Приквел (ЛП) - Чарльз Ева

3

Антонио

Когда я, наконец, достигаю первых рядов, Даниэла уже не бледна, но она с трудом втягивает глоток воздуха, когда видит меня, и выпрямляется, откидывая плечи назад. Её зрачки расширены. Если бы я держал пальцы на её горле, то ощутил бы, как бешено бьётся её сердце. Это инстинкт выживания на уровне подсознания, и я сомневаюсь, что она понимает, что перешла в боевой режим.

— Bom dia3, — произносит она так мягко, что её приветствие едва различимо в шуме комнаты.

— Антонио Хантсмэн, — говорю я, принимая её протянутую руку. Это было всего лишь формальностью. Все здесь знают, кто я такой, включая её. — Прошло много времени. Ты помнишь меня?

— Конечно. ― Складки на её лбу разглаживаются. — Наши матери были подругами.

Лучшими подругами, включая тётю Веру. И только мать из всех троих осталась жива, что было чистейшей удачей.

— Твой отец был хорошим человеком, — искренне произношу я. — Ты наверняка была слишком юна, чтобы знать детали, но пока я учился, твои родители помогли матери. Я никогда не забуду их доброты. Знаю, что для них тогда было непростое время.

Вспышка чего-то — возможно, мучения — искажает тонкие черты её лица. Это происходит в мгновение ока, и несколько секунд я внимательно приглядываюсь к Даниэле, чтобы увидеть, что ещё она скрывает за этой непоколебимой маской. Но она более ничего не показывает.

— Мать сейчас живет в Лондоне, — продолжаю я. — Иначе была бы здесь. Она передаёт свои соболезнования.

— Благодарю, — говорит Даниэла чуть громче шёпота. — Как она?

— Счастлива. Очень счастлива.

Лицо Даниэлы смягчается.

— Я не видела её с тех пор, как… — она несколько раз моргает, прежде чем продолжить. — Такое ощущение, что с тех пор прошла целая жизнь.

В её голосе звучит смиренная тоска, которая кажется неуместной для кого-то столь юного.

— Я обожала твою мать, — продолжает Даниэла. — Она всегда приносила мне карамель в золотой фольге, когда навещала. И привозила красивые ленты из путешествий. Я…

Даниэла замолкает на полуслове, словно забылась на мгновение, становясь отрешённой и такой хрупкой, что, если закончит мысль, то может разбиться вдребезги. Разговор о матери, должно быть, вернул её к воспоминаниям о собственной.

Сердце уже давно ожесточилось, и потребуется нечто большее, чем растерянная женщина, чтобы вызвать во мне подобие сочувствия. Но я даю ей мгновение собраться. Это в моих силах.

Даниэла облизывает полные губы, борясь за самообладание, что пленяет меня. Отражение боли во взгляде, отчего радужки глаз темнеют.

Глаза с крошечными золотистыми крапинками, что ловят свет из-за ее спины, светлее, чем волосы. Очень выразительные глаза — мой любимый тип. С ними ничего не скрыть. Пока воображение не зашло слишком далеко, я вспоминаю, что её отец, мой наставник, лежит позади в деревянном гробу.

— Пожалуйста, передай матери моё почтение, — тихо добавляет она.

— Обязательно.

Даниэла переключается на человека позади меня, и у меня создаётся впечатление, что от меня отмахнулись. Но я не двигаюсь. Всё будет кончено, когда это решу я. Ни секундой ранее. Хотя даже мило — ей кажется, что она с такой лёгкостью сможет от меня избавиться.

Принцессу ждёт глубокое разочарование.

— Спасибо, что навестил отца перед его смертью, — говорит она, когда становится очевидно, что я не собираюсь двигаться. — Жаль, что мы разминулись.

Тон по-прежнему пропитан исключительной вежливостью, но теперь звучит холоднее. Может, Даниэла рада, что я навестил её отца перед смертью, но то, что я всё ещё стою здесь, радости ей точно не приносит.

— Твой визит принёс ему душевный покой.

«Ты не знаешь и половины».

Я киваю и выхожу из очереди, оставляя её для приветствия остальных, потому что теперь я закончил.

4

Антонио

Все взгляды прикованы ко мне, пока я пробираюсь к чёрному ходу, где ждёт Кристиано. Уверен, люди гадают, останусь ли я для разговора с дядей. Насколько могу судить, нет причин оставаться и здороваться с ним. Уважение выказывают, когда для этого приходит срок. Ублюдок ни черта от меня не получит.

На пути к выходу я миную несколько своих людей, рассредоточившихся по траурному залу. Я на стороже, пока пересекаю зал, но ни с кем не устанавливаю зрительный контакт.

— Давай выбираться отсюда, — бормочу я себе под нос, когда размашистым шагом прохожу мимо Кристиано.

Толпа у выхода расходится в разные стороны, давая мне возможность уйти.

Оказавшись на улице, я делаю глоток свежего воздуха, прежде чем забраться на заднее сиденье бронированного внедорожника.

Когда машина отъезжает, я смотрю через тонированное окно на очередь у дверей и морга. Так же было, когда умер отец. С единственной разницей — ни у кого не было и намёка на слёзы из-за смерти Хьюго Хантсмэна. Они приходили лишь удостовериться, что o diabo4 был действительно мёртв.

Не прошло и недели после похорон Хьюго, как Мануэль д’Суза впервые вызвал меня и озвучил ультиматум. Даже сейчас я помню каждое слово.

— Река золота и всё сопутствующее может принадлежать тебе. Но у тебя появятся обязательства гораздо больше, чем перед самим собой. Тебе придётся вершить правосудие и пресекать беспорядки, поддерживая традиции и обеспечивая свободу распространения нашего вина за пределы долины. Если ты не достоин короны, отойди в сторону, и я найду достойного.

И на этом закончились мои дни распития дорогого виски и погонь за низкопробными девками. Мне было двадцать два.

Да, я был наследником, но д’Суза был создателем королей5.

Он жил и дышал насыщенным и крепким портвейном, начиная с лоз и заканчивая бутылкой — ему была известна каждая деталь процесса до мельчайших подробностей. И он разбирался в каждом аспекте. Вскоре я тоже стал в этом разбираться.

Бизнес — тёмные его части и более принципиальные — с самого начала затронул каждую область моей жизни. Хотя некоторые могут посчитать, что насыщать мировой рынок креплёным вином вряд ли принципиально.

— Боже, я рад выбраться оттуда, — бурчит Кристиано, устраиваясь огромной фигурой на сиденье рядом со мной.

Кристиано, Лукас и я с детства были друзьями. Лукас, находящийся сейчас в командном центре и следящий за трансляцией изнутри и снаружи похоронного дома, тоже один из моих приближённых. Кристиано с Лукасом составляют круг моих приближённых. Есть и другие люди, на которых я полагаюсь, но такой уровень доверия я не выказываю больше никому. Даже близко к этому ничего не было.

— Ненавижу, когда ты подвергаешь себя такому риску, — бормочет Кристиано. — Даже с учётом всех предпринятых особых мер защиты. Слишком много людей слоняются туда сюда. Подобной возможностью мог воспользоваться один из наших врагов, чтобы разобраться с тобой. Не очень умный ход.

Но необходимый. И с меня хватит разговоров об этом.

— Как ты думаешь, почему Даниэлу бросило в дрожь при виде дяди с Томасом?

Он покачал головой.

— Не уверен. Но я собираюсь осмотреться здесь сегодня. Я уже начал беспокоиться, что ты захочешь остаться, чтобы увидеть, как всё сложится.

— Я видел достаточно.

Более чем достаточно. Она принадлежит мне, и никто, никто не заставит её дрожать. Кроме меня.

— Каковы шансы, что они уже связывались с ней по поводу имущества?

Не то чтобы это имело значение. Даниэла — не владелец собственности, поэтому не может её продать, но я хочу, чтобы эти факты раскрылись на моих условиях.

— У нас шпионы по всей Квинта Роза до Вэйл, — отвечает Кристиано, пролистывая информацию на телефоне. — Мы бы знали, если бы они показались. Но гарантирую, что они что-то планируют.