Провидение зла - Сергей Малицкий

– Почему ты прибился ко мне? – спросил угодник парня.

Алиус чуть не поперхнулся. Похоже, Син собрался в один день выговорить годовой запас слов. С того самого дня, когда ошарашенный внезапным землетрясением и появлением трещины на главной кирумской башне оборванный молодой лаэт увидел угодника и попросился к нему в ученики, тот не только не удосужился спросить его о причинах столь странного желания, но даже и не сказал, принимает ли он его в послушание или только разрешает увязаться следом. Нет, Син выслушал сбивчивый рассказ парня о его матери, об отце, о древности рода, и даже почти загибал пальцы, когда Алиус именовал ему собственных предков, начиная едва ли не от сотворения мира, но сам спросил его о чем-то впервые. Хотя еще под остановившимися городскими часами Кирума долго смотрел в глаза бледному от голода и холода лаэту. Тот уже начал переминаться с ноги на ногу, потирать плечи – продувало последними зимними ветрами ветхую куртку насквозь, а угодник все смотрел и смотрел ему в глаза, словно пытался высмотреть что-то важное. Потом кивнул, но не Алиусу, а сам себе, отвел парня в лавку, купил ему простую, но прочную одежду, сапоги, мешок, затем накормил, насыпал в ладонь горсть медяков и пошел по своим делам, предоставив бедолаге возможность отправляться на все четыре стороны или все-таки следовать за избранным им благодетелем.

Алиус пошел за Сином. Стоял в пяти шагах, когда тот останавливался, шел в пяти шагах, когда тот шел. Питался на отсыпанные ему медяки. Потом голодал или ел то, что попадалось в руки. Через полторы недели пути, когда лаэта уже опять шатало от голода, Син остановился у древних ворот Бэдгалдингира и оплатил проход для двоих путников, а потом взял Алиуса за плечо и отвел в ближайший трактир, где во второй раз накормил беднягу, следя, чтобы исхудавший лаэт не получил заворот кишок, после чего вновь отправился в путь. Правда, теперь уже Алиус шел рядом с угодником и даже получал изредка кое-какие поручения. Или лаэту так казалось. За две недели странная парочка миновала ущелье Себет-Баби и на несколько дней осела у покрытых древними шрамами стен Алки в ожидании каравана до Абуллу и Кагала. Но и в эти несколько дней, и в полтора месяца тяжелого пути почти в тысячу лиг по северному краю Сухоты, на котором испуганный лес предгорий Хурсану сменялся спекшейся глиняной коркой проклятой равнины, Син тоже не нашел времени, чтобы поговорить с парнем, и уж тем более спросить Алиуса о главном. И ведь вроде бы учил лаэта, что делать, когда караван останавливается на ночь и колдуны выставляют охранные заклинания. Учил тому, как готовить пищу и как разговаривать со стражами каравана, хозяевами груза и такими же попутчиками, как он сам. Или не учил, если его учение обходилось не только без лишних слов, но порой и вовсе ограничивалось жестами? Что же тогда он делал? Развлекался? Подшучивал над увязавшимся за ним бедолагой? Зачем? Спросить бы, только что уж теперь вопросами рассыпаться, если самому вопрос задан? Почему он подошел к Сину в Кируме? Ведь не потому же, что верил в древние сказки или отчаялся отыскать для себя другой путь? Поймал взгляд угодника, когда сидел у крепостной стены и щелкал пальцами, пытаясь согреться, поджигал показавшуюся из-под снега прошлогоднюю траву. Поймал взгляд и словно согрелся от одного взгляда. И ведь не ошибся? Угодник не только оказался надежным попутчиком, если не спасителем, но и уж точно не был обычным бродягой, к коим частенько причисляли его собратьев! Так кто он? Сумасшедший – нет, идет не куда глаза глядят, а куда ему надо. Колдун? Опять же нет, без колдовства пока обходился. Воин? Вряд ли, борода седая, глаза старика, хотя простенький меч из-под балахона торчит. Тогда отчего же кланялись ему караванные стражники? Отчего прикладывали стиснутые кулаки к боевым шлемам дозорные у крепостных ворот? Вот и думай, верить ли древним преданиям, в которых угодники охраняли от нечисти целые поселения? Хотя разве не таким же угодником был благословенный Энки? Так не теми ли мыслями томились ушлые караванщики, выказывая Сину особое уважение? Ведь никакой платы за следование с караваном с него не брали, даже кормили вместе с Алиусом из общего котла, раскланивались в конце пути! А у ворот Абуллу Сина ждал звероподобный дакит Йор, которому Син сказал следующее: «Молнии бьют в черное месиво, Йор, и часы на башне Кирума встали. Землю тряхнуло в тот самый день». Дакит словно услышал то, что и хотел услышать, кивнул, развернулся, двинулся на юг и дальше останавливался только на ночевки, пока сопровождающие его Син и Алиус не миновали Кагал, не поднялись в горы и не дошли за две недели выматывающего пути до развалин древнего города. И вот только теперь Син спросил лаэтского сироту:

– Почему ты прибился ко мне?

Оставалось добавить: «а не пойти ли тебе, светловолосый оборванец, прочь?»

– А к кому я еще мог прибиться? – с трудом проглотил кусок лепешки Алиус.

– Мало ли? – вытер пальцы тряпицей Син. – Ты терпелив, думаю, имеешь некоторые способности к магии, не спорь, я видел, как ты сплетаешь пальцы. Мог бы стать послушником в любом магическом ордене. Или в любом храме. Да и на службе у любого атерского короля скорее добрался бы до собственного дома, красавицы жены и десятка белобрысых детишек. Почему решил идти со мной?

– Не знаю, – признался Алиус и вдруг ляпнул висевшее на языке: – А если бы я стал послушником любого магического ордена или любого храма, или даже воином атерского короля, тогда бы меня кормили бесплатно из караванного котла, как это было рядом с тобой?

Даже Йор не сдержал улыбку, сделавшись на мгновение подобным человеку, а уж Син и вовсе расхохотался.

– Тебя кормили не бесплатно, Алиус. Тебя кормили вместе со мной за ту работу, которая могла нам с тобой выпасть. За участие в жаркой схватке. Или врачевание после нее. Какие бы ни случились пакости с караваном, мы бы без работы не остались.

– Выходит, нам повезло? – замирая от ужаса, бросил Алиус взгляд за плечо угодника. – Если пакости не случились?

Пространства Сухоты не умиротворяли, с какой стороны на них ни смотри, что с северной караванной тропы, что с западного склона гор Митуту.

– Может быть, повезло, – приглушил усмешку Син. – А может, и наоборот. В прошлые времена ни один караван не мог пройти даже по самому краю долины Иккибу, чтобы не попасть в десяток не слишком приятных переделок. Но когда привычный враг не является, чтобы убить тебя, чаще всего это значит, что он убивает кого-то другого.

– Это из-за того, что «молнии бьют в черное месиво»? – вспомнил Алиус.

– После, – медленно проговорил Син, в который раз пристально вглядываясь в оставленную за спиной тропу. – После расскажу… Пошли. Хватит болтать.

Угодник легко, словно и не было у него за плечами изрядного количества прожитых лет, поднялся, подхватил пояс, мешок и вскоре зашагал вниз по склону. Ни камешка не выпадало из-под его сапог, как и из-под сапог Йора, а вот из-под ног Алиуса то и дело струилась скальная пыль, катилась галька и почему-то ракушки.

– Раньше эти скалы были дном моря, – обернулся Син. – И кстати, не так уж давно, если посмотреть каменными глазами. Только не жди морской свежести. Не дождешься. Не то что весной, но и зимой тоже.

Еще недавно страдавший от холода Алиус теперь изнывал от жары. Развалины и озеро под ними мгновенно обратились в пекло. Казалось, что водную гладь и в самом деле составляет не вода, а сталь или расплавленный свинец. Неужели кто-то отваживается пить эту серую воду? И куда она девается? Матушка говорила, что в проклятое озеро впадает одна река и множество ручьев, но не вытекает ни одна. Или насчет ручьев она погорячилась?

Не прошло и часа, как путники оказались на улицах мертвого города. Идти приходилось против полуденного солнца, но, даже жмурясь от его лучей, Алиус замечал, что если окраинные здания еще поднимались к небу закопченными стенами, то чем дальше, тем чаще они представляли собой груды камня. Бывшие мостовые были засыпаны мусором, в котором белели кости. Ни травинки не колыхалось между пыльных камней. Впереди же, там, куда направлялся Син, вовсе зиял пустырь. Сладковатая вонь ударила в ноздри.

– Осторожно! – поднял руку угодник, приглядываясь к руинам.

С противным зудом в воздух поднялись бронзовотелые мухи. На камнях лежали трупы. Без плащей, без знаков различий орденов, храмов или королевских домов. Без оружия и без доспехов. Все, что могло подсказать их происхождение, включая волосы, – было срезано. Лица обгрызены неизвестными тварями. Но раны на телах происходили от мечей и стрел. Впрочем, их следы едва угадывались, сгнившая плоть уже подсыхала под лучами солнца.

– Месяца три уж как, – пробормотал, выпрямляясь, Син. – Или даже больше. Ну, точно. Как раз в нужное число и встретились. Поэтому я и зарекся приходить сюда на исходе зимы. Никогда без свары не обходилось, но вот так, с кровью – впервые. Кстати, тут и орденские, и дикие… Интересно, кто взял вверх? Или появился кто-то новый?