало столько людей — по крайней мере, с 1972 года, когда в город приезжала «Соул Стиррерс» — та бродячая группа исполнителей спиричуэлс, в которой на басу играл еврей из Арканзаса. Посетители едва не стояли на головах друг у друга. Церковную лужайку заполнили автомобили и грузовики. Чей-то ржавый пикап, нагруженный поленьями, припарковался под распятием в центре газона. Казалось, что Иисус, спустившись с небес, решил сходить в скобяную лавку. Свет задних фар подсвечивал небольшую доску объявлений, которая гласила: «Бог любит вас! 31 мая состоится вечеринка с жареной рыбой». Машины стояли до самого изгиба шоссе, а такое было только в 63-м (или в 64-м году?), когда хоронили троих Бенсонов, погибших в ужасной аварии — в тот дождливый день весь город съехался, чтобы оплакать их гибель.

— Ты должен пойти с нами, — сказала Люсиль. — Что подумают люди, если не увидят тебя в церкви?

Харольд остановил грузовик на обочине дороги и похлопал рукой по нагрудному карману рубашки, в котором находились сигареты. Люсиль, расстегнув ремень безопасности, пригладила волосы Джейкоба.

— Они подумают так, — ответил ее муж. — «О, старый Харгрейв не пришел на вечернюю службу! Слава Богу! Хоть кто-то в эти времена безумия остается таким, каким был всегда!»

— Строптивый язычник! Сегодня здесь проводится не служба, а городское собрание. Так что мог бы и сходить для разнообразия.

Люсиль вышла из грузовика и поправила платье. Это была ее любимая вещь, которую она носила по особым случаям. Ткань собирала пыль с любой поверхности. Ее первоначально блестящий оттенок потускнел до пастельного зеленоватого тона. Небольшие кружевные цветочки, пришитые вдоль воротника, соответствовали узору по канту тонких рукавов.

— И что я о тебе так беспокоюсь? — сказала она, отряхивая от пыли подол платья. — Ненавижу этот грузовик!

— Ты ненавидела все грузовики, которыми я владел.

— Но ты все равно продолжал их покупать.

— А я могу остаться здесь? — спросил Джейкоб, вертя в пальцах пуговицу на воротнике рубашки.

Каким-то таинственным образом пуговицы всегда имели власть над ним.

— Я с папочкой мог бы…

— Мы с папой могли бы, — поправила его Люсиль.

— Нет, — едва не рассмеявшись, ответил Харольд. — Иди со своей мамой.

Он сунул сигарету в рот и почесал подбородок.

— Табачный дым вредит детям. У тебя появятся морщины и плохое дыхание. От дыма ты можешь стать волосатым.

— И упрямым, как твой папа, — добавила Люсиль, помогая мальчику выйти из машины.

— Мне кажется, они не захотят меня там видеть, — сказал Джейкоб.

— Иди со своей мамой, — командным тоном велел Харольд.

Он прикурил сигарету и втянул в себя столько никотина, сколько позволяли его старые изношенные легкие.

Когда его жена и существо, которое могло быть или не быть их сыном (он все еще не определился в этом вопросе) растворились в вечерней мгле, Харольд сделал еще одну затяжку и выпустил дым в открытое окно. Какое-то время он задумчиво смотрел на зажатую между пальцами сигарету, а затем, почесав подбородок, перевел взгляд на церковь. Та нуждалась в покраске. Глядя на шелушившиеся стены, трудно было сказать, в какой первоначальный цвет они были выкрашены. Но любой человек понимал, что раньше здание выглядело более величественным. Старик попытался вспомнить цвет церкви, когда краска была свежей. Он не сомневался, что находился где-то рядом во время ремонта. Харольд даже помнил, что работу проводила какая-то компания из Саутпорта. Но ее название забылось, как и первоначальный цвет краски. В памяти остался только нынешний поблекший вид.

Впрочем, память всегда функционировала так. С ходом времени она стиралась или покрывалась патиной тревог и упущений. Разве можно было доверять воспоминаниям?

Джейкоб казался живым фейерверком — быстрым и ярким огнем. Харольд помнил, как мальчишка попадал в неприятности, бегая по церкви или приходя домой после заката. Однажды он едва не довел Люсиль до истерики, забравшись на грушу Генриетты Уильямс. Они выкрикивали его имя и просили слезть с дерева, а он сидел наверху, затуманенный листьями, среди спелых груш и пестрых пятен солнечного света. Наверное, паренек неплохо посмеялся над напуганными женщинами.

В свете уличных огней Харольд заметил птицу, слетевшую с церковной колокольни — серия взмахов маленьких и сильных крыльев. Она поднялась вверх и пролетела мимо, словно снежинка в ночи, подсвеченная фарами машины. Одно мгновение, и она исчезла, чтобы никогда не возвратиться вновь.

— Это не он, — прошептал Харольд.

Старик бросил сигарету на землю и откинулся назад на старое заплесневевшее сиденье. Он опустил голову на подголовник и попросил свое тело дать ему покой без сновидений и воспоминаний.

— Это не он…

Крепко сжимая руку Джейкоба и морщась от боли в бедре, Люсиль с трудом протискивалась сквозь толпу, собравшуюся перед церковью.

— Прошу прощения. Эй, Мэкон, как поживаешь? Простите. Извините. О, Вэнис, привет! Я не видела тебя веками. Как твои детки? Хорошо? Приятно это слышать. Аминь. Береги себя. Извините. Простите. Эй, там, подвиньтесь. Я прошу прощения.

В ответ на ее просьбы толпа расступалась в стороны, озадачивая Люсиль такой снисходительностью. Неужели в мире еще оставались приличия и манеры или люди просто относились к ней как к немощной старухе? Или, возможно, они поступали так из-за мальчика, который шел рядом с ней. Предполагалось, что этим вечером здесь не будет никого из «вернувшихся». Но Джейкоб был ее сыном, первым и последним. И ничто, и никто — даже смерть или ее внезапное отсутствие — не могли заставить Люсиль относиться к нему как-либо иначе.

Мать и сын нашли места на передней скамье рядом с Хелен Хейс. Посадив Джейкоба между ними, Люсиль настроилась на облако шепота, которое, будто утренний туман, накрывало собой все пространство.

— Как много людей, — сложив руки на груди и покачав головой, сказала она.

— Я давно уже не видела многих из них на воскресных службах, — ответила Хелен Хейс.

Почти все жители Аркадии и ближайших окрестностей были связаны друг с другом родственными отношениями. Например, Хелен и Люсиль являлись кузинами. Люсиль выделялась чертами, присущими семейству Дэниелсов: высокий рост, длинные руки и тонкие запястья, нос, создававший острую прямую линию под карими глазами. С другой стороны, Хелен состояла из округлостей, толстых запястий и широких скул на лунообразном лице. Только ее волосы, прямые и серебристые — хотя когда-то черные, как креозот, — доказывали, что обе женщины действительно имели родственные связи.

Хелен была пугающе бледной. Она говорила сквозь сжатые губы, что придавало ей серьезный и немного подавленный вид.

— Ты думаешь, что когда эти люди наконец пришли в церковь, они сделали это ради Господа? Нет! Иисус был первым, который вернулся из мертвых, но подобные факты не заботят язычников.

— Мама? — прошептал Джейкоб, все еще покручивая пуговицу, болтавшуюся на его рубашке.