Учения и наставления моей бабушки Евдокии - Наталья Степанова

Эту историю я столько раз слышала от своей бабушки Елены, что выучила ее уже слово в слово. Из Ваших книг я поняла, что Вы пишете книгу о своей бабушке Евдокии, вот и подумала, пусть в этой книге будет и рассказ моей бабушки Елены.

«Ты еще пятого родишь…»

Из письма Легкоступовой Лидии Захаровны:

Дорогая моя Наталья Ивановна, Вы меня никогда не видели, я же Вас люблю всей душой и еще до выхода Ваших книг слышала о Вашей бабушке и о Вас. Я, Лидия Захаровна, дочь колдуна Захара Полипы. Думаю, Вы о нем слыхали от своей бабушки Евдокии. Хочу Вам кое-что рассказать, может быть, это и пригодится.

Начну с того, что моя мать, имея четверых детей, получила похоронку на своего мужа и очень сильно заболела. Ее, умирающую, привезли к колдуну Захару, и он, даже не взглянув на нее, тут же сказал: «Не вносите ее ко мне, она уже не жилец. Везите ее домой, и побыстрее, иначе по дороге умрет и будете везти в санях мертвеца!» Но мамины соседи ехали на базар, а маму взяли с собой лишь потому, что им было по пути. В общем, они ее сняли с саней и, как она была закутана в одеяло, так и положили наземь, а сами уехали по своим делам. Позже, когда я уже подросла, мама рассказала мне, что случилось дальше. Увидев, что сани уехали, а моя мать осталась на снегу, колдун Захар подошел к ней, наклонился, посмотрел и увидел, что у мамы по щекам бегут слезы. Тогда он сплюнул сердито и сказал: «Ну что за народ, бросили без пяти минут покойницу и айда сало продавать!» После этих слов Захар взял мою мать на руки и внес ее в избу. Мама к тому времени уже не могла ни двигаться, ни говорить. Захар сам развернул одеяла, обтер маму водой, перекрестил и укрыл тулупом. Мама лежала и видела, как колдун повернул к окну, выходящему на восточную сторону, большое зеркало и, открыв в печи дверцу, стал громко звать: «Евдокия, Евдоха, приди ко мне, больно подмога нужна!» Так он кричал долго, а поздно вечером к дому подъехали сани, в которых сидела Ваша бабушка Евдокия. Это только потом моя мать об этом узнала, тогда же она видела, как вошла в избу статная женщина и Захар сразу же бухнулся перед ней на колени. «Прости, – говорит, – меня, Евдокия, что тебя позвал, от дел оторвал. Только вон, гляди, бабу привезли, смертным духом от нее несет, не жилица она. А у нее четверо детей, и мужик ее погиб, только ты ее и сможешь поднять!..» Тут Евдокия его перебила и велела выйти из комнаты, наказав ему не поить коней: мол, она их чуть не загнала, пока ехала, теперь их трогать нельзя. Когда Захар вышел, она подошла к моей маме и сказала: «Ради деток твоих тебя подниму, живи потом, да не греши!» И стала она читать над моей мамой молитвы. Мама рассказывала мне, что, как только знахарка произнесла первые слова, она сразу же почувствовала, как к ней возвращаются силы. А как закончила знахарка, так мама ее и спросила: «Я не умру?» И в ответ услышала: «Ты еще пятого родишь от Захара, и будет у нас одной товаркой больше!» С тем она и уехала, а моя мать буквально за неделю поднялась и еще какое-то время у Захара жила. Не знаю, как там у них сложилось, но я, как и полагается, через девять месяцев родилась. Спрашивала мама у моего отца, кто такая эта Евдокия и где живет, что за один день, загнав коней, к нему добралась. На этот вопрос он ответил: «Степанова это Евдокия, она среди нас, колдунов, старшая, в России таких больше нет, одна такая». «А что делать, если кто из вас далеко живет?» – не унималась мама. Захар ответил: «По ветру свое слово пустит или через трубу печную. Я вот ее через печь звал!»

Когда мой отец состарился, он научил меня всему, что знал сам, так что после его смерти теперь уже я стала лечить людей. Я очень много знаю разных историй о Евдокии – мне отец рассказывал, – и если Вам захочется, то я Вам все их напишу и отправлю письмом. Очень хочется, чтобы папины рассказы вошли в Вашу книгу о бабушке.

«С ее появлением многое изменилось…»

Мое письмо может показаться бредом, но только не Вам, Наталья Ивановна. Вы ведь можете многое, и я просто не смогла бы солгать такому человеку, как Вы. Ваша книга всегда со мной, она как спасательный круг, брошенный утопающему. Да хранит Вас Бог и продлит Ваши годы, чтобы Вы могли жить долго-долго и молиться за тех, кому жизнь не мила, когда даже детская рука не может удержать в этой жизни. Сегодня я открываю всю душу Вам, и да поможет мне Бог опять пережить в своих воспоминаниях все то, что мне пришлось вынести. Если Вы сочтете, что мое письмо может оказаться кому-то полезным, то я не против, чтобы Вы его напечатали. О Вашей бабушке я узнала давно. Но вначале произошло вот что.

Из детства помню залитую светом комнату. Я лежу на кроватке, колышутся от ветерка шторы на окне, у которого я спала, по радио тихо льется какая-то музыка. И вдруг крик моей мамы. Отчим ее бьет и таскает за волосы. Мама, увидев меня в проеме двери, кричит отчиму:

– Не бей меня, а то дочка испугается, потом будешь бить!

Отчим вталкивает меня в комнату и захлопывает дверь. Скандал продолжается.

В девять лет он меня изнасиловал, мама так и не узнала об этом. Когда мне было одиннадцать, мама умерла от рака. Отчим женился снова, а у меня не было родных, и я осталась с ними.

Жена отчима была старше его на девятнадцать лет. С ее появлением многое изменилось, отчим бросил пить и курить, голоса не повышал, глаз не поднимал. В доме верховодила мачеха. Как-то пришла к нам наша бывшая соседка, та, которая прибегала разнимать мать с отчимом во время постоянных драк.

Вера (соседка), попивая чай с мачехой, задала ей вопрос, который у нее, видимо, уже давно вертелся на языке: как же мачехе удалось так изменить характер отчима?

– Очень просто, – ответила Мария (так звали мачеху), – моя мать многое умела, и я тоже умею. Как захочу, так и будет, на все моя воля.

Верка пристала к мачехе, чтобы та ей погадала. Я сидела и слушала, что мачеха предсказывает Вере.

– Ты проживешь от силы еще шесть лет, и то половину из них проведешь лежа в постели.

– Ну ты даешь, Мария, чего ты мне тут нагадала, ну тебя, – разобиделась Вера на мачеху.

Та буркнула:

– Что есть, то есть, сама же просила.

Через полгода Веру парализовало, и прожила она ровно столько, сколько ей предсказала Мария. После того как Веру разбил паралич, ее увезли в деревню.

Сказать, что мачеха меня обижала, не могу, но и лаской не баловала. Была она по-мужски грубовата, но я ни разу не слышала, чтобы она повысила на кого-нибудь голос.

Я знаю, что с отчимом она не спала, он спал на кухне на раскладушке. Он в доме был все равно что батрак, мачеха его не любила, и это было понятно без слов. Но он вроде как и не понимал этого, со стороны посмотреть – отчим пребывал в каком-то странном состоянии, словно спал на ходу и не воспринимал действительности. Иногда я ловила себя на мысли, что я тоже не вполне реально воспринимаю свою жизнь. Я и не я, как со стороны фильм о себе смотришь. Думаю, что если бы кто-нибудь спросил отчима, откуда взялась мачеха, то он бы и не ответил. Помню, подобный вопрос ему как-то задал дядя Федор, сосед: где, мол, ты познакомился с Марией? Тот морщил лоб, силясь вспомнить, но так и не смог, просто ляпнул тогда, а кто его, мол, знает, что-то не припомню. И ведь правда, после смерти матери Мария пришла к нам с одним узелком и осталась у нас жить.

Иногда мне кажется, что я видела Марию на похоронах матери, она смотрела на мои слезы, и лицо у нее было скорбное, как лик на иконе. Порой же мне кажется, что это был сон. С ее приходом для меня все же многое изменилось, отчим перестал ко мне приставать. Он просто угодливо выполнял всю работу по дому, словно она была единоличной хозяйкой. К Марии отовсюду ехали люди за помощью, и я видела дивные дела. Все больше моя душа тянулась к мачехе, ее нельзя было не уважать, но и лишнего невозможно было спросить. Мой рот был как на замке, а замок тот «повесила» Мария. Однажды она взяла меня в лес, это было на Ивана Купалу. Корзину с кореньями она несла сама, говорила: «Тяжело тебе». В лесу мы посидели и пообедали, потом Мария помолилась, и я с ней. Надо сказать, она научила меня молиться и много говорила о Боге.

После молитвы она сказала мне:

– Ты, дочка, много глупостей в голове держишь. И думаешь много, что тебе не нужно. Если хочешь, я сегодня отвечу на любой твой вопрос и не буду закрывать тебе рот. Спрашивай.

Видя мою нерешительность, она прижала меня к себе и стала гладить по голове. Рука у нее была маленькая, но сильная. Так мы сидели, и я замирала от этой неожиданной ласки. Хотелось плакать, и я ее не боялась нисколько. Слова мои складывались в вопросы, которые уже прежде всплывали в моем сознании, но тут же таяли, словно кто-то их рукой разгонял. В тот же момент ум мой был ясен. Я задала ей много вопросов и на все получила ответы. Мамой я ее не звала, а говорила «ты», и все.

– Откуда ты к нам пришла? – был мой первый вопрос.

– Ты верно поняла, что я из колдунов, ты ведь видела, сколько людей ко мне идет и то, что я делаю. Так вот, есть у нас неписаные законы, о которых я не должна тебе говорить, потому как ты не поймешь, да и не в этом суть. В общем, много лет назад я была с поклоном у великого мастера.