Провидение зла - Сергей Малицкий

От Лаписа до Ардууса двести лиг пути, которые теперь уже остались, считай, за спиной. Напрямик, через ардуусский кряж, пастушьими тропами – ближе, лиг сто пятьдесят, но той дорогой в распутицу не только конный, но и не всякий пеший проберется, тем более что снег еще лежит на перевалах, горные приюты пусты, а на большую весеннюю ярмарку, да еще на столетие союза девяти королевств следовало отправляться всем семейством, что и случилось, несмотря ни на какие приметы, благо было на кого оставить хозяйство. Средний брат короля Латус не слыл любителем ярмарочных забав, ему хватало любви к винному погребу, в котором томились бочки с лучшим тиморским квачем. Однако не стоило думать, что пристрастие к крепким напиткам могло лишить казначея и первого королевского советника ума или чести. Честь Латуса не смывалась никаким вином, а помрачнение ума случалось нечасто и обычно благополучно проходило к первому после возлияния утру. К тому же за казначеем присматривали сразу двое: королева-мать – старуха Окка, и ее старшая дочь, обладательница того самого сонника, – Патина Тотум, которую не то что Латус, сам король Тотус остерегался, и которая уж точно была опаснее любых висельников.

Следовало добавить, что побаивались Патины не только ее братья. Вся королевская челядь страшилась ее пуще огня и провожала счастливчиков, отбывающих вместе с королевским выездом в Ардуус, с нескрываемой завистью. Патина Тотум, единственная из пятерых отпрысков королевы-матери, не связала себя узами брака. Ее четыре с лишком локтя роста, широкие плечи, грозный рык и стальной взгляд внушали ужас не только слугам и робость всем возможным, ныне уже забытым женихам, но и многочисленным племянникам и племянницам. Вряд ли Патина так уж радовалась собственному безмужеству, но со временем убедила себя, что, отправив в Ардуус невесткой младшую сестру Куру, никакой возможности устроить собственную судьбу сама себе не оставила, потому что из трех ее братьев старший Тотус, надев на себя корону, перестал видеть то, что творилось у него под носом, младший Малум с рождения слыл изрядным пройдохой, а средний Латус при всех своих уме и чести был чересчур мягковат, не следовало оставлять королевство на этакого увальня даже на недолгий срок. Да и его здравомыслие вызывало сомнения. Уже то, что двадцать два года назад Латус связал жизнь с сестрой почтенного Салубера Адорири – короля Утиса, у осведомленного подданного любого атерского королевства вызывало если не оторопь, то изрядное удивление. Пустула Адорири еще в девичестве слыла воплощенной мерзавкой, во всяком случае, она была способна испортить настроение кому угодно, даже не сказав ему ни единого слова. Хватало взгляда, в котором всякий мог отыскать собственный сорт отвращения, а то и ненависти. Поговаривали, что даже комары не кусают Пустулу, потому как кровь ее наполнена ядом. Змеи, после ее появления в королевском замке, куда-то подевались! Ядовитые пауки исчезли! (Не потому ли хозяйственная Патина отчасти благоволила жене среднего брата? И еще интересно, как Латус сумел зачать с Пустулой двоих детей? Сонным снадобьем ее опаивал, что ли?) Во всяком случае, если Латус Тотум и хотел почти на месяц избавиться от выпавшего ему утисского счастья, лучшего повода придумать было невозможно; вечно недовольная всем и всеми, его супруга ярмарку пропустить не могла. Где еще встретишь сразу всех близких и дальних родственников, похвастаешься новыми одеяниями, поделишься сплетнями да изойдешь желчью в ответ на чье-нибудь хвастовство? Да и детишек пора было пристраивать, понятно, что измельчал по этикету приплод – крови королевской, но второго ряда, так что делать? И королевским детям не век в принцах числиться. А в маленьком Лаписе, как головой ни крути, вокруг только близкие родственники. Куда же податься, как не на ярмарку? Где еще бродят знатные женихи да невесты с тугими кошельками? А для кого-то, у кого на лбу брезжат отсветы возможной короны, но собственный род недостаточно знатен, и не слишком богатые дети Латуса Тотума могут показаться выгодной партией.

Так, во всяком случае, Пустула объявила мужу, змеиным шипением пресекла вопрос об очевидном малолетстве наследников и взяла детей с собой. К их, впрочем, недолгой радости – оба ее отпрыска – сын Дивинус и дочь Процелла седьмой день тащились вместе с матерью в хвосте отряда. Неужели Пустулу прельщал запах пота, которым исходили наемники? Или ушлая невестка королевы-матери не хотела вляпываться во всевозможные дорожные истории, надеялась на воинское умение дозорных? Но приметы не разбирают, на кого ложиться карой или немощью, на тех, кто сопровождает короля в голове отряда или изображает почтение королю в хвосте.

Кама оглянулась. Даже издали, а хвост отряда отстал от его головы изрядно, в глубоком вырезе платья Пустулы сияли драгоценные камни. И ведь словно не зябла мерзавка на холодном ветру, смеялась под взорами воинов так, что и в середине кортежа было слышно! Конечно, взгляды наемников привлекали не камни, но ведь не жадных взглядов и скабрезных шуток не доставало Пустуле? Или именно они согревали невестку короля? И ей все равно, где черпать недостающую ласку? Конечно, дурная слава бежала впереди вельможной дамы, найти воздыхателя среди почтенных ашаров и тем более кураду ей вряд ли было суждено, но мало ли простых воинов, умевших держать язык за зубами, служили утешением знатных вдовушек или неверных жен? Хотя в Лаписе такого воина Пустула бы вовек не сыскала, может быть, поэтому крутилась среди наемников Малума? А не пожалеет ли она потом? Да, каждый из свеев-дозорных был сильнее и быстрее едва ли не любого воина короля Лаписа, но каждый показался Каме с первого взгляда опаснее дорожного грабителя. Не по силе и разбойной сноровке, по черноте, которая словно просвечивала через их бледную кожу. Нет, они были не ахурру, как называли среди атеров и каламов воинов-наемников, а врагами, аху. Просто пока это никому не было известно, кроме Камы. Она всегда все видела раньше других.

Принцесса зажмурилась, с трудом перенесла новый приступ тошноты. А ведь она и в самом деле всегда все видела раньше других. Так же, как ее мать. Может быть, и недуг донимает ее именно поэтому? Боль комом поднялась к горлу и, словно раздвоившись, одновременно с этим спустилась ниже, в сердце. Камнем тревоги охладила грудь. Странно, что не тогда, когда висельники замаячили перед отрядом, а только теперь. Как будто лучший оружейник Лаписа сумел заключить в свинцовый слиток кусок льда и это ледяное чудо поместил в грудь самой быстрой, самой сообразительной и самой красивой девчонки из молодых Тотумов. Именно так, самой быстрой, самой сообразительной и самой красивой. Затвердить и не забывать. К чему скромность, когда речь идет о цене собственного счастья? Или король не говорил дочери, что если бы у него и не было сокровищницы, то она появилась бы сама собой с того мгновения, как его дочери – Камаене Тотум – была выделена отдельная комната? Так что нарисовать в голове точные руны и прочесть их отчетливо и четко. Выучить и повторить. Чтобы избавиться от дрожи в коленях при виде того самого, кто заставил ее дрожать всем телом. Повторить. Только не вслух, а про себя. Самая быстрая, самая сообразительная и самая красивая из всех Тотумов. И не только. Что не только? Демон ее раздери! Что с ней происходит? Ведь мать, которую Кама числила образцом, приучила дочь к словесному воздержанию, да и равнодушна была до недавних пор она и к собственной красоте, и сообразительности? Знала все про себя, не оскудел королевский замок зеркалами, и строгость наставников не оборачивалась их немотой, когда Кама демонстрировала доблесть в науках, но ведь никогда не кичилась собственным совершенством? Оттачивала мастерство и способности, сберегала умение, таила таланты, и вдруг самая, самая и самая? Неужели все это безумие в голове из-за одного взгляда крепкого парня? Или всему причиной холод в груди?

Кама закрыла глаза, опустила руки, впустила в себя ветер. Привычное к седлу тело само удерживало равновесие. Гнедая не нуждалась в понукании. Куда же исчезло спокойствие принцессы? Спокойствие и уверенность, где они? Что с нею происходит? Еще вчера была безразличной к самой себе или казалась безразличной, хотя и понимала, что судьба распорядилась способностями королевы странно, передала большую часть ее силы, ловкости, быстроты, способности к магии только ее старшему сыну Игнису и четвертому ребенку, Камаене. Интересно, как же так вышло, что у королевы-матери пятеро детей, трое сыновей и две дочери, и пятеро детей у ее старшего сына, тоже трое сыновей и две дочери? И двое из них – особенные. Мать никогда не выделяла никого из своих детей, но Кама это чувствовала, как чувствовала бы крылья, вырасти они у нее за спиной. Хотя разве была дурнушкой или неумехой Нигелла? Или отличался глупостью толстяк Нукс, которого Окулус ставил всегда прочим воспитанникам в пример? Да и что можно было сказать о младшем королевиче – Лаусе, всеобщем любимце, копии собственного отца? Десять лет – слишком малый возраст, чтобы оценивать ум, силу или быстроту. В этом возрасте ум питается, а не питает, силу не меряют, потому как прибывает она ежеминутно, а быстроты хватает всем. Вон, дочь Пустулы, Процелла, так быстра, что порой Кама с недоумением косилась на ее мать, должна же была девчонка унаследовать от кого-то свои таланты, если отец Процеллы сущий увалень? Странное дело, что у такой ведьмы получились вполне приличные дети. И если семнадцатилетний Дивинус чем-то напоминал не слишком расторопного отца, то четырнадцатилетняя Процелла, за неимением достойной прямой наследственности, явно впитала в себя все лучшее от двоюродных братьев и сестер. Или кто-то из Адорири бросил нитку достоинства и доблести белобрысой (в бабку-лаэтку) племяннице через голову ее мамаши-ведьмы? Или же наставники постарались? Вылепили из негодного что-то приличное? Тотус Тотум нанимал лучших. У короля пятеро детей, у его среднего брата двое, да у младшего один сын – красавчик Палус. Вот же опять загадка – его мать, Тела Нимис, лаэтка из Раппу, сестра тамошнего покойного короля, для Камы была лучше любой подружки, даром что ей уже за сорок лет отстучало, а сын пошел в отца, такой же скользкий и гадкий. Что Малум Тотум был горазд отпустить грязную шутку в спину любому, что его единокровный любимчик Палус. Что папочка смотрел на всех с ехидной усмешкой, словно нож готовился всадить в живот, попробуй только зазеваться, то и его сыночек. Хорошо, что его нет в отряде. Тела еще пару недель назад отбыла в Ардуус вместе с обозом, слугами, лучшими оружейниками и прочими мастерами Лаписа – ярмарка не только потеха, нужно и лучшие места для королевских ремесленников загодя занять и обустроить, да и присмотреть, чтобы в снятом для королевского семейства богатом доме все было в порядке. Кому еще мог поручить такое дело король, разве что жене или старшей сестре, но на старшую сестру оставлено королевство, а жене место рядом с мужем. Так что никто, кроме Телы, не мог с этим поручением справиться. И хвала всеблагому Энки, что она забрала с собой собственного отпрыска. Может быть, столкнется он в Ардуусе со своей двоюродной сестрой Лавой, дочерью Куры. Точно схлопочет между глаз, у той не задержится, она не то что слово, взгляд может счесть оскорбительным. Кама тоже и взгляда поганого не стерпит, не станет ждать грязного слова, на первом звуке любую пасть заткнет, но обещала ведь, обещала и отцу, и матери, что будет сдержанной в поступках? Будет, куда же деваться, не убивать же Палуса, хотя иногда казалось, что ничто, кроме смерти, не может исправить мерзавца, точно так же, как его папочку. Тому бы, кстати, не с Телой Нимис сойтись, а с Пустулой, вот была бы ядовитая смесь, но Малум словно вовсе не интересовался женщинами. Все не наиграется со своими наемниками. Хотя и Кама нет-нет да бросала на них взгляд. И ведь было на что посмотреть, было. Двадцать светловолосых верзил были похожи друг на друга, как братья. Ни одного лаэта, все с севера, и управляться горазды не с мечами, а с топорами, и ходят так, словно половину жизни провели в рыбацких барках, говорят с акцентом, горланят иногда что-то на своем, на непонятном, словно гуси на королевском дворе гогочут. Смеются они над Пустулой или хвалят ее? Та-то словно расцветает от чужеземного гогота, и так вырез на ее платье едва ли не до пупка, так еще шнуровку ослабила, волосы распустила, шестой день держится среди подопечных вельможного деверя. И детей там же морит. И что не отпустит несчастных в середину отряда? Что там в хвосте, кроме ехидной улыбки Малума и жадных взглядов его дозорных на ее грудь и бедра? Хочешь позабавиться, забавляйся, но детей отпусти под надзор строгого дядьки-воспитателя Сора Сойги. Если уж мастеру оружия не доверять, то никто доверия не заслуживает.