Мост через реку Квай - Пьер Буль

К концу речи в его голосе послышались почти умоляющие нотки. Однако мольбы возымели не больше действия, чем побои. На следующий день все пленные выполнили норму. Каждый нагрузил положенный кубометр грунта на тачку, но свалил его так, что работу нельзя было расценить иначе как издевательство.

И Сайто уступил. Все средства воздействия были исчерпаны, а упрямству пленных не видно было конца. Последние дни перед тем, как признать поражение, он смотрел на лагерь взором загнанного зверя. Комендант дошел до того, что стал упрашивать молодых лейтенантов выбрать для себя работу, обещая за это поблажки и улучшенное питание. Но никто не изъявил желания. Ко всему прочему со дня на день могла нагрянуть инспекция из главного штаба. В результате комендант согласился на постыдную капитуляцию.

Отчаянным маневром он пытался «сохранить лицо», но жалкая эта попытка не могла обмануть даже собственных его солдат. 7 декабря 1942 года, в годовщину вступления Японии в войну, объявил, что в честь славной даты прощает всех наказанных. Вызванному для беседы полковнику он заявил, что принял крайне благожелательное решение: офицеры не будут участвовать ни в каких ручных работах. В ответ он надеется, что они приложат все усилия для мобилизации солдат на повышение производительности труда.

Полковник Никольсон ответил, что принимает это к сведению. Теперь, когда взаимоотношения будут строиться на корректной основе, у него нет оснований противиться выполнению программы, намеченной победителями. Совершенно ясно, что офицеры, как это принято во всех армиях цивилизованных стран, будут отвечать за своих солдат.

То была полная капитуляция японской стороны. В английском лагере победа была отмечена в тот вечер песнями, криками «ура» и дополнительной порцией риса. Скрипя зубами, Сайто распорядился выдать ее, подчеркивая, что инициатива по-прежнему на его стороне. После этого комендант заперся у себя в комнате и, плача над поруганной честью, пил в одиночестве до полуночи; пил, пока не свалился в беспамятстве на койку, что вообще-то с ним случалось редко, в чрезвычайных обстоятельствах, — обычно он выдерживал самую жуткую смесь.

Полковник Никольсон в сопровождении своих советников, майора Хьюза и капитана Ривза, шел вдоль насыпи, на которой трудились пленные.

Он ступал медленно. Торопиться было некуда. По выходе из карцера полковник одержал вторую победу, добившись для себя и остальных офицеров четырех выходных дней — в качестве компенсации за незаслуженно понесенное наказание. Сайто до боли сжал кулаки, услышав об этом, но согласился. Помимо этого, комендант распорядился хорошо обращаться с пленными и избил в кровь конвойного, на лице которого, как ему показалось, мелькнула ироническая улыбка.

Надо сказать, полковник Никольсон потребовал четыре дня отдыха не только для того, чтобы восстановить силы после пребывания в застенке. Ему было нужно поразмыслить над создавшимся положением. Следовало обсудить его со штабом и выработать линию поведения, как полагается всякому добросовестному начальнику. Кидаться очертя голову в импровизации — этого он не терпел пуще всего.

Очень скоро полковник убедился, что его солдаты за это время превратились в настоящих вредителей. Хьюз и Ривз не смогли скрыть удивления при виде результатов их работы.

— Восхитительная насыпь, для железной дороги лучше не придумаешь! — сказал Хьюз. — Особо отличившихся следовало бы отметить в приказе, сэр. Как подумаешь, что по ней пойдут составы с боеприпасами!.. Полковник не улыбнулся.

— Прекрасная работа, — подлил масла в огонь капитан Ривз, бывший до войны инженером общественных работ. — Неужели кому-то придет в голову класть рельсы на эти «американские горки»? Я предпочел бы, сэр, вновь пережить атаку японцев, чем сесть в поезд на этом участке.

Полковник оставался серьезным. Он лишь спросил:

— Что вы думаете, Ривз, как инженер, обо всем этом — можно ли использовать хоть какую-то часть сделанного?

— Думаю, нет, сэр, — ответил Ривз после паузы. — На их месте я бы оставил в покое всю эту мешанину и начал новую насыпь чуть дальше.

Озабоченность не сходила с лица полковника Никольсона. Он кивнул головой и молча продолжил обход. Прежде чем высказывать свое мнение, он хотел осмотреть всю стройку.

Они вышли к реке Квай. Бригада человек в пятьдесят нагишом, если не считать треугольника, выданного японцами в качестве «спецовок», суетилась вокруг насыпи. Перед ними, забросив за спину винтовку, взад и вперед прохаживался конвоир. Часть людей копала в отдалении яму, другие перетаскивали землю на бамбуковых носилках к насыпи, отмеченной белыми колышками. Первоначально линия колышков шла перпендикулярно берегу, но пленные постепенно «скорректировали» ее так, что теперь она шла почти параллельно ему. Японского инженера здесь не было. Он стоял на том берегу и, размахивая руками, что-то втолковывал заречной бригаде — ее ежеутренне переплавляли туда на плотах. Крики его доносились через реку.

— Кто прокладывал линию? — спросил полковник, останавливаясь.

— Он размечал ее, сэр, — ответил английский капрал, вытягиваясь перед командиром и указывая на инженера. — Он разметил, а я потом немного исправил. Когда он ушел. Мы разошлись с ним во мнении, сэр.

Поблизости не было конвоира, и капрал поэтому подмигнул полковнику. Никольсон не прореагировал. Лицо его было все так же хмуро.

— Я вижу, — ледяным тоном ответил он.

Больше он ничего не сказал. Немного дальше он остановился возле другого капрала. С несколькими солдатами тот с гигантским трудом выкорчевывал из земли пень. При этом они почему-то тянули его наверх, на насыпь, вместо того чтобы спихнуть под откос. За происходящим бесстрастно наблюдал японский конвоир.

— Сколько человек работают у вас сегодня? — властно спросил полковник.

Караульный выкатил на него глаза, не зная, дозволено ли англичанину отрывать от работы пленных, однако в голосе у полковника было столько уверенности, что он промолчал. Капрал живо вытянулся и, запинаясь, отрапортовал:

— Двадцать… нет, двадцать пять, сэр. Точно не могу сказать. Одному солдату стало плохо, когда мы пришли. Полагаю, внезапный солнечный удар, сэр. Дело в том, что на побудке он был вполне здоров. Пришлось отрядить трех солдат, чтобы отнести его в лазарет, сэр, — сам он не мог идти. Они ушли и еще не вернулись. Это был самый большой и самый тяжелый солдат в отделении, сэр. Конечно, теперь нам не удастся выполнить норму, сэр. Похоже, эту дорогу преследуют одни неудачи.

— Капрал обязан точно знать, сколько у него людей, — сказал полковник. — Какая у вас норма выработки?

— Один кубометр грунта в день на человека, сэр. Но здесь столько проклятых корней, что, боюсь, мы не сможем выполнить ее, сэр.

— Я вижу, — еще более сухо отозвался полковник. Он двинулся дальше, проворчав что-то себе под нос. Хьюз и Ривз следовали за ним.

Полковник со свитой поднялся на возвышение, откуда открывался широкий вид на реку и на стройку. В этом месте Квай расходилась метров на сто, берега круто обрывались вниз. Полковник оглядел местность и обратился к спутникам. Голос его обрел уже былую твердость:

— Как видите, господа, японцы пытаются копировать наши методы. Но безрезультатно. Как можно строить без проекта? Это бессмысленная трата времени… Что вы думаете об этом, Ривз? Железные дороги, мосты — это ведь ваша область?

— Так точно, сэр, — отозвался с природной живостью капитан. — В Индии мне пришлось выстроить больше десятка подобных мостов. Имея такой запас стройматериалов в джунглях и столько рабочих рук на площадке, умелый инженер закончил бы мост меньше, чем за шесть месяцев.

— Зрелище всей этой анархии действительно вызывает раздражение, — произнес Хьюз.

— А меня, — прервал полковник, — вы думаете, меня радует подобный скандал! Я никак не могу прийти в себя после сегодняшнего зрелища.

— Во всяком случае, сэр, за вторжение в Индию, думаю, можно не беспокоиться, — засмеялся капитан Ривз. — Дорогу строят для этого, так, кажется? Но первый же поезд провалит мост через реку Квай!

Полковник Никольсон продолжил прерванную мысль, по очереди впиваясь глазами в собеседников:

— Джентльмены, нам потребуется немало твердости, чтобы призвать солдат к порядку. Они переняли от этих варваров расхлябанность и лень, несовместимые со званием английского солдата. При этом нужно проявить терпение и такт, поскольку здесь не только их вина. Они остались без руководителей. А битье не заменяет авторитета, как вы только что убедились… Никакого порядка, полная анархия.

Он замолчал. Офицеры пытались понять, к чему он клонит. Но в словах не было никакого подтекста. Полковник Никольсон говорил с присущей ему прямотой. После раздумья он продолжил:

— Я попрошу вас и обращусь с этой просьбой к остальным офицерам — проявить на первых порах понимание. Я сам обращусь к солдатам. Первым делом следует устранить наиболее скандальные промахи. Надо запретить под каким бы то ни было предлогом отлучаться со стройки. Капралы обязаны точно знать, что у них делается. Считаю, нет смысла говорить о необходимости строжайше пресекать любые попытки к саботажу и неповиновению. Рельсы должны лежать на новой насыпи, а не на американских горках, как совершенно верно заметил Ривз.