Эдгар По - Герви Аллен

Мальчик, возможно, ощущал, что даже ласки, которыми осыпала его приемная мать, на самом деле предназначались не ему, а ее собственному, так и не родившемуся ребенку. Ведь несмотря на огромную привязанность миссис Аллан к сироте Эдгару, матерью ему она все-таки не была. И если сам он этого не почувствовал, то Джон Аллан, как достоверно известно, сделал все, чтобы открыть ему глаза на суровую правду.

Ребенком Эдгар предпочитал общество девочек своего возраста, и в школе (обучение тогда было раздельное) на первых порах чувствовал себя одиноким и несчастным. Болел он нечасто, однако отличался хрупким сложением, что давало приемной матери лишний повод баловать его, ибо мальчик был на удивление умен и хорош собой и вскоре сделался всеобщим любимцем не только в доме, но и среди многочисленных знакомых. В раннем детстве он испытывал невинную, но страстную привязанность к Кэтрин Элизабет Пуатьо, очаровательной маленькой крестнице Фрэнсис Аллан, часто бывавшей у них в гостях. Миссис Аллан доставляло большое удовольствие брать Эдгара с собой, когда она отправлялась навестить кого-нибудь из друзей или родственников, В таких случаях она наряжала его в красивую вельветовую курточку, свободные нанковые или шелковые штанишки и красное бархатное кепи с золотой кисточкой, из-под которого ниспадали длинные темные кудри на манер парика елизаветинского вельможи. Сидя на широком диване и болтая ножками в маленьких с блестящими пряжками башмачках, он с серьезным видом взирал на собравшихся в гостиной дам в изящных туалетах, с вплетенными по тогдашней моде в волосы лентами, обсуждавших за чаем последние известия о войне с Англией.

Иногда, чтобы позабавить общество, Эдгара ставили на стул с высокой спинкой и просили рассказать какой-нибудь детский стишок. Выступления эти, как говорят, неизменно вызывали восторг и умиление присутствующих. Даже Джон Аллан не остался равнодушен к юному таланту, и после семейных обедов, когда убирали скатерть, Эдгар, скинув туфли, взбирался на стол, чтобы станцевать недавно разученный в школе танец, или, стоя посреди зала, с мальчишеским пылом декламировал перед гостями «Песнь последнего менестреля». В награду за представление ему обычно наливали маленький стаканчик сладкого, разбавленного водой вина, который он выпивал за здоровье собравшихся.

Некоторые из самых ранних и дорогих сердцу По воспоминаний связаны с церковью Поминовения усопших, воздвигнутой на месте сгоревшего Ричмондского театра в знак скорби о жертвах пожара. И Джон Аллан, и Чарльз Эллис приняли участие в подписке на ее строительство, причем последний внес вдвое большую сумму, чем его компаньон, и оба впоследствии сделались ее прихожанами, стремясь повысить «общественный престиж» фирмы.

Новый храм был весьма внушительных размеров, с памятником погибшим в огне горожанам у входа, довольно наивными фресками на потолке, изображавшими небесные чертоги, табличками с десятью заповедями по стенам и выведенным золотом прямо над алтарем текстом молитвы «Внемли, о боже». Последним школьники часто пользовались как упражнением по правописанию, и некая дама вспоминает, как совсем еще девочкой видела Эдгара По, «большеглазого мальчика с кудрявыми волосами», пожирающего глазами священные строки.

Здесь По впервые встретил друга детства Эбенезера Берлинга, о котором еще пойдет речь ниже, познакомился со Святым писанием и церковными службами, и хотя, как рассказывают, особого интереса к предметам душеспасительным он не выказывал, его часто видели в церкви в обществе отличавшейся крайней набожностью миссис Аллан. От приемного отца, тяготевшего скорее к идеям энциклопедистов и просветителей, он воспринял взгляды, сделавшие его одним из первых в Америке поэтов, который не нашел в мироздании места чудотворному божеству и всерьез заинтересовался развитием научных знаний.

В числе многих посещавших дом людей был кузен миссис Аллан, Эдвард Валентайн, души не чаявший в Эдгаре. Этот молодой человек, слывший большим мастером на всякого рода розыгрыши и плутовские проделки, научил мальчика нескольким забавным трюкам. Один из них, древний как мир, заключался в том, чтобы незаметно выхватить стул из-под садящегося на него человека. К несчастью, эту новую для него шутку Эдгар сыграл с одной величавой, преисполненной чувства собственного достоинства дамой, за что был отведен Джоном Алланом в спальню, где его дерзость была наказана старомодным, но весьма действенным способом. Спустя несколько минут туда со слезами на глазах поспешила миссис Аллан, чтобы утешить своего обиженного любимца.

В противовес излишне снисходительной жене мистер Аллан со свойственной ему добросовестностью воспитывал мальчика в более суровом духе, отвечавшем его представлениям о правильной педагогической методе. Поэтому, когда ребенок «вел себя хорошо», его поощряли, однако любое проявление своеволия или непослушания каралось обычным для тех времен наказанием, которому, как говорят, его подвергали по различным поводам и с чрезмерной жестокостью. Обе женщины и даже жившие в доме слуги старались при малейшей возможности уберечь его от этих экзекуций.

Систематическим образованием Эдгара занялись очень рано. Пяти лет, еще совсем ребенком, его отдали в школу, где он быстро начал делать успехи. Первые его наставники самым лестным образом отзывались о его любознательности и прилежании. Он проявлял неподдельный интерес к занятиям и своим менее усидчивым сверстникам, которых нелегко было застать за книгой, казался, наверное, загадкой природы.

Детские годы выросшего на рабовладельческом Юге По были также отмечены знакомством с жизнью и бытом американских негров, чей фольклор — причудливые и страшные сказки, тоскливые песни, самозабвенные, пронизанные ритмом пляски — оставил глубокий след в воображении мальчика.

Как и к другим детям из хороших виргинских семей, к нему была приставлена нянька-негритянка, которая оставалась в доме вплоть до отъезда Алланов в Англию в 1815 году. Красочный и диковинный мир чернокожих рабов был чаще всего скрыт от ослепленных собственным превосходством белых хозяев; взрослым представителям господствующей расы редко удавалось проникнуть в их «темные тайны», приобщиться к их расцвеченному колдовскими фантазиями восприятию действительности. Иное дело дети — к ним относятся по-особому, и для всеобщего любимца Эдгара, должно быть, всегда находилось место у очага на кухне в ричмондском доме, где по вечерам собирались все слуги, или в какой-нибудь хижине на плантации, куда он часто ездил с Джоном Алланом.

Еще одним обильным источником впечатлений для юного По были нескончаемые истории о морских путешествиях, которые рассказывали часто бывавшие у Алланов капитаны, торговцы и искатели приключений, чтобы отблагодарить хозяев за вкусный обед и приятную беседу. Многое в написанных им позднее морских рассказах, вероятно, навеяно услышанным в те долгие вечера у камина.