Смертельное Танго с Короной - Эдуард Павлович Петрушко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что ты творишь, сейчас я позову санитаров, они привяжут руки, и вообще не пошевелишься. Одновременно она восстановила катетер и грозно посмотрела на меня.
– Вы что мне угрожаете? – спросила я, глядя на нее мутными глазами.
– Нет. Я говорю, что я сделаю, если ты будешь срывать с себя оборудование.
– Я хочу переехать в платную клинику или дайте мне телефон, чтобы меня забрали отсюда.
– Никуда тебя не заберут, в таком состоянии тебя перевозить нельзя, телефона в реанимации нет. Твои родственники звонят нам и им рассказывают о твоем состоянии. А насчет того, что я тебе привяжу – не шучу.
Понял, что она действительно не шутит и затих. Да, ситуация.… Этакая медицинская тюрьма. Захотелось завыть как бешеному волку. Закряхтела бабка и в очередной раз попросила ее «убить уколом». Обстановка была «позитивной» во всех отношениях. Позже в блок закатили аппарат и всем сделали рентген легких. На мой вопрос, какие у меня изменения, сестра сказала, что она ничего не знает и ответ доктора придет завтра. Неутешительно.
В обед был обход. Точнее, как обход, группа врачей стояла в коридоре и через стекло наблюдала за нами и что – то обсуждала, глядя на нас. Половина врачей была с формально надетыми масками «на подбородок» или вовсе без масок – эти уже переболели короновирусом. Другие как марсиане «застегнутые до пупа», в больших очках, до этих болезнь еще не добралась. Я добросовестно лежал на боку (лежать на спине запрещалось). И преданно смотрел в глаза старшему группы, который тыкал в нас пальцами и давал распоряжения. Остальные записывали за ним. Старший, возможно, начальник реанимации, был без маски, в очках, небольшого роста с темными волосами. Позже он зашел в блок и прошелся вдоль кроватей. Хотя как прошелся, места не было, просто постоял рядом, внимательно осматривая каждого.
Одновременно я увидел врача, который, вчера обещал меня вывести отсюда за 50 тысяч рублей. Я жестами подманил его к себе и плаксивым голосом спросил, почему меня не забрали вчера.
– Не получилось, – коротко ответил он.
– Слушай, я дам 100 тысяч переведи меня в палату. Сил нет. Я здесь кончусь.
– Сейчас обход закончиться, и мы приедем.
Я чуть не лопнул от счастья. Все вышли и опять стал ждать. Время застыло как мошка в янтаре. И опять день сурка, наступал вечер, а за мной никто не приехал. Временами я начинал тяжело дышать, как будто рожал собственную смерть. Мне казалось, что обещающего забрать меня с реанимации врача, никогда и не было и это были мои видения. Настала точка кристаллизации, мне хотелось выть и потерять сознание любым способом. Взгляд упал на висевшую над головой стеклянную капельницу. Меня пробрало до ногтей. Я ужаснулся от мысли, что мне захотелось сорвать стекло разбить его и хлестать себя по венам. Начался какой-то смертельный когнитивный диссонанс. Желание сопротивляться грешным мыслям, таяло как сосулька в кипятке. Выключится любой ценой. Даже ценой потери крови и жизни. Ужас пропитал мое тело и понимание того, что жизнь, есть изделие одноразовое и ее течение можно прекратить в любое время, в том числе и самому. Каких усилий мне стоило, побороть эту грешную мысль, знает только Господь Бог…
От этой идеи мне стало нехорошо, я терял контроль над собой. Не зная, что делать я начал сильно щипать себя за ноги и читать молитвы. Молитвы читал все, которые знал, сотни раз. И суицидальные мысли начали отступать. Я продолжал читать молитвы, мои ноги были в синяках от щипания. В одно из мгновения мне показалось, что в палату вошел сам Всевышний. Он был высокий, здоровый и сильный, в золотистом сиянии. Лицо Спасителя обрамляли прекрасные волосы, падавшие густыми кудрями ему на плечи, а каштановая, с рыжеватым оттенком бородка сверкала в лучах медицинского света. Раздался поющий хор, рядом с Богом появились Серафимы. Мне стало страшно – они пришли меня забирать или помочь. Я в ожидании закрыл глаза. Через несколько минут я открыл их, в палате никого не было, мое тело по-прежнему лежало на кровати. Стало легче. Я вспомнил слова песни – «жизнь как укол, больно, но надо».
Ночью был шухер. Самый настоящий. Кто-то из соседнего блока сорвал с себя катетеры и вышел в коридор. Он орал «я выброшусь в окно или повешусь». Медсестры пулей бросились к пациенту. Я слышал, что в коридоре идет борьба. Кто-то крикнул – «коли его». Потом все стихло. Я был не один, в желании отправиться на тот свет. Почему реанимации производила такое угнетающие впечатление, не могу разобраться до сих пор. Возможно, это тяжелая фаза коронавируса, которая угнетающе действует на ЦНС, результатом которой становится тяжелая депрессия и суицидальные мысли. Тяжелые седативные препараты, огромное количество вводимых лекарств, также могли негативно влиять на психику.
На следующий день на обходе, высокого роста врач, крепкий и приятно пахнущий одеколоном, вместе с группой медперсонала зашел в блок и начал давать распоряжения. Куда-то хотели перевести деда. Хорошо, подумал я, хоть хрипеть и жужжать перестанет. Потом очередь дошла до меня, и доктор спросил:
– Ну что выжил?
Потом обращаясь к медсестре, продолжил – переводите на маску и дайте его карту. Пока он изучал карту с носа у меня достали трубки, и надели обычную кислородную маску, с которой было гораздо легче и удобней. Доктор, полистав мои анализы, обращаясь к медсестрам, сказал:
– Его можно переводить в отделение. Кризис миновал. Готовьте документы.
Я не верил своим ушам, я готов был целовать его руки и ноги. Мне показалось, что над головой врача засветился нимб. Он стал для меня Лютером Кингом и Николаем Склифосовским в одном лице.
– А когда меня переведут? – тихим голосом, не веря своему счастью, спросил я.
– Сегодня постараемся, – коротко ответил здоровяк. Я, глотая слова, забормотал:
– Дай бог вам здоровья. Можно сегодня сил нет, не сплю, какие-то панические атаки начались, я вас отблагодарю и т.д. Мой монолог был похож на плаксивый детский лепет.
– Не надо никого благодарить. Можно и сегодня, но в палате будешь постоянно дышать кислородом, лежать на животе или боку и лечится. Там тебе тоже не санаторий будет.
