Плач - Фицджеральд Хелен

Но теперь все получится. Все будет как надо.

Им оставалось только довести дело до конца.

Заполучить Хлою.

5

Верховный суд штата Мельбурн

27 июля

— Назовите свое имя.

— Хлоя.

— А ваша фамилия, Хлоя?

— Робертсон.

Фигурка четырнадцатилетней девочки появилась на большом телевизионном экране, расположенном слева от судьи и прямо перед адвокатом обвинения. Девочка подалась всем худеньким телом вперед, как будто хотела целиком уместиться в видеокамеру, и невинным детским голоском повторила:

— Хлоя Робертсон.

Десятилетний ребенок, которого Джоанна увидела на пороге спальни четыре года назад, превратился в долговязого подростка. Блестящие каштановые волосы расчесаны на прямой пробор. Футболка с надписью «Паоло Нутини». Шотландский певец. Футболка выбрана неспроста, подумала Джоанна. Хлоя как бы сообщала миру: она любит Шотландию, а Джоанна заставила ее уехать. Интересно, видит ли Хлоя Джоанну? Есть ли и в ее комнате экран, на который транслируется заседание суда?

— Я задам вам несколько вопросов, Хлоя, — обратилась к ней адвокат обвинения, Эми Мэддок. — Вы не возражаете?

У Эми двое детей, и сейчас она разговаривает с Хлоей тем же голосом, каким не раз их обманывала: «Вот увидишь, иголочка уколет совсем не больно!»

— Нет.

— Пожалуйста, остановите меня и задайте вопрос, если что-нибудь будет непонятно.

— Ладно.

— Вам знакома эта женщина? — Костлявый палец Мэддок шампуром воткнулся Джоанне в грудь. Значит, девочка ее все-таки видит. И без того плохо после всего, что случилось, — но постоянно находятся вещи, которые сталкивают все дальше и дальше в пропасть. Судебная художница тщательно работала над зарисовками: взгляд на бумагу — взгляд на Джоанну. Поскрипывание карандаша по бумаге перекрывало все остальные звуки в просторном зале суда.

— Да, — ответила Хлоя.

— Откуда вы ее знаете?

— Она крутила роман с моим папой.

Ого, даже ребенок знает, как это называется.

— Когда вы с ней познакомились?

— Я застала их в спальне в Эдинбурге.

— Вы «застали их в спальне»? Кого — их? И что они делали?

— Протестую! Подобные вопросы не отвечают интересам ребенка.

Адвокат Джоанны, Мэттью Маркс, держался высокомерно и нагло. Жалко, что она не выбрала защитника с голосом поприятнее. Этот разговаривает как злодей из детского фильма.

— Протест отклоняется. Хлоя, вы можете ответить, если хотите, но я думаю, мы понимаем, что вы имели в виду.

Джоанна опустила взгляд на свои колени, пытаясь выровнять дыхание. Не отвечай, не отвечай. Ты не обязана отвечать.

— Я бы хотела ответить.

Джоанна невольно подняла глаза на экран. На этот раз голос Хлои звучал совсем не по-детски — обличающий, даже зловещий. Она перевела взгляд с Джоанны на судью, женщину лет шестидесяти. Адвокат рассказывал Джоанне, что оба сына судьи женаты, имеют детей и работают врачами. И судья, и адвокат обвинения — обе хорошие матери.

— Они занимались этим в постели родителей. Потом я узнала, что она таскалась за папой уже девять месяцев.

Судебная художница заскрипела карандашом: новая реакция на сказанное свидетелем — новая страница альбома. Карандаш, ластик, подуть на страницу, смахнуть катышки от ластика, снова карандаш, взгляд на Джоанну, взгляд — на бумагу. Интересно, кого сейчас она видит перед собой? Художница, тоже наверняка прекрасная мать, всматривалась в лицо Джоанны, своим прищуром словно отвечая на вопрос: суку-убийцу.

У Джоанны чесался нос, но ей было велено его не чесать. Не чесать нос, не вертеться и ни при каких обстоятельствах не улыбаться. После этого ей и самой было не до улыбок, но ежедневный инструктаж Алистера (не чесаться, не вертеться и много всяких других «не») основательно вдолбил в нее этот последний запрет. Не улыбайся, не улыбайся, помни про Фокси-Нокси и про Линди[1]. Джоанна твердила про себя эти слова, и они помогали не думать о главной проблеме — о том, что чешется нос. С чего бы тебе улыбаться? Ни в коем случае этого не делай.

Наконец зуд утих. Она повернулась лицом к экрану и сосредоточилась: она должна выглядеть вменяемой, выглядеть адекватной.

Хлоя посмотрела ей прямо в глаза.

— Моя мама очень хорошая, — сказала девочка. — Они с папой были счастливы, пока не появилась вот эта.

6

Джоанна

15 февраля

Джоанна обернулась посмотреть на Ноя. Он крепко спал на боку, прижавшись щекой к одеяльцу.

— Погибель женщинам растет, — улыбнулась Джоанна. Она так любила Ноя, когда он спал.

— Он станет премьер-министром, — заявил Алистер.

— Шотландии!

— Думай, что говоришь!

Алистер был ярым сторонником Лейбористской партии. Окончив Мельбурнский университет с дипломом политолога, званием магистра делового администрирования и твердым намерением сделать карьеру, из мелкого пиарщика в городском совете он вырос в политического советника кандидата в парламент от Лейбористской партии в штате Виктория. Со своей предвыборной задачей Алистер справился настолько здорово, что и британская Лейбористская партия тоже решила воспользоваться его услугами. Отец Алистера был шотландцем, поэтому с получением гражданства проблем не возникло. Робертсон-младший проработал два года в Лондоне, а потом был откомандирован в Шотландию: тамошние лейбористы нуждались в чудо-пиаре. Он обладал необходимыми рычагами влияния и пользовался уважением, что делало его, как справедливо отметил в своем блоге Джеймс Мойер, беспроигрышным кандидатом в парламент на следующих выборах.

А Джоанна была социалистом, сторонницей независимости Шотландии и голосовала за Национальную партию. С первого же дня знакомства они с Алистером с удовольствием подтрунивали над политическими взглядами друг друга.

Познакомились они в день выборов. В школе, где работала Джоанна, был устроен избирательный участок. Алистер представлял интересы местного кандидата-лейбориста и стоял на входе, раздавая листовки. Одну листовку он протянул Джоанне.

— Спасибо, не нужно, я не люблю тори, — сказала она.

— А кто их любит! — воскликнул он, провожая ее взглядом.

Джоанна была в спортивном костюме — она возвращалась с пробежки. Алистер — она это заметила — обратил внимание на ее красивые ноги и классную попу.

— Я могу вам это доказать, — сказал Алистер, когда Джоанна шла обратно к выходу.

— Что доказать?

— Что мы не имеем ничего общего с консерваторами.

— Правда?

— Да, но только после ужина.

О том, что он женат, Алистер сообщил ей лишь четыре недели спустя.

Дорога на Гилонг на редкость уныла. Единственными ориентирами здесь служили кресты на обочине, напоминавшие о людях, которые погибли, стремясь поскорее завершить тоскливое путешествие.

Впереди показались тяжелые клубы черного дыма.

— Черт, — ругнулся Алистер. — Я думал, горит где-то на севере, в районе Килмора.

Он включил радио. По первому каналу передавали классику. Алистер переключил на другой. Равнодушный женский голос уведомлял:

— Если вы живете в Энглси или Дорне и видите пламя, не пытайтесь выйти из дома. Слишком поздно… Если вы живете в Торки и видите пламя, не пытайтесь выйти из дома. Слишком поздно. Если вы живете в…

— Твою мать, — только и сказал Алистер.

— Что это значит — «слишком поздно»? Что ты умрешь?

— Вероятно, это означает, что, если останешься дома, у тебя будет больше шансов уцелеть, чем у тех, кто вышел на улицу.

— Ну ведь до Пойнт-Лонсдейла мы доберемся нормально?

— Подожди…

Алистер дослушал прогноз.

— Похоже, горит дальше, на Грейт-Оушн-роуд. Я остановлюсь, позвоню маме.

Разные пары принимают важные решения по-разному. До Алистера у Джоанны лишь раз были серьезные отношения с мужчиной. Его звали Майк, он был старше ее на полгода. Майк тоже преподавал английский и литературу, и они оба увлекались русскими писателями. Они прожили вместе четыре года и все всегда решали вместе, спокойно обсуждая проблему. Они вообще умели строить отношения. Им удавалось предотвращать ссоры и кризисы. К сожалению, в один прекрасный день они вдруг осознали, что слишком молоды для создания семьи, и Майк решил уехать на год в Японию. Они и тогда все как следует обсудили и расстались добрыми друзьями. Время от времени Майк присылал Джоанне электронные письма — рассказывал о своих новостях. А она время от времени отвечала ему, рассказывая о своих.