Этидорпа, или Край Земли - Джон Ллойд

В течение месяцев я держал в себе события, о которых рассказал в предыдущей главе. И это по нескольким причинам: во-первых, страх бессмысленности, которая последовала за фантастическим происшествием и возможно подозрение в моей психической нормальности, которое могло стать результатом рассказа. Во-вторых, очень веские сомнения в реальности моих происшествий. Но мало-помалу, уверенность в самом себе была восстановлена. Как только я поразмыслил над этим и вновь убедился в реальности происшедшего со мной при случайном наблюдении серебряного волоса, который я свернул в моей карманной книжке. Сначала я ожидал, что он исчезнет так же, как и нож странника. На меня находило чувство, что я должен увидеть моего посетителя снова в ближайшие дни. Я сопротивлялся этому впечатлению, ибо это было скорее чувство идеи, чем мысли. Но неопределенное ожидание росло, несмотря на меня самого, пока, в конце концов, оно не стало убеждением, которое не могли поколебать никакая логика или аргумент. Достаточно любопытно, что первоначальный инцидент растворился в прошлом, а эта новая идея вышла на передний план и я начал в уме обсуждать другую беседу. Временами, сидя в одиночестве после ночи, я чувствовал, что за мной наблюдали невидимые глаза. Эти глаза не давали мне покоя. Я был морально уверен в присутствии кого-то другого в комнате. Ощущение было поначалу неприятным и, с частичным успехом, я пытался отбросить его. Но только на короткое время я смог отогнать навязчивую идею. И так как мысль обретала форму, невидимое присутствие становилось более актуальным для сознания. Я надеялся, что пришелец выполнит свои прощальные слова «до скорой встречи».

В одном я нашел решение – по крайней мере, я стал лучше информирован по предмету галлюцинаций и явлений, и меня бы не застали врасплох, как это случилось раньше. В конце концов, я решил довериться моему другу, профессору Чикирингу, спокойному, вдумчивому человеку многих достоинств, проштудировавшему огромное количество книг по разной тематике. Особенно из области чудесного.

Так, после предварительного согласования встречи, я пришел к профессору и поведал ему свою историю, со всеми подробностями. Он терпеливо выслушал весь рассказ, а когда я закончил, прозаическим образом уверил меня, что такие галлюцинации никоим образом не являются редкими. Его замечание было провоцирующим, чего я не ожидал из того терпеливого интереса, который он показал, пока я рассказывал свою историю. Так что весь вопрос был снят таким вот образом. С некоторой теплотой я сказал:

«Но это не было галлюцинацией. Сначала я пытался убедить себя, что это было иллюзией. Но чем больше я думал о происшедшим, тем более реальным оно становилось для меня».

«Вероятно, Вы спали, – предположил профессор».

«Нет, – ответил я. – Я пробовал эту гипотезу, и она не действует. Многое делает такой взгляд несостоятельным».

«Не будьте таким уверенным. По вашему собственному заверению, Вы были в тяжелом нервном состоянии и физически уставшим. Скорее всего, что в таком состоянии, пока Вы сидели в кресле, то задремали в течение короткого промежутка времени и видение прошло через Ваш ум».

«Как можете Вы объяснить тот факт, что происшествия, занявшие большую часть ночи, произошли в течение интервала, который Вы определяете как вспышка?»

«Достаточно просто: во сне время может не существовать. Периоды, покрывающие недели и месяцы, могут быть сокращены до мгновения. Длинные поездки, часовые беседы или множества взаимодействий могут быть спрессованы в срок, которым отмеряется открытие и закрытие двери или бой часов. Во снах, привычные стандарты и рассуждения не находят места. В то же время, идеи или события, пролетающие сквозь сознание, более быстры, чем сама мысль».

«Допуская все это, почему же тогда я, рассматривая необычный характер событий, принимаю их как реальные, состоявшиеся, естественные, как наиболее имеющие место?»

«В этом нет ничего экстраординарного, – ответил он, – во снах все виды абсурдностей, невозможностей, несогласованностей и нарушение естественного закона являются реальностями, не вызывающими ни малейшего удивления и подозрения. Воображение буйствует и является господствующим, а рассудок на время находится в спящем состоянии. Мы видим привидения, духи, все формы живых и мертвых людей, мы страдаем от боли, переживаем удовольствия, голод, все ощущения и эмоции без мимолетного сомнения в их действительности».

«Оставляют ли предметы наших слов или видений ощутимые доказательства их присутствия?»

«Безусловно нет, – ответил он с недоверчивым жестом теряющего терпение, – это абсурд».

«В таком случае я не спал, – рассудил я».

Не глядя на меня, профессор продолжил: «Эти фальшивые предчувствия имеют свое происхождение в ином – в умственных беспорядках, причиняемых плохим пищеварением. Николаи – видный книжный торговец Берлина – таким образом пострадал. Его опыты интересны и поучительны. Позвольте мне прочесть некоторые из них Вам».

После этого профессор взглянул на книжную полку, выбрал книгу и начал читать (эту книгу я нашел в четвертом томе «Смешанной адвокатской конторы», опубликованной в Бостоне):

«В основном я видел человеческие формы обоих полов, но обычно казалось, что они не замечали одна другую, двигаясь по направлению к торговому месту. И все они страстно хотели протиснуться сквозь толпу. Временами они, как будто, занимались взаимными делами. Я видел несколько раз людей, лошадей, собак, птиц и так далее.

Эти фантазмы показались мне в натуральную величину, настолько четко, как будто живые, выставляя напоказ различные оттенки в незакрытых частях. Так же как различные цвета и стили одежды, хотя цвета казались более бледными, чем на природе. Ни одна из фигур не была страшной, комичной или неприятной. Большинство из них имели неразличимые очертания, а некоторые выражали приятный аспект. Чем дольше эти фантазмы посещали меня, тем чаще они возвращались. В большем количестве они проявились спустя около 4 недель после того, как впервые появились. Я также стал слышать их разговор, они беседовали между собой, но чаще всего они адресовали свои обращения мне, их речи были необычно коротки и неприятны. В разное время они появлялись в качестве дорогих и сочувствующих друзей обоих полов, их обращения были направлены на умиротворение моего горя, которое не было полностью поддержано, их утешительные слова были адресованы в основном мне, когда я пребывал один. Иногда эти утешающие друзья все же приставали ко мне, когда я был в компании, и не так уж редко, хотя я разговаривал с настоящими людьми. Утешающие обращения иногда состояли из обрывочных фраз, в другое же время они произносились как обычно».

Здесь я перебил: «Замечаю, профессор, что господин Николаи знал, что эти формы были иллюзиями».

Оставив без ответа мое замечание, он продолжил читать:

«В воображение имеется потенциальность, далеко превосходящая лампу Алладина. Как часто сидишь за вечерними зимними размышлениями, и в горящих углях выслеживаешь черты отсутствующего друга? Воображение своей магической палочкой построит город с бесчисленными штилями или маршальскими состязающимися армиями, а также проведет корабль в шторм по океану. Следующая история, рассказанная Скоттом, служит хорошей иллюстрацией этому принципу:

„Незадолго после смерти знаменитого поэта, который занимал в глазах публики высокое положение при жизни, литературный друг, хорошо знавший усопшего, во время темнеющих сумерек осеннего вечера занимался внимательным изучением одной публикации, в которой говорилось в деталях о привычках и о мнениях выдающегося индивидуума, уже умершего. Так как читатель наслаждался интимными подробностями усопшего в значительной степени, то он был глубоко заинтересован в публикации, в которой содержались сведения о некоторых особенностях его самого и его друзей. Посетитель сидел в помещении и также был вовлечен в чтение. Прихожая, открытая в холл, фантастически подходила к темам статей об оружии, черепах, диких животных и т. п. Это случилось тогда, когда он положил книгу и пошел через холл. Тот человек, о котором я говорю, увидел прямо перед собой в положении стоя точную копию своего ушедшего друга, воспоминание о котором так сильно пронеслось в его воображении. Фантом задержался на мгновение, и можно было заметить великолепную точность, которой фантазия наделила телесный взор особенностями одежды и положения поэта. Однако чувствительный к заблуждениям, он не почувствовал ничего, за исключением удивления от экстраординарного сходства, и шагнул к фигуре, которая рассеялась, так как он приблизился к субстанциям, из которых она состояла. Осталась лишь ширма, заставленная пальто, шарфами, пледами и другими подобными предметами, которые обычно находятся в холле загородного дома. Наблюдатель вернулся к тому месту, из которого увидел явление и изо всех сил устремился вспомнить видение, которые было так необычайно живо. Но ему этого не удалось сделать. И человек, который был свидетелем появления или, точнее сказать, чье возбужденное состояние стало средством этого появления, должен был всего лишь вернуться в комнату и рассказать своему юному другу, какую потрясающую галлюцинацию он только что пережил“.