Сирийский патруль - Сергей Соболев

— Похоже, дали добро на вылет, — сказал Котов.

Он хотел добавить еще что-то, но в этот момент к ним подошли двое: уже знакомый им старший по линии МЧС и мужчина в летной форме, но тоже с нашивками Минчеэса.

Старший, остановившись возле них, продолжал еще какое-то время общаться с кем-то по спутниковому телефону:

— Ясно… — бросил он в трубку. — Так точно. Решим вопрос, не сомневайтесь… Слушаюсь! До связи.

Закончив разговор, он посмотрел на фрилансеров. Задумчиво почесав переносицу, сказал:

— Чего ждем, господа журналисты? Отдельного приглашения?

На него уставились две пары глаз.

— Командир, вы же сами сказали, что нас нет в списке пассажиров первого борта, — удивленно произнес Котов. — Вот мы и сидим на попе ровно.

— Приказ поступил… велено взять и вас тоже.

Старший МЧС повернулся ко второму пилоту.

— Максимыч, место для еще двоих найдется? Или оставим кого-то из «списочных» дожидаться второго борта?

— Не надо никого из-за нас высаживать, — сказала Анна.

— А вот это предоставьте решать нам.

— Тут женщины и дети! Если вы кого-то высадите, мы не полетим.

Пилот, улыбнувшись симпатичной журналистке, добродушным тоном сказал:

— Не сердись, красавица… все полетим. Как говорится — в тесноте, да не в обиде.

Он подмигнул; затем, оставив удивленных столь неожиданным разворотом фрилансеров, поспешил к замешкавшимся беженцам.

— Граждане, поторопитесь! — напрягая голосовые связки, призвал летчик. — Окно открывается! Даже не окно… форточка! Всем на выход! И внимательней, чтобы потом не было крика, что забыли что-то!..

В четверть девятого вечера от моря задул ровный свежий ветер. Быстро крепчая, он погнал клубы тумана от средиземноморского берега к сирийскому плоскогорью.

Воздушный лайнер МЧС, нагруженный под завязку беженцами и их нехитрым скарбом, поднялся в воздух с ВВП аэропорта Latakia Bassel Al-Assad International и взял курс на далекую северную страну.

Анна чувствовала себя неважно: последние несколько дней сплошь на нервах. Да и по части сна она во время этой командировки сильно не добирала. Думала, что едва усядется в кресло, едва они взлетят, как она сразу уснет. Но не тут-то было: сон улетучился, растаял, как растаял туман, окутывавший весь день взлетную полосу аэропорта.

Зато Котов, сидящий через два ряда от нее, сразу «выключился». Храпит так, что чей-то мальчишка, пацаненок лет шести, которого ему выделили в нагрузку, — сидит на коленях у Анатолия — периодически вздрагивает и испуганно водит по сторонам оливковыми глазенками. Вот же нервы у человека… стальные канаты.

Анну посадили в ряду с двумя незнакомыми женщинами — возле иллюминатора. У нее тоже на руках чужой ребенок. Девочка лет трех. По-русски почти не говорит, лепечет по-арабски. Сначала пугалась, просилась к матери. Но потом пригрелась, умостилась и уснула… Дети есть дети; некоторым из них, вполне возможно, доводилось слышать звуки стрельбы, грохот разрывов мин и снарядов. И видеть такое, от чего у взрослых кровь в жилах стынет.

В салоне, как в пчелином улье, накладываясь на ровный гул двигателей, взволнованное жужжание. Взрослые, кроме разве что Котова, бодрствуют. Разговаривают взволнованно, но негромко, как те две женщины, что сидят в одном с Анной ряду. У той, что ближе к ней, грудной ребенок. Младенец двух месяцев от роду. Сестричка девочки, что прикорнула на руках «журналистки».

У другой женщины тоже ребенок на коленях, и тоже малыш — года полтора мальчику. Общаются они на странной смеси слов из нескольких языков — русского, украинского и арабского. По уровню владения последним чувствуется, что в Сирии прожили не один год.

Анна не прислушивалась к их разговору. Лишь отметила про себя, что эти две молодые женщины, практически ее ровесницы (ну, может, на пару лет старше), давно знакомы и имеют в Сирии какую-то общую родню.

Где-то на полпути, когда лайнер пролетал над Черным морем, Анну все же стало клонить в сон. Но слова, произнесенные соседкой, заставили ее мгновенно насторожиться, а охватившую ее дремоту — улетучиться.

— Шо тебе еще интересного Фарук рассказал? — спросила женщина, сидевшая через кресло от Анны.

— Да я вроде все выложила… — Соседка расстегнула кофту, высвободила налитую грудь и принялась кормить завозившуюся у нее на руках малютку. — А, слушай! Вот шо еще… Фарук рассказывал, что третьего дня у нас в Халебе была какая-то резня .

— Тю, — отозвалась «дальняя» соседка. — Разве это новость?

— Не, Зоя, это другое…

— Шо — другое? О чем ты, Мария?

— В Хамре… Это как к аэропорту ехать…

— Ну, знаю. Там гадюшник настоящий, мы туда и раньше не особо ездили.

— И не говори… Если не в хиджабе, могли камнями забросать… Вот там и случилось.

— Там же вроде один мирняк сейчас? Мужики-то их… «зеленые»… воюют, кого не побили еще. Там у них гнездо этих… «джебхатовцев» [6].

— Да в том-то и дело, Зоя, что бой был не с «джебхатом». И даже не бой, а бойня. Фарук сказал, что те, кто в тот квартал зашли, поубивали всех, кого только там нашли…

— И женщин?

— И женщин, и стариков, и детей.

Соседка Анны по креслу отняла у малютки грудь и принялась ее укачивать, не прекращая свой рассказ:

— Всего, мой говорит, с полсотни трупов обнаружили… Он из-за этого вот случая едва не опоздал с приездом в лагерь. — Женщина всхлипнула. — Хорошо, что смог приехать, серденько мое. А то я его и сыночка Базиля так бы напоследок и не увидела.

Она вытерла краем пальца мокрые глаза.

— И знаешь, шо Фарук сказал? Вернее, что у них меж своих говорят? Говорят, шо это русские были!..

— Та ты шо?! Правда — русские?

— Клянусь тебе. — Женщина, как показалось, хотела перекреститься, но в последний момент передумала и стала вновь укачивать закутанную в пеленку девочку. — Так сказал Фарук.

— Наемники какие-то?

— Та не, какие наемники. Вроде… эти… как их… добровольцы. Но точно, что не военные, не армия. В смысле, не из Москвы их прислали, они сами как-то добирались.

— Откуда ж они взялись?

— Так там у них вроде целый отряд… Есть и местные, из Хомса, из нашего Халеба, из ополчения в основном. Но русских, говорят, уже человек двадцать, а может, и поболее.

— А не брешут? Может, это только слухи? Одно вранье кругом.

— Разве мой Фарук из разряда брехунов?

— Заешь… я даже рада! — сказала Зоя после паузы. — Не все этим курвам нас и наших близких резать!.. Пусть и у них под ногами земля горит.

— Так я то же самое сказала Фаруку.

— А он — шо?

— Отругал. «Нельзя так, — говорит. — Если будем вести себя, как звери, то чем мы их лучше? Не хорошо это, — говорит — не правильно, это против человеческого закона и против веры…»

— А ты?

— Не стала спорить, шоб не огорчать напоследок. Но про себя подумала: «Да шоб они здохли… те бляди, что выносили в своих животах это зверье!!» Не мне жалеть тех, кого там резали, в Халебе, и не мне судить тех, кто это сделал.

Анна сначала кашлянула в кулак, затем подала голос:

— Извините…можно спросить?

— Да, конечно, — соседка повернула к ней голову. — Наверное, мы мешаем вам своими балачками? Или девоньку забрать, шоб вы могли отдохнуть?

— Все в порядке, не волнуйтесь, — Анна погладила лежащую у нее на сгибе локтя детскую головку. — Мы уже подружились с вашей доней… Хорошая она у вас, ласковая.

— От спасибо. Я ей скажу, когда проснется, что тетя ее сильно хвалила.

Анна вежливо улыбнулась.

— Извините, я случайно подслушала ваш разговор. Я так поняла, вы из Алеппо?

— Название Халеб нам более привычно… А вы что, бывали там, у нас?

— Доводилось бывать, — не вдаваясь в детали, сказала Анна. — Красивый город. И очень старинный. Я думала, что из Алеппо… что из Халеба на этом рейсе никого не будет.

— Так мы еще три месяца назад выехали. Жили у родни мужа в Тартусе. Я там и родила… Вы хотели о чем-то спросить.

— У вас муж остался… там?

— Да. И сын… Базиль мой… Василек…… Ему одиннадцать… — Женщина вновь хлюпнула носом. — Извините, я все время плачу.

— И мой остался, — печально сказала Зоя. — Они вместе служили…

— Вот как?

— Но мой сейчас в Хомсе… — уточнила Зоя. — Приехать в Латакию не смог — попрощались по телефону.

— Мария… можно по имени? А что это за история с «русскими добровольцами»? Я журналистка, мы с коллегой…

Она не успела закончить фразы, как вдруг быстро заговорила соседка Марии — на арабском.

Анна не выказывала без надобности своего знания восточных языков. Дождавшись окончания тирады, — «ты не знаешь этого человека… молчи!..» — она негромко сказала:

— Извините, не буду вам мешать.