Бард. Том 2. Дети Дракона - И. Пермяков

Прочитав письмо, она пригласила лейтенанта, с которым очень долго о чем-то вполголоса разговаривала. Затем позвонила в колокольчик и прибежавшим слугам повелела меня отмыть, поскольку от меня, так сказать, неприятно пахнет. Можно подумать, я какой вельможа.

Меня действительно отмыли и одели в чистое, но при этом отобрали все вещи, которые у меня были. В том числе и Ваше письмо к господину Гарди и сверток, который я всегда носил за пазухой.

После этого меня привели в маленькую комнатку, где сидели два здоровенных дознавателя. Я их как увидел, так сразу от страха весь вспотел. Они стали по очереди на меня орать, угрожать всякими пытками и даже разложили на столе какие-то страшные предметы, которые, по их словам, неплохо развязывают языки даже у прожженных бандитов, а не только у таких сопляков, как я. Честно говоря, я так перепугался, что вообще перестал что-либо соображать, только икал и все время потел.

Нет-нет, меня не пытали. К счастью, дальше встряхивания за грудки дело не двинулось. Так ничего от меня и не добившись, они посадили меня на лавку, дали кувшин с водой, который я так весь и выпил.

Дождавшись, когда я успокоился, они вдруг начали со мной говорить нормальным тоном, называть ласково дружок, хлопать по плечу, говорить какой я крепкий малый. Не знаю, что они от меня хотели услышать в ответ, я единственно твердил, что путешествую по делам господина Милл И’Усса, о чем свидетельствуют отобранные у меня бумаги.

Они вроде как закивали, мол, понятно все. И вдруг выкладывают на стол Ваш сверток, разворачивают его, а там…

Честно говоря, я и не понял сначала, что там такое. Так они в два голоса разъяснили. Это, говорят, такая штука, которую в простонародье называют «амулет». И не просто амулет, а атрибут черной магии, за который меня при желании можно сжечь на костре или, по меньшей мере, затравить собаками.

Вот тогда я, сударь, испугался очень сильно. Вы уж простите, но я как рассуждал: никто меня не может осудить, если я выполнял волю своего господина, на то он мой господин и есть, даже если у меня в кармане лежит вольная. Но вот быть обвиненным в колдовстве… тут я смалодушничал. Чего уж там, мне бы молчать или сказать, что знать ничего про эту вещь не знаю, так нет, я признался, что вместе с письмом должен был передать эту штуку барону Гарди и флакончик с жидкостью тоже, он как раз взял его в руки, дознаватель в смысле.

Они переглянулись между собой, позадавали еще немного мне вопросы, для чего эти вещи были нужны барону, как он их собирался использовать. Я на это только пожал плечами. Я ведь и взаправду ничего этого не знал. Да они сильно и не настаивали, назвали меня курьером, закрыли в каком-то каменном сыром и очень холодном помещении, напоследок пообещав, если я ничего больше не вспомню, наутро подвесить меня на дыбу и вогнать раскаленный прут в… Ну, Вы понимаете куда.

Да нет, ничего этого они не сделали. Но ночь я провел не очень хорошо.

Утром меня отвели к графине, которая несколько рассердилась, что ночь я провел в этой камере, и холодно сказала дознавателям, что ее совершенно не интересует тот бред, который тут написан. А выяснить они были должны совершенно не это, а за чрезмерное усердие им самим придется пару ночей провести в этой камере. Короче, она их прогнала, но пригрозила мне, что сама во всем разберется, и потом уж всем несдобровать. После этого меня накормили и отвели в комнату, где была мягкая постель, в которую я и завалился.

Не берусь судить, сколько я проспал, помню, что ко мне несколько раз кто-то заходил, о чем-то спрашивал, я, похоже, что-то отвечал. Короче, когда я проснулся, было далеко за полдень, вот только не уверен, какого дня. Есть хотелось…

Только поесть и не пришлось, поскольку как только услышали, что я проснулся, так сразу ко мне в двери и потащили к графине, заждалась, говорят, а будить не велела. Ну так мы сразу и пошли, я только-только по нужде сходить поспел.

Графиня в тот раз со мной была гораздо ласковее, чем прежде, всё пыталась у меня прознать, кому было предназначено это письмо. Я ей честно и говорю, так, мол, Вам, ваше сиятельство, я ж для этого весь этот путь проделал, а уж потом я должен был в Лозию-то отправиться.

И тут она бац и выкладывает на стол то письмо, которое я сударь в дупло-то спрятал. Во, думаю, попал-то как я.

«А кому, голубчик, ты это письмо вез?» – спрашивает значит. И что я мог ответить? Сказать, что знать ничего не знаю про второе письмо? Так ведь знаете, сударь, буквы там очень уж похожи друг на друга, а мне как-то один писарь сказал, что по этим буквам знающий человек всегда может определить, что писал эти письма один человек. И даже угадать – который.

Вот-вот, по почерку, значит. Поэтому я юлить не стал и честно сказал, да, мол, я и положил это письмо в дупло того дерева, только кому оно предназначено мне неведомо, поскольку не моего ума это.

Графиня подумала тут еще немного, позвонила в колокольчик и вошедшему рыцарю сказала: «Забирайте этого проходимца, да головой мне ответите за его жизнь».

Рыцарь голову склонил, меня за плечо хвать, еще немного, и я уже в карете, а там в шкатулке все мои вещи, значится. Так в карете и поехал, как вельможа.

Рыцарь тот из личной гвардии её сиятельства оказался, а с ним еще двое всадников, особо они со мной не разговаривали, но когда приходилось, были кратки и корректны. Он объяснил мне, что графиня повелела доставить меня в Лозию, чтобы я выполнил все поручения господина барда, то есть Ваши, сударь, а поскольку мы поедем через графство Борн, то лучше мне лишний раз не высовываться. Поскольку Борн находится в состоянии войны с Лавией и очередным охлаждением отношений с Испой, то я могу сойти за шпиона.

Честно говоря, никакой логики в его словах я не услышал, но уточнять не стал, не высовываться, значит не высовываться, оно и к лучшему. Так без каких-либо проблем и доехали.

Нет, останавливать нас останавливали, и в Борне, и в Лозии, но все переговоры вел сей рыцарь, и ему всегда удавалось договориться. Так и добрались до Лозии, где нас немедленно принял барон Гарди.

Он обменялся приветствиями с господами рыцарями, повелел разместить их в лучших комнатах замка, а сам увел меня в свой кабинет и стал расспрашивать про Вас, сударь.

Выглядел? Очень плохо выглядел, если честно. Похудел очень сильно, щеки словно ввалились внутрь, а глаза, глаза как у старца. Бледный весь. Он ведь почти совсем не выходил из дома, как мне потом сказали на кухне, все больше лежал, поскольку раны не заживали, а только гнили. А я еще думал, что за запах от него странный идет.

Рассказал я вкратце про Вас, передал письмо, амулет тот злосчастный и пузырек от атаманши. Он письмо прочитал, сверток развернул хмыкнул и удивленно так у меня спросил: «Господин Милл И’Усс уверен, что это решение проблем?

Я было хотел ответить, что я знать ничего не знаю, да только и не успел, барон сам ответил на свой вопрос. «Да, наверное, он человек крайне благоразумный и попусту советовать не будет». После этого он надел амулет на себя и взял в руки флакончик. Тут я ему и объяснил все, как мне госпожа атаманша приказала. Вы бы видели, как он на меня посмотрел. Заставил все в подробностях рассказать, как я к ней попал, как Вы меня вызволили. Заставил описать ее как можно подробнее. Потом задумался, долго так молчал, а затем и говорит: «Ну что ж, хуже мне уже точно не будет, хуже, я скажу тебе, мне просто не может быть, а если это она, а я склоняюсь к этой мысли, то к тому же есть шанс ее найти».

После этого он положил сей флакончик к себе в карман, а меня по моей просьбе отправил проведать родных.

Это были замечательные три дня. Мама была так рада моему возвращению.

Да, спасибо, все замечательно, господин барон сделал все как обещал, даже больше. Можете себе представить, на меня сбегались посмотреть все жители деревни. Еще бы, ведь я в их понимании настоящий путешественник. Я своим приездом затмил всех местных знаменитостей…

Нет, с бароном всё в полном порядке, после того как я погостил дома, он снова принял меня в своем кабинете. Я и сейчас в полном изумлении. Представляете, сударь, когда я увидел его во второй раз, от его болезни осталось только его давнишняя бледность ну и, может, худоба, хотя в последнем не поручусь, мне показалось, что за то короткое время, что я его не видел, он несколько прибавил в теле.

Уж не знаю, чему можно это приписать, колдовству или магии, но факт остается фактом.

По-видимому, барон заметил мое удивление, потому что громко и даже, мне показалось, как-то особенно жизнерадостно захохотал, хлопнул меня по плечу и произнес: «Ты сам все видишь, так и передай своему господину. А я выберу время и отпишу ему письмо».

После этого была официальная церемония прощания с моими спутниками. Барон передал послание госпоже графини, затем они отобедали.