Рождество на побережье (сборник) (ЛП) - Гаджиала Джессика

— Ни за что, — сказала я, глядя на него, наблюдая за тем, как белые огни немного освещали его. Что почему-то казалось уместным, даже если он был каким-то крутым байкером.

— Так и есть, — сказал он, широко улыбаясь, демонстрируя белые зубы и очарование. Он знал, что поступил правильно. И он гордился собой. — И у тебя есть всего понемногу. Есть немного романтического ожидания, немного паронормальных, немного откровенной непристойности… которой я ожидаю, что ты поделишься со мной, — добавил он, пошевелив бровями.

Ему нравилось это делать.

Когда я явно входила в сексуальную сцену в книге, он давал мне закончить, а затем воссоздавал ее. Это было наше любимое занятие. Он действительно ценил мою склонность к любовным романам. Это привело к не от мира сего сексуальной жизни.

— Конечно, — согласилась я, позволив своей руке упасть со стопки книг, даже если огромная часть меня хотела, чтобы я разобрала дерево, чтобы посмотреть, из чего все это состоит. Я подошла к нему, скользнула руками по его твердому животу и груди, обошла вокруг, чтобы обхватить его сзади за шею. — Это идеально.

— Я так и думал… сколько оружия нужна одной женщине? — сказал он, скользя руками по моей спине к нижней части бедер.

— Ответ на это «Столько, сколько она захочет», — сказала я, глядя на него прищуренными глазками. — Но это намного лучше, чем оружие. Или драгоценности. Или пылесос.

— На хрен мне покупать тебе пылесос? Я тот, кто делает уборку.

В этом он не совсем ошибался. Мой график был немного более напряженным, чем у него, а это означало, что мне часто приходилось убегать после ужина, когда раковина все еще была полна. И заползать обратно в постель поздно утром, обнаружив, что он уже разобрался с посудой.

В этом смысле он был хорош.

Но он также жил своей жизнью задолго до того, как я появилась на сцене, содержал свое жилье в чистоте, когда никого другого не было рядом, чтобы вмешаться. Так что он просто продолжал в том же духе. А когда у меня было свободное время, я тоже надевала свой домашний халат. В прошлый раз, когда он был на пробеге, я отмыла ванную.

У нас был хороший баланс.

Это срабатывало.

Мы работали.

Боже.

Это было так удивительно, так не от мира сего, невероятно для меня, даже после многих месяцев, чтобы осознать это, что у меня было это. Что я не потратила свою жизнь впустую, читая романы, которые никогда не происходили в реальной жизни.

Потому что они это сделали.

Они сделали именно то, что сделали.

Кэш и я были живым доказательством этого факта.

И, позвольте мне сказать вам, реальная жизнь была намного лучше, чем вымысел.

Для меня не было ничего нового или необычного в том, что у меня был мужчина, на которого я могла опереться, к которому я могла обратиться за советом или просто быть собеседником. Хейлшторм уже давно избавил меня от проблем с доверием к мужчинам.

Но это было нечто совершенно другое — и чудесное — обладать легкостью, которую давал мне Кэш. Нежность. Легкость. Ну, в общем, любовь.

Это все еще поражало меня все время. Я могла быть в середине тренировки по стрельбе по мишеням, и какая-нибудь случайная мысль о Кэше проносилась через меня, и я чувствовала восхитительное колебание в животе. Или я могу прочитать его сообщение, просто его типичное мальчишеское, очаровывающее сообщение, когда он был в дороге, и мое сердце трепетало.

У меня было такое чувство, что это никогда не исчезнет, ощущение всего этого.

И когда Кэш притянул меня к себе для поцелуя, музыка заиграла из динамика где-то в гостиной, слова, которые никогда раньше не казались мне более правдивыми в моей жизни.

Любовь и радость приходят к вам.

Волк и Джейни

«Им вторят с рождеством»

Джейни

В общем хижина, возможно, выглядела так, будто ее украсил слепой трехлетний ребенок.

Что я могу сказать, я никогда раньше не отвечала за что-то вроде праздничных украшений. То, что украшали в Хейлшторме, обычно делали Ло, Эшли и другие женщины, у которых был опыт в правильном количестве гирлянд и мишуры, чтобы все выглядело стильно, а не безвкусно.

Честно говоря, у меня даже не было никаких планов по украшению.

Но сегодня рано утром Волк вскочил с постели, сунул ноги в свои огромные снежные ботинки, надел клетчатую рубашку гигантского лесоруба и исчез в своем лесу.

Это было то, что он сделал.

Он исчез в лесу.

Например, иногда я не спала всю ночь, читая или одержимо пытаясь исправить что-то неправильное.

У каждого были свои вещи.

Лес принадлежал ему.

Иногда он возвращался всего через несколько часов, его адские звери радостно лаяли, как будто они только что совершили приятную прогулку.

В других случаях он уходил на большую часть дня и возвращался с оленем, чтобы разделать его.

Теперь я знала, что это было лицемерием с моей стороны, так как я ела мясо, но охота раздражала меня. Одно дело знать, что твоя еда получена с убоя, хотя, по крайней мере, я всегда заботилась о том, чтобы моя была с органических ферм, выращенных на пастбищах, чтобы у животных, по крайней мере, была хорошая жизнь в первую очередь, и совсем другое, видеть такое прекрасное животное мертвым прямо перед тобой, зная, что ты собираешься его съесть.

— У нее раздроблена нога, — сказал он мне, когда в первый раз принес лань домой, ее большие глаза, возможно, просто заставили мои глаза округлиться, эмоция, которая привела бы меня в ужас, если бы кто-то, кроме Волка, был свидетелем этого. — Она бы не выжила, — добавил он, когда мои глаза скользнули по ее длинным, тонким ногам, увидев, как одна из них была изогнута и опухла. Он был прав; она бы умерла. Но это была бы долгая, затяжная смерть. — Убийство из милосердия, — закончил он, прежде чем отнести ее в сарай, чтобы разделать.

Я никогда не могла заставить себя есть оленину, поэтому Волк приготовил немного вяленого мяса и немного угощения для собак. Мех был использован для изготовления тяжелого одеяла, которое он отдал бездомному парню, жившему возле местного круглосуточного магазина, когда копы не выгоняли его.

Он твердо верил в то, что нужно использовать каждую частичку животного, и это было то, что я уважала в нем.

Несмотря на то, что все время, пока его не было, я молча надеялась, что он не вернется домой с милым мертвым животным в канун Рождества.

Поэтому, когда он топал по дорожке около полудня, мое сердце бешено колотилось, когда он остановился за дверью.

Затем она распахнулась.

И у него не было мертвого животного.

У него была чертова гигантская рождественская елка.

Она была примерно на три фута выше меня и в два раза шире Волка.

— Эм, что это такое? — спросила я, держа кружку в руках.

— Рождественская елка, — прогрохотал он, затаскивая эту штуку внутрь, немного снега оставляло мокрые следы на полу.

— Я думаю, что произошла путаница, — сказала я ему, наблюдая, как он повернулся ко мне, приподняв бровь, ожидая объяснений. — Эта штука явно предназначалась для отправки в Рокфеллеровский центр. — Он слегка улыбнулся в ответ на это, но продолжал тащить эту штуку, а затем поднял ее на то, что оказалось подставкой для деревьев у стены, то, что я не была уверена, что узнала бы, даже если бы заметила, что она стоит там. Когда он закончил, она гордо стояла, занимая слишком много и без того слишком маленького пространства, но наполняя комнату тем, что я должна была признать, был освежающим свежим сосновым запахом. — Хорошо. Итак, у нас есть дерево.

— Надо его украсить, — сказал он, глядя на меня несколько выжидающе, и у меня возникло отчетливое ощущение, что он был в таком же неведении относительно того, как это сделать, как и я. Я очень сомневалась, что он каждый год таскал гигантские рождественские елки в свою хижину, чтобы полюбоваться ими в одиночестве.

Что означало, что он сделал это для меня.