Приквел (ЛП) - Чарльз Ева

Обычно я вполне терпелива, и меня обучали хорошим манерам с пеленок. Но с меня хватит его оскорблений. Даже больше.

Мне приходится прикусить щёку и придержать язык, прежде чем из меня вырвется что-то, о чём потом пожалею. Если я не хочу, чтобы это переросло в конфликт, мне нужно контролировать себя, потому что очевидно, что ему контроль неподвластен.

«Это твой дом, Даниэла. Веди себя подобающе».

Я не могу ударить каблуком ездового сапога по яйцам, как он того заслуживает, и не настолько глупа, чтобы выгнать Антонио Хантсмэна на улицу. Но мне нужно проявить власть, иначе он продолжит унижать меня.

Если Антонио хочет получить недвижимость, то ведёт себя довольно странно. Может, он думает, что будет издеваться надо мной, пока я не соглашусь продать её, лишь бы он ушёл.

Этого не случится. Я сравняю здесь всё с землей, прежде чем позволю кому-то с фамилией Хантсмэн завладеть виноградниками матери.

Краем глаза я вижу, как Антонио сверлит меня взглядом. Я почти чувствую жжение на голове.

В одном я уверена — без боя он не уйдёт.

«Дай ему возможность сделать предложение, и затем ты сможешь вежливо отказать ему. Это может вызвать некоторое недовольство, но потом он уйдёт, как и другие».

«Он не похож на других», — предупреждает тоненький голосок в голове. Но лучшей идеи мне не придумать.

Я поднимаю подбородок.

— Ну, естественно, я не хочу, чтобы ты испытывал неудобство.

Это не входило в мои намерения, но слова слетают с губ, как раздутое пренебрежение, и я сомневаюсь, что он это оценит. Антонио ничего не говорит, но от него исходит нарастающая напряжённость, и меня бы не удивило, если бы Антонио схватил меня за волосы и потащил в кресло у камина.

Не успевает он сделать и шага, как я поднимаюсь и отхожу от безопасности старинного стола, который олицетворяет отца и всё, что он ценил. Безопасность, по меньшей мере, иллюзия, за которую я цеплялась после его смерти. Ничто не безопасно, когда рядом Хантсмэн. Особенно рядом со мной. Даже прочный стол отца не может изменить этот факт.

— Дверь, — нарочито говорит Антонио, приподняв бровь.

Что-то внутри меня щелкает.

«К черту тебя!» ― хочется прокричать ему в лицо. «К черту тебя!»

«Не опускайся до его уровня», — говорит здравый смысл. Не опущусь, но и размазнёй больше не буду.

— Это по-прежнему дом моего отца, — возмущённо огрызаюсь я. — Он умер чуть больше недели назад. Тебе может казаться, что после его смерти больше не нужно проявлять уважение, но для меня это иначе.

Антонио отводит голову чуть в сторону и замирает. Его лицо нечитаемо.

Моя небольшая тирада удивила его. Если начистоту, то и меня тоже.

Антонио больше не говорит о двери. Ни слова. Воспринимаю это как победу — оказывать ему неповиновение странным образом доставляет удовольствие.

Когда мы располагаемся на безопасном расстоянии друг от друга, я крепко цепляюсь за победу и собираюсь с силами.

— Мы совсем не знаем друг друга, во всяком случае, будучи взрослыми. ― Без дрожи я смотрю прямо в его тёмные глаза. — Ты выразил соболезнования в траурном зале. Если это не деловая встреча, тогда что?

Антонио откидывается назад, заслоняя кресло широкими плечами. Он скрещивает ноги, лодыжка непринуждённо упирается в колено, словно у него есть всё время мира, чтобы возиться со мной.

Антонио выглядит как любой другой симпатичный бизнесмен в консервативном полосатом галстуке и начищенных до блеска ботинках. Щетина на челюсти — единственный признак утомления, ни выбившейся нитки, ни царапины. Хотя его яркие цветные носки выглядят неожиданно. Сейчас модно сочетать их с тёмными костюмами, но это кажется слишком эксцентричным для такого опасного человека.

В его глазах мелькает веселье, когда Антонио замечает, что я его разглядываю. И вдруг моя недавняя победа становится несущественной.

— Раз уж мы оба взрослые, давай кое-что проясним, — говорит Антонио, пародируя меня. — Я не заинтересован в виноградниках и винодельнях. Это именно то, что я сказал, — дружеский визит. Если бы это было чем-то иным, я бы без колебаний сказал об этом.

Не верю ни единому слову, но киваю.

— Кто занимается текущими делами после смерти отца?

Дружеский визит, так, значит?

— Я. ― Высоко поднимаю голову и не обращаю внимания на ухмылку, которую Антонио не особенно старается скрыть. — Как тебе известно, отец умер не внезапно. Когда ему диагностировали рак толстой кишки в конце прошлого года, он знал, что это лишь вопрос времени. Он ввёл меры предосторожности и усовершенствовал штат, чтобы на высоких постах работали только доверенные люди. Виноградники хорошо обустроены, а управляющий работает с нами уже два десятилетия. Он знает каждую гроздь, как собственного ребенка. И с помощью Изабель я управляю домом с момента смерти матери.

«И мне не нужно оправдываться перед тобой». Но я делаю это. Я перечисляю перечень дел, чтобы доказать состоятельность, словно он может всё отобрать, если не смогу убедить его в своей компетентности.

— Многовато для кого-то, кому только недавно исполнилось восемнадцать.

Когда стало известно о болезни отца, многие стали размышлять, как восемнадцатилетняя девушка сможет взять на себя семейное наследие. Мэр Порту во время телевизионного интервью предположил, что я могу найти подходящего мужа для помощи. Никто и бровью не повёл, когда он сказал это, хотя подозреваю, что мать перевернулась в гробу.

— Я тоже слышала сплетни. Но не стоит волноваться обо мне. Я в состоянии позаботиться о себе.

Антонио ничего не говорит, поправляя нижнюю часть галстука, чтобы она не помялась, ниспадая на пряжку ремня, но когда он поднимает взгляд, я вижу недоумение в его глазах. Кажется, это самая нелепая вещь, которую он слышал за весь день… или за всю жизнь.

Хотя он не совсем ошибается, его самоуверенность вызывает у меня желание кричать.

Когда другие приходили, желая купить виноградники, они хотя бы делали вид, что проявляют ко мне хоть каплю уважения. Говорили вежливо и приносили шикарные пирожные, цветы и шёлковые платки, чтобы добиться расположения. Хантсмэн принёс уничижительное отношение.

— Сколько поступило запросов о недвижимости?

Я улыбаюсь ему крошечной, наглой улыбкой.

— Я думала, это дружеский визит?

Он смотрит на меня, как родитель предупреждающе смотрит на капризного ребенка, прежде чем наказать его. Но сейчас я слишком раздражена, чтобы подстраиваться под него, хотя не сомневаюсь, что Антонио с радостью накажет меня, если продолжу в том же духе.

— Так и есть, — коротко отвечает он с раздутыми ноздрями. — Я просто поддерживаю беседу. И пытаюсь понять, под каким давлением ты находишься.

«Чтобы ты мог вмешаться, как какой-то герой, и предложить купить виноградники за бесценок».

— К чему это? — требую я. В вопросе больше решительности, чем вежливости.

Его челюсть дёргается, и тишина становится напряжённой. Антонио больше не выглядит забавляющимся. Учитывая его неподвижный взгляд, мне следует больше нервничать, но досадить ему — ещё одна победа для меня. Она почти так же хороша, как предыдущая.

— У меня складывается ощущение, что ты не доверяешь мне, Даниэла.

Он произносит это так тихо, почти не нарушая тишины.

Доверие. Такое весомое слово. Я сижу около минуты, может, двух, обдумывая это.

— Стоит ли мне доверять тебе? — наконец, спрашиваю я.

Слова слетают с губ и звучат мягко, но неуверенно. Они звучат искренне, без намёка на сарказм, словно я действительно хочу довериться ему.

В глубине души я желаю, чтобы кто-то с его силой и знаниями стал моим наставником. Это выше моих сил. Но неважно, что он говорит, и как отчаянно я нуждаюсь в человеке вроде него подле меня. Я никогда ему не доверюсь. Ни за что.

Антонио поджимает губы, пока они не исчезают.

«Стоит ли мне доверять тебе?» Мой нелепый вопрос витает в воздухе, пока я судорожно ищу способ вернуть его обратно.