Околотеатральные были - Борис Михайлович Поюровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Спектакль приняли, а на другой день — премьера. Все билеты продали еще за месяц вперед. Это тебе не «Собака на сене», на которую и в воскресенье никого калачом не заманишь. На елку приходят целые классы и даже школы по четыре «сеанса» в день.
Больше всего дети интересуются содержанием и формой… подарков. Это и понятно: в наш век всеобщего атеизма, когда после первого посещения детского сада познаются все тайны вселенной, а точнее, выясняется, что никаких тайн в природе не существует, стоит ли удивляться детскому прагматизму? Они знают, что и Дед Мороз, и Бармалей, и Красная Шапочка — обыкновенные дяди и тети, только переодетые…
Чем больше усердствовали Айболит и Карлсон — в пьесе жены директора театра действовали исключительно знаменитые персонажи, — тем менее внимательно следили юные зрители за развитием событий, настойчиво повторяя один и тот же вопрос: скоро конец?!
И вот долгожданный миг настал! Надо было видеть, с каким восторгом, с каким воодушевлением вырывались из театра ребята. Куда Соловью-Разбойнику до их прыти!
Наконец-то свобода!
Они могут бросаться снежками, прыгать через сугробы, просто орать от радости, что им больше не нужно слушать песенку безголосой Снегурочки, глупые стихи Зайца и Лисицы…
Им — несознательным — ив голову не приходит, что такое «муки творчества», «сверхсверхзадача», «зерно образа» и другие, не менее важные проблемы, которые выясняли участники спектакля в процессе репетиций.
Что им до того, что за время зимних школьных каникул благодаря елкам театр перевыполнил план и теперь может жить спокойно. Что многим актерам удалось интересно раскрыть биографию Редиски и Репы. Особенно ярко прослеживается «второй план» в действиях Огурца и Морковки, на что своевременно обратила внимание чуткая критика, подчеркнувшая здоровый интерес автора и театра к витаминизации меню школьников.
Спектакль, безусловно, сделал свое дело: премия получена, направление на Высшие режиссерские курсы имеется. А теперь и диплом в кармане. что и требовалось доказать…
И вот наш новый главный режиссер, наделенный чрезвычайными полномочиями, явился в театр в конце сезона. На вокзале его встретил почтенный председатель местного отделения Союза театральных деятелей и по дороге в гостиницу сказал: «Мы потерпели крушение, но мы не пираты. Если вы будете опираться на нас, корабль скоро выправит курс. У нас ведь неплохая команда, нужен только хороший капитан!»
— Кто эти люди, на кого я могу опереться?
— Вот список, — доверчиво ответил председатель и протянул бумажку. — Ваши предшественники недооценивали наши силы. В этом была их главная ошибка.
На следующий день, беседуя в Управлении культуры с глазу на глаз с Начальницей, новоявленный гений, начертав грандиозный план перестройки всей деятельности театра, между прочим сказал:
— Я знаю, что в театре, к сожалению, есть определенная группа людей, которая будет мешать мне в осуществлении этой программы. Предупреждаю, я не потерплю никакой возни, никакой оппозиции, никакого критиканства. Вот список наиболее опасных «деятелей», — сказал он, передавая полученную вчера от услужливого председателя записку. — Их надо будет обезвредить в первую очередь.
— Но ведь здесь есть и способные люди, — попыталась робко возразить Начальница.
— Тем опаснее они для нашего общего дела. Театр — союз единомышленников. Мне нужны преданные люди, а не заговорщики, которые с первых дней будут искать, к чему бы можно было придраться. Вот я вчера только обмолвился о репертуаре. — не моргнув соврал режиссер, — так знаете, что некоторые из них сказали? «В нашем городе на такие пьесы ходить никто не будет». «Но ведь театр не мещанское болото, театр — кафедра, театр — трибуна!» — говорю я им. «Да, конечно, вы правы, но мы ведь лучше знаем своих зрителей». — возражают они. «Так будем вместе их перевоспитывать на настоящей драматургии. Ведь стыдно смотреть на афишу. Что вы играете?!»
Перепуганная Начальница закивала головой, будто и не Начальница она уже и не подчиненный перед ней. а самый что ни на есть большой Начальник. Ну и страха же он напустил на нее!
Первый спектакль новый главный делал три месяца, занял в массовых сценах всю труппу. На премьеру лично привез из Москвы известного автора. Сам летал за ним. пока ассистент давал последние указания артистам.
Спектакль получился длинный, скучный, но присутствие столичного драматурга создавало особую атмосферу в зале. Тем более что об этом было объявлено еще до поднятия занавеса. А когда представление окончилось, всем, естественно, захотелось увидеть живого классика. На сцену вынесли несколько корзин с цветами, все целовались, жали друг другу руки: премьера!
На другой вечер спектакль шел без автора. И провалился. Но судьба режиссера была уже решена.
С тех пор прошло немало лет. За эти годы ушли не только те, кто был помечен в том злополучном списке.
Наш режиссер давно уже забыл, что театр — трибуна, кафедра. Оп получил все возможные награды и премии.
Вместе с ним театром руководит его жена. Когда-то она тоже была актрисой, но последние годы оставила сцену и решила постоянно играть одну роль — жены худрука. Она всегда вместе с ним на репетициях, заседаниях худсовета, зрительских конференциях, на гастролях: «Мы вчера читали пьесу. Вам, милочка, там есть роль, можете быть уверены!»
Когда на профсоюзном собрании кто-то робко попробовал покритиковать руководство, жена худрука решительно пресекла критикана: «Надо получше за своей женой смотреть!.. И вообще я поражаюсь: на худрука льют грязь, а вы как в рот воды набрали? Или, может быть, согласны? (Выразительная пауза.) Папочка! Перестань сосать нитроглицерин! Идем сейчас же отсюда! Ты же видишь: это твои враги! Они хотят твоей смерти!»
Утром, после премьеры, жена худрука доверительно говорила единомышленникам о впечатлениях начальства: «Он прямо сказал мне о моем: «Гений!»
Вообще-то супружеский союз во многом был замешен из этой самой гениальности. Она внушала ему, что он — гений, а все вокруг — бездари и завистники. За столом повязывала салфетку как слюнявчик, на пляже следила, чтобы не перекупался в море или не перегрелся на солнце.
Однажды в марте месяце, когда погода была еще неустойчива, в театре была устроена пресс-конференция для советских и зарубежных журналистов. Вдруг прибегает администратор с большим свертком, на котором знакомой женской рукой начертано всего два слова: «Вручить немедленно!» Подали сверток худруку. Он стал разворачивать его, фотокорреспонденты нацелились, и вдруг все ахнули: в руках у главного режиссера оказалась
