Псевдоним для героя - Андрей Кивинов

Новое увлечение затягивало, как трясина. Вскоре Шурик стал своим человеком в «Цементе», и редкий номер обходился без его смелых материалов. Набивалась рука, появился стиль. Помогало и незаконченное филологическое образование. Короче, все шло к логическому концу. Теплым летним утром Нина в торжественной обстановке сообщила, что готовиться стать матерью и уходит в декрет. Имя отца держалось в строгой тайне, но, судя по тому, что целый ряд публикаций журналистки посвящался дяде Лене, в свалившемся на нее счастье наверняка был замешан профсоюзный комитет. Освободившуюся вакансию предложили занять Шурику. «Не мужицкое это дело – пером скрипеть», – пристыдил дядя Леня, но приказ подписал.

С тележкой и шпалой, таким образом, было покончено. В «Цементе» работали два штатных корреспондента. Шурик и ветеран пера Степан Андреевич Перегуда, по кличке «Перегудыч», начинавший свою карьеру во времена холодной войны между Штатами и Советским Союзом. Остальные авторы печатались в рубриках «Творчество наших читателей» и «Нам пишут». «Запомни, – любил повторять Шурику Перегуда, – труд журналиста не должен оцениваться цифрой в ведомости на зарплату». – «Я понял», – отвечал Шурик, покусывая карандаш в раздумьях над очередной фразой. Он действительно понял, поэтому для начала пропихнул в газету Тамарино стихотворение, за что та разрешила провести в его комнату телефон, запараллелив со своим. Это было очень удобно, персональная связь открывала огромные профессиональные возможности для молодого, одинокого человека. Ремонт комнатных стен совершенно бескорыстно произвел бригадир штукатуров, растроганный заметкой «Золотой мастерок». С каждым днем Шурик все больше убеждался в волшебных свойствах пера и не жалел, что сменил профессию.

Но в один прекрасный, вернее совсем не прекрасный денек все рухнуло. В заводские ворота постучалась приватизация, тасуя в костлявых руках колоду ваучеров. Государственное предприятие «Завод железобетонных изделий имени Клары Цеткин» превратилось в акционерное общество закрытого типа, а работяги в партнеров. Ускоренную распродажу оборудования и имущества руководство объяснило новой государственной стратегией. В профкоме рядом с дядей Леней занял место проводник стратегии – богатырского вида юноша, с лицом, похожим на барабан. Не потому, что оно было круглым, а потому, что по нему непроизвольно хотелось ударить палочкой. Должность проводника звучала как «советник по общим вопросам». Через месяц советника расстреляли прямо на проходной, изрешетив из двух автоматов. На его место пришел другой – жилистый мужичонка лет пятидесяти, с выколотыми на правой руке церковью и тремя буквами «ЗЛО», означавшими «За все легавым отомщу». Дверь профкома украсила новая, позолоченная табличка «Чих-Пых, основной по коммерции и безопасности». Дядя Леня, отстоявший в нелегкой борьбе свою долю акций, рванул на Кипр, где прикупил средних размеров бунгало с фонтаном, и теперь отстаивал права работников в основном по мобильному телефону. Производство бетона постепенно свернулось, что было объявлено вторым этапом стратегии. Начались стратегические задержки с зарплатой и бессрочные отпуска. Когда гегемон затосковал, боссы предложили рассчитываться с ним остатками цемента и бетонными шпалами. Но кашу из цемента не сваришь, шпалы в быту вещь не очень нужная, и

Гегемон отказался.

Герой первой тихомировской публикации мастер Семиглазов после закрытия арматурного цеха неделю гудел, а на восьмой день был найден холодным рядом с пустой канистрой из-под технического спирта. Окоченевшей рукой он сжимал роман Достоевского «Бесы».

Руководство призывало народ не паниковать, обещая наступление третьего этапа, и предлагало вкладывать лишние сбережения в акции предприятия и становиться полноправными участниками реформ. Народ вкладывал. Перегуда печатал в еще не

Закрытом «Цементе» мудреные экономические статьи, в которых никто ничего не понимал, даже сам автор. Через полгода по опустевшим и остывшим цехам гудел веселый ветер и бродили стаи бездомных животных, в основном собак. Остатки приватизированного оборудования заводчане растащили по дачным участкам. Кабинеты в административном здании сдавались в аренду торговцам бананами и зубной пастой, благодаря чему на промышленном гиганте существовала видимость производства. Командиры, свалив все стратегические просчеты на «черный вторник», умыли руки. Чих-Пых, прокричав на прощание: «Ша, козлы!», сел в джип и скрылся в сиреневом тумане…

Когда «Цемент» зацементировался, Перегудыч с грустью покачал мудрой головой и обречено изрек:

– Все, отписались. Валить надо.

И, не дожидаясь окончательной победы демократии над заводом, тоже махнул торговать зубной пастой.

Шурик решил остаться. Во-первых, он был привязан к заводу пропиской, во-вторых, до конца не верил в крах бетонного колосса. Уйти, в конце концов, никогда не поздно. Тамара во время великой стратегии смогла отстоять здание общежития, даже ездила на «стрелку» с Чих-Пыхом, положившему на него глаз и решившему толкнуть его каким-то столичным деятелям. Те же, в свою очередь, планировали разбить здесь ночной клуб с рулеткой и номерами. Говорят, что когда Чих-Пых принялся кривить рожу, брызгать слюной и заламывать пальцы, Тамара засветила ему в левое ухо, отчего основной по коммерции грохнулся на землю, потом вскочил и, рванув версачевскую рубашку на груди, прокричал: «Врете, менты-суки, живым не сдамся!..» Тамара вернулась в общагу и сдала подвальное помещение польским товарищам под склад элитной французской парфюмерии. Благодаря этому жизнеобеспечивающие системы здания продолжали функционировать, хотя

И с перебоями.

Шурик, оставшись не у дел, стал лихорадочно искать применение своему репортерскому таланту. Но мир новоблудских масс-медиа оказался тесен и повернулся к Тихомирову задом. Много вас тут таких, талантов непризнанных. Пооколачивав пороги местных изданий и слыша туалетное «занято», он понял, что надеяться можно только на собственные силы и всё ту же проверенную временем подругу – тахту. Тахта, конечно, уже поскрипывала, выпестовала за годы не одно поколение клопов, но функции свои выполняла исправно.

Перегудыч как-то заметил, что чем хуже жизнь, тем больше фуршетов. Фуршеты постоянно сопровождали выдающиеся события типа открытия ларьков или презентации фирм. И журналисты были здесь всегда почетными гостями, несшими рекламу в массы. Попасть на фуршет Шурику не составляло никакого труда, по поводу чего бы тот ни проводился. Красные корочки с магическим словом «ПРЕССА», выданные ему в «Цементе», гарантировали свободный доступ к столу. За очередным таким столом, устроенным, кажется, по поводу открытия первого новоблудского ночного клуба «Отвертка», Шурик случайно пересекся взглядами с главным редактором еженедельного журнала «Рассадник» Людмилой Анатольевной Цветковской, милой дамой плотного сложения. «Рассадник» освещал вопросы приусадебного хозяйства и прикладного садоводства, выходя в яркой глянцевой обложке и на шикарной финской бумаге. Что сразу наводило на мысли о серьезном покровителе, отмывавшем денежки посредством данного издания. Все-таки огородная грядка, даже прекрасно ухоженная, с точки зрения читательского спроса заведомо уступает той же голой женской заднице, пусть и не ухоженной совершенно. И стоит ли тратить на статьи о колорадском жуке дорогущую финскую бумагу? Присутствие главного лица «Рассадника» на явно не огородном мероприятии тоже наводило на соответствующие мысли. Поэтому упомянутое пересечение взглядов, приведшее впоследствии героев на тахту, было со стороны Шурика, наверное, не совсем случайным. Как, впрочем, и со стороны Людмилы Анатольевны. Хоть и замужнему, редактору не хватало в судьбе чуточку похотливого мужского внимания. Тахта устранила существовавшие жизненные неудобства. На следующий день Шурик уже строчил «Кулинарные советы» в качестве внештатного корреспондента «Рассадника», а Цветковская предавалась сладостным воспоминаниям, с надеждой на новые, более сильные впечатления. Гонорары огородного журнала хоть и не позволяли наслаждаться жизнью в неразумных пределах, но железно обеспечивали регулярным трехразовым питанием. Что касается кулинарных советов, то их Александр Тихомиров беззастенчиво передирал из аналогичных изданий, меняя слова местами, а когда ничего подходящего не находил, выдумывал рецепты из головы, в твердой уверенности, что все равно по ним готовить никто никогда не будет. И жестоко просчитался. Какая-то ненормальная женушка решила сделать своему крутому богатому котеночку маленький сюрприз для поддержания домашнего очага. Пошла к газетному киоску, выбрала самый дорогой, красивый журнал и приготовила по рецепту бабы Шуры (под таким псевдонимом работал мастер-кулинар Тихомиров) баранину под шубой. Неизвестно, куда вкралась ошибка, то ли в баранину, то ли в шубу, но на следующий день в редакцию влетела разъяренная хранительница очага и, потрясая «Рассадником» перед лицом Цветковской, заявила, что засудит это осиное гнездо к чертовой матери. При этом требовала отдать в ее заботливые женские ручки полоумную бабу Шуру. Оказалось, что после второго куска баранины супруг почувствовал тяжелое недомогание, перешедшее в приступ безудержной рвоты. Когда баранина оказалась в унитазе, у бедняги поднялась температура и началась лихорадка. Приехавшая реанимационная бригада зафиксировала острое пищевое отравление и увезла пострадавшего в больницу, где ему пришлось сделать переливание крови. Выйдя из лихорадки, тот прошептал неприятное слово «сука» и вызвал своего нотариуса. Как оказалось, за неделю до сюрприза стареющий муж оформил завещание на свою любимую, но еще молодую супругу… А теперь эта хитрая тварь, дабы сохранить завещанное барахло, решила перевести стрелки на беззащитную бабу Шуру из миролюбивого журнала «Рассадник»!.. «Не выйдет! – ответила на демарш Людмила Анатольевна, – наш журнал людей не травит! Я сама готовила баранину под шубой и, как видите, жива!»