Псевдоним для героя - Андрей Кивинов

– Мы должны быть первыми. А потом… – Витька махнул рукой. – Они все одно и то же говорят…

До назначенной встречи осталось три минуты, Шурик решил подождать. Егорович слыл педантом. Слова Витьки о семимесячной задержке зарплаты огорчали, но Шурик не падал духом. Газета, в конце концов, выходит исправно и раздается в киосках не задаром. Поднявшись на второй этаж, он остановился перед дверью редактора, тщательно вытер ноги и постучал.

В приемной, как и положено, сидела секретарша – раскрашенная матрешка лет двадцати пяти, выражением глаз напоминавшая васнецовскую Аленушку, собравшуюся утопиться. Шурик приуныл еще больше: при таком положении дел в редакции гонорара могло хватить лишь на обратный автобусный билет.

– Здравствуйте, моя фамилия Тихомиров. Василий Егорович мне на десять назначил.

Матрешка взглянула на перекидной календарь и указала на дверь шефа.

– Проходите.

Василий Егорович, сидя за бескрайним столом, беседовал по телефону. Заметив Шурика, он кивком указал на стул.

Коваль, как принято в нормальном обществе, тоже имел кличку. Коллеги и близкие друзья в неформальной обстановке называли его Батискаф либо Батискафыч. То ли за внешнюю схожесть с названным агрегатом – Василий Егорович был лыс, невысок, плотен и носил огромные плюсовые очки-иллюминаторы. А может, ввиду своей непотопляемости. Точнее, не своей личной, а газетной. Упади вечером (тьфу-тьфу!) на Новоблудск натовский ядерный фугас, утром в бронированные двери бомбоубежища постучится почтальон и предложит свежий номер «Вестника». Последний раз Шурик видел Василия Егоровича два года назад в клубе журналистов, на каком-то фуршете. Сейчас, присматриваясь к Батискафычу, он обратил внимание на две маленькие детали, оставшиеся с тех пор неизменными. Петелька-вешалка на пиджаке Коваля, как тогда, так и сейчас, была оторвана и торчала над воротом маленькой антенной. А дужка очков по-прежнему крепилась к оправе канцелярской скрепкой. Все это подчеркивало известную консервативность шефа «Вестей».

– Да на хера, прости мою душу грешную, нам твои мемуары?! Лабуда какая-то! Ты что, Березовский или Моника Левински?! Скандал нужен, понимаешь? Сенсация! Номер горит, прикажешь мне твои бредни ставить про первую любовь? – грохотал Коваль, нервно постукивая кулаком по зеленому, украшенному плешью сукну стола. – Тебе что ведено было, а?

Шурик воспрянул духом: его история про чудо-порошок могла оказаться весьма кстати, а соответственно дороже на пару червонцев. Хорошо бы вернуть Тамаре долг, хоть частично рассчитавшись за свое проживание в общаге.

Батискафыч замер, выслушивая аргументы-оправдания своего собеседника. Неожиданно он приоткрыл рот, как карп в стоявшем у стены аквариуме, и снял очки-иллюминаторы.

– Кого избили?! Пугачеву?! Аллу? Где?! На каком рынке? Так… А что она там делала?.. Какую еще картошку?.. Так… Погоди, погоди, на сколько ее обвесили? На полкило? Это точно? А кто драку начал? Она?! А Филипп не с ней был? Как какой Филипп? Киркоров, соловей наш голосистый… Что значит не та Пугачева? Однофамилица? И тезка вдобавок?.. Знаешь, красавец, что за такие шутки в приличном обществе делают? Козлят! От слова «козлить». Ставят в позу и козлят!

Коваль вернул очки на нос и перевел дух.

– Ладно, раз ничего другого нет, дадим это. Лепи текст, на титул вынесем только заголовок «Избита Алла Пугачева», а комментарий, что это однофамилица, будет на третьей полосе вторым шрифтом. Садись работай, к двум жду.

Василий Егорович положил трубку и облегченно выдохнул:

– Фу, вроде заткнули брешь… В мире существует только ОДНА Алла Пугачева. Никаких однофамилиц, верно? Ну, что у тебя?

Шурик положил дискету на стол.

– Скандальная история. Фактура эксклюзивная, проверенная. Тема серьезная, как раз для вас.

Секундой позже Шурик пожалел о последней фразе: Коваль был лыс. Но слово – не воробей…

– Почитаем, – Батискафыч зарядил дискету в свой «Пентиум», вывел текст на экран и поправил очки.

Последующие пять минут прошли в мертвой тишине, прерываемой лишь щелчками «мышки». Даже карп в аквариуме замер и уставился на хозяина, вероятно полагая, что от его реакции на статью будет зависеть количество жратвы в кормушке.

– Ну что ж, неплохо, – Василий Егорович пригладил остатки волос на макушке, опять снял очки и повернулся к Шурику. Карп вильнул хвостом и скрылся в водорослях.

– Фактура действительно сильная, да и стиль хорош. Особенно концовка. «Стыдно, товарищи». Слушай, а может, все-таки порошок… Ну, это, действует? Я уже все средства перепробовал, – Коваль ткнул большим пальцем на лысину.

– Не помогает, – лаконично ответил Шурик, – проверено – волос нет.

– Ну ладно. Материал берем, у нас как раз окошечко есть.

Затем, чуть пригнувшись к столу, едва слышно прошептал:

– Двести баксов. Устроит?

У Шурика началась аритмия. Такой суммы ему еще не предлагали ни в одном периодическом издании. Двести баксов! Он моментально перемножил услышанную цифру на текущий курс. Пять тонн! Учитывая, что в кармане скромно ждал своей участи последний сморщенный червонец, такая финансовая терапия не могла не возбуждать. При рациональном использовании этих денег хватит месяца на три-четыре! И главное, засветка! Перспектива! Толчок!

Карп высунул свою плоскую башку из зарослей и уставился на Шурика, едва заметно шевеля плавниками.

Двести баксов за ночь работы! Сильно!

– Устроит, – почему-то тоже шепотом ответил оглушенный счастьем Шурик.

– Хорошо. Приноси деньги, в пятницу поставим в номер.

Карп сдвинулся поближе к стеклу, проглотив проплывавшую мимо дохлую козявку.

Шурик секунду-другую обдумывал произнесенную Батискафом фразу, но, поняв, что собственного «ай-кью» ему не хватит, переспросил:

– Я не расслышал, Василий Егорович. Какие деньги? Куда приносить?

Карп тревожно замолотил хвостом по стенке аквариума.

– Ну как какие? Ты ж сказал, что двести баксов тебя устроит?

– Да, вполне…

– Так в чем же дело? Приноси, текст поставим.

– Кому приносить?

– Лучше мне, но если меня не будет, оставишь Ане, – Коваль взглядом показал на дверь.

Шурик покосился в указанном направлении. Ай-кью потихоньку оживало, доводя до сознания страшную догадку. Не зная, какой еще уточняющий вопрос можно задать в сложившейся ситуации, он воспользовался первым, подвернувшимся под язык:

– А зачем?

Карп выпустил из зубастого рта пузырь, будто усмехнувшись. Вопрос, без сомнения, вызвал у Батискафыча удивление, причем, судя по наморщенному лбу, неподдельное. Петелька пиджака заняла строго вертикальное положение.

– Ну ты, родной, спросил… Кто ж тебя «за так» в серьезную газету поставит? У меня штатные репортеры на картотеке восьмой месяц, а я вдруг левый материал опубликую? И как же людям после этого в глаза смотреть прикажешь? Карп залег на дно и забился в судороге. Падение с велосипеда на ровной дороге было бы менее неожиданным и, главное, менее болезненным.

– То есть, чтобы вы поставили мой материал, я же вам еще двести баксов заслать должен?

– Но ты же согласился? Ладно, так и быть, на первый раз тащи сто пятьдесят – и по рукам. И не «заслать»… Оплатить. Что я, взяточник, по-твоему?

– Так у меня, это, как бы нет.

– Нет или как бы нет?

– Нет.

– А зачем же ты статью принес?

Карп наполовину зарылся в аквариумные камни, не прекращая вертеть хвостом, давая понять, что он умирает со смеху.

– Так вот… – Шурик развел руками, не зная, что и ответить.

– И какие проблемы? – Коваль, быстро надев очки, заглянул в блокнот, – какие проблемы, Саша? Сколько ты за эту тему получил? Пятисоточку, как минимум. А я по совести прошу, всего сто пятьдесят. Меньше, извини, не могу.

– Так я же ничего не получил, я как бы сам…

– Как бы или сам?

– Сам.

– Ты хочешь сказать, что написал это по собственной инициативе?

– Конечно. Получил информацию, проверил, обработал…

Карп подыхал со смеху. Василий Егорович доброжелательно улыбнулся. Петелька-индикатор упала на ворот.

– Извини, Александр, но ты можешь рассказывать это вон ему, – палец ткнул на карпа, – а я в журналистике, слава Господу, уже четвертый десяток… Все ясно? Хочешь, скажу, как дело было? Пожалуйста! Подошел к тебе какой-то господин хороший, положил в нагрудный карман конвертик и попросил описать все вот это «динамо». Зачем – не знаю, хозяин – барин. Ты где сейчас подвешен?

– Нигде, но пишу для «Рассадника», – вяло ответил Шурик.

– Во! Стало быть, получаешь мало. «Рассадник» у нас сегодня цветет. Поэтому ты с радостью согласился. Может, и без радости. И еще тебя попросили пристроить материал в газету посолидней, типа моего «Вестника», а договор оставить в тайне. Так что не «сам», Сашенька, а «как бы сам». Именно, «как бы».

Побившись вдоволь о камни, карп вновь застыл на месте, пучеглазо уставившись на гостя.