Задумчивая, мило оживленная - Ирвин Шоу

- Я пришла сюда не для того, чтобы поплакать тебе в жилетку, - сказала она. - Я кое-что должна рассказать тебе о той ночи в Бостоне, чтобы не было никаких недомолвок, а времени у меня очень мало.

Она заговорила, а я сидел, тянул свое виски и не смотрел на нее. Она говорила быстро и хладнокровно, ни разу не сбившись, словно все то, что случилось с ней в ту ночь, до последней маленькой черточки было так надежно уложено на полочках памяти, что до конца дней своих она ничего не сможет забыть.

По ее словам, в ту ночь, когда я звонил ей из Нью-Йорка, она одна сидела у себя в номере; поговорив со иной, она еще раз повторила свою роль - в нее были внесены кое-какие изменения. Потом легла спать.

Когда ее разбудил стук в дверь, она некоторое время лежала неподвижно, сначала подумала, что ей это почудилось, потом решила, что просто кто-то ошибся номером и сейчас уйдет. Но стук раздался снова, ошибиться было уже невозможно, негромкий, сдержанный, настойчивый стук.

Она зажгла свет и села на постели.

- Кто там? - спросила она.

- Откройте дверь, Кэрол, прошу вас, - голос был женский, требовательный и низкий, слегка приглушенный дверью. - Это я. Эйлин.

"Эйлин, Эйлин, - тупо повторяла про себя Кэрол. - Не знаю я никаких Эйлин".

- Кто? - переспросила она, все еще не в силах проснуться окончательно.

- Эйлин Мансинг, - послышался шепот из-за двери.

- Ой, мисс Мансинг, - Кэрол соскочила с кровати босиком, в ночной рубашке, с накрученными волосами бросилась открывать дверь. Эйлин Мансинг шмыгнула из коридора, в спешке едва не сбив Кэрол с ног.

Кэрол закрыла дверь и обернулась: Эйлин Мансинг стояла возле смятой постели в крошечном номере, и лицо ее в резком свете единственной лампочки над кроватью было похоже на черно-белый набросок портрета. Это была красивая тридцатипятилетняя женщина, которая выглядела красивой и тридцатилетней на сцене и красивой, но сорокалетней вне ее. На сцене она выглядела на пять лет моложе благодаря четкой лепке лица и головы, а также поразительному запасу животной энергии, которую она источала. Довеском в пять лишних лет вне сцены она была обязана спиртным напиткам, часто ущемляемому честолюбию и, если верить рассказам, многочисленным любовным треволнениям.

На ней была та же черная юбка джерси и свитер, которые Кэрол заприметила, когда они возвращались со спектакля, поднимались вместе на лифте и желали друг другу спокойной ночи в коридоре. Апартаменты мисс Мансинг находились в нескольких десятках футов от комнаты Кэрол, наискосок по коридору и окнами выходили на площадь перед отелем. Кэрол почти машинально отметила про себя, что Эйлин Мансинг трезва, что чулки у нее слегка перекручены, а рубиновая булавка, которая была приколота на плече несколько часов назад, исчезла. Кроме того, губы у нее были только что накрашены, и накрашены наспех, неровно и слишком жирно, отчего в резком свете ее большой рот казался почти черным и как-то неуверенно сползал на сторону.

- В чем дело? Что случилось, мисс Мансинг? - спросила Кэрол спокойным и ободряющим, насколько это было возможно, тоном.

- У меня беда, - пробормотала женщина. Голос у нее был хриплый и испуганный. - Большая, большая беда... Кто живет в соседнем номере? - Она подозрительно взглянула на стенку, у которой стояла кровать.

- Не знаю, - сказала Кэрол.

- Кто-нибудь из наших?

- Что вы, мисс Мансинг! Из всей труппы на этом этаже только мы с вами.

- Хватит называть меня "мисс Мансинг"! Я вам еще не гожусь в бабушки.

- Эйлин.

- Это уже лучше, - сказала Эйлин Мансинг. Она стояла, слегка покачиваясь из стороны в сторону, и не спускала пристального взгляда с Кэрол, словно приходила к какому-то важному решению относительно нее. Кэрол прижалась к двери, чувствуя, как дверная ручка давит на позвоночник.

- Мне нужен друг, - сказала Эйлин. - Мне нужна помощь.

- Если я могу быть хоть чем-нибудь...

- Любезность оставьте при себе. Мне нужна настоящая помощь.

Кэрол внезапно почувствовала озноб, только сейчас она заметила, как ей холодно босиком, в одной ночной рубашке. Она мечтала только б том, чтобы эта женщина ушла.

- Накиньте что-нибудь, - сказала Эйлин Мансинг так, словно она, наконец, приняла решение. - И очень вас прошу, пойдемте ко мне в номер.

- Но сейчас так поздно, мисс Мансинг...

- Эйлин.

- Да, да, Эйлин. А мне завтра так рано вставать, и...

- Чего вы боитесь? - спросила Эйлин Мансинг хрипло.

- Я ничего не боюсь, - соврала Кэрол. - Только мне кажется, нет никакой причины...

- Причина есть, - сказала Эйлин Мансинг. - И еще какая причина! В моей кровати - мертвец.

Человек лежал на широкой постели поверх одеяла, голова его, лежавшая на подушке, была слегка повернута в сторону двери, глаза открыты, а на лице застыла удивленная полуулыбка. Рубашка и пиджак его висели на спинке стула вместе со строгим галстуком темно-синего цвета, одна нога была босая. На другой болтался носок с прицепленной к нему резинкой. Пара черных аккуратно сдвинутых туфель выглядывала из-под кровати. Это был величественных размеров мужчина с жирным вздымающимся животом и зеленовато-серой кожей, даже для большой двуспальной постели он казался слишком огромным.

Ему было под пятьдесят, волосы у него были седые и жесткие, и, хотя он лежал мертвый и полуголый, он тем не менее был похож на удачливого, занимающего высокие посты деятеля, привыкшего всеми командовать.

И тут Кэрол его узнала. Сэмуэль Боренсен. Она и раньше видела его фотографии в газетах, а два дня назад в холле гостиницы кто-то показал ей его самого.

- Он только-только начал раздеваться, - заговорила Эйлин Мансинг, с горечью глядя в сторону кровати, - потом вдруг сказал: "Что-то мне не по себе. Я, пожалуй, прилягу на минутку", - и умер.

Кэрол отвернулась от кровати. Она не хотела больше смотреть на этот дряблый и высокомерный труп. Теперь на ней поверх ночной рубашки был ночной халатик, на ногах ночные туфли, отороченные мехом, и все-таки ей было, как никогда, холодно. Ей хотелось выбраться из этой комнаты, залезть в свою постель, укутаться одеялом, согреться и напрочь забыть, что кто-то стучался в ее дверь. Но Эйлин Мансинг стояла, загораживая проход, а в открытую дверь за ее спиной можно было рассмотреть ярко освещенную гостиную большого двойного номера, уставленную цветами, бутылками, корзинами фруктов, усыпанную телеграммами, - Эйлин Мансинг была звездой в новой постановке, которой все предрекали большой успех.

- Я знала его десять лет, - говорила Эйлин Мансинг, глядя мимо Кэрол на постель. - Десять лет мы были друзьями, и вот на тебе - он является и выкидывает такой номер.

- А может быть, он еще не умер? - сказала Кэрол. - Вы не послали за доктором?

- За доктором? - Эйлин Мансинг хрипло засмеялась. - Только доктора нам не хватало. Вы представляете себе, что будет, если в три часа ночи сюда примчится доктор и обнаружит мертвого Сэма Боренсена в постели Эйлин Мансинг? Вы представляете себе, что будет завтра в газетах?

- Простите меня... - заговорила Кэрол, решительно избегая смотреть в сторону мертвеца, - но я думаю, мне наверное, лучше вернуться к себе. Я никому ничего не скажу и...

- Вы не можете оставить меня здесь одну. Если вы оставите меня одну, я выброшусь в окно.

- Я счастлива была бы помочь вам, но как? - Кэрол говорила с трудом, потому что горло у нее пересохло и при каждом слове его перехватывали болезненные спазмы. - Я не знаю, что мне сделать, чтобы...

- Вы можете помочь мне одеть его и перенести в его комнату, - ровным голосом произнесла Эйлин Мансинг.

- Что, мисс Мансинг?

- Мне одной не справиться, он слишком велик. Я даже рубашки на него не смогла натянуть. В нем килограмм девяносто. Он слишком много ел, - сказала Эйлин Мансинг свирепо. Она упрекала сейчас это неподвижно лежащее тело за все те пагубные пристрастия, которые привели его в эту комнату и оставили нетранспортабельным на кровати. - Но, между нами говоря...

- Где его номер? - перебила ее Кэрол, безуспешно стараясь сдержать спазмы в горле.

- На девятом этаже.

- Мисс Мансинг, - проговорила Кэрол, она заметила, что та все еще неровно дышит. - Мы на пятом этаже. Его комната на девятом - еще четыре этажа. Предположим, я вам помогу, но что проку? Мы же не можем везти его на лифте.

- Я и не думала о лифте. Мы могли бы отнести его через черный ход.

Кэрол заставила себя повернуться и посмотреть на мертвеца. Он горой лежал поверх одеял, огромный, неподвижный и такой тяжелый, что кровать под ним просела посередине; невозможно было даже представить себе, что его можно сдвинуть с места. "Если уж ей непременно надо было попасть в такую историю, - подумала Кэрол, - неужели нельзя было подобрать мужчину более умеренных габаритов?"

- Об этом даже думать нечего, - проговорила Кэрол, борясь со спазмами в горле. - Черный ход в противоположном конце здания - это раз, а во-вторых, нам вдвоем его не унести, его придется волочить. - Ее саму поразило, насколько непринужденно она об этом говорила, насколько просто позволила втянуть себя в этот заговор. - Нам придется волочить его по коридору мимо двадцати дверей, непременно кто-нибудь услышит, мы, наконец, можем наткнуться на ночного дежурного. Но предположим, мы его благополучно дотащим до лестницы - вдвоем мы его не сможем поднять даже на один пролет.