Долгое отступление - Борис Юльевич Кагарлицкий

Таким образом, моральным основанием раннего социализма была «позитивная свобода», отличающаяся от либерального представления о свободе как просто отсутствии политических запретов и государственного произвола. Эта идея пронизывает тексты многих социалистов, начиная от Сен-Симона и заканчивая Эрихом Фроммом, различавшим «негативную свободу» («свободу от чего-то»), достигаемую в либеральной демократии и «позитивную свободу» («свободу для чего-то»), которая должна проявляться прежде всего во всеобщем доступе граждан к принятию социальных и экономических решений, к контролю за собственным трудом и творчеством[30].

Такая свобода, по Хоннету, «выходящая далеко за рамки традиционных представлений о дистрибутивной справедливости»[31], лежала в основе ранних социалистических программ, однако именно в этом философ и видит ограниченность прежнего социализма, слишком много внимания уделявшего экономике и производственной деятельности, но недооценивавшего институты либеральной демократии.

СОЦИАЛИЗМ БЕЗ РАБОЧИХ

Осудив основоположников социализма за неправильное понимание демократии, Хоннет переходит к другой проблеме социалистических идеологов прошлого. А именно — к их склонности приписывать рабочему классу и в более широком смысле — пролетариям заведомую приверженность целям и принципам социализма, что, по мнению Маркса, вытекало из собственных объективных интересов трудящихся. Подобный ход мысли является совершенно неприемлемым для Хоннета: ведь из-за этого социалистическая теория становится «самореферентной», доказывая свои социальные основания ссылкой на саму себя.

Напротив, Хоннет мечтает освободить идею социализма в качестве философской абстракции от любой связи с конкретным массовым социальным интересом, тем более — с интересом класса наемных работников. При этом он прибегает к весьма странной аргументации, доказывая сперва, что связь социализма с классовым интересом трудящихся придумана марксистскими теоретиками, а затем — что исчезновение в западных странах традиционного пролетариата лишает социализм социальной базы. Беда немецкого философа в том, что за пределами его анализа остается не только вопрос о том, почему все-таки идеи социализма овладели к началу XX века рабочими массами, но и более важный вопрос — существуют ли вообще объективные интересы у классов и крупных социальных групп. Отказываясь думать на подобные темы, автор ограничивается ссылкой на то, что в любом случае в современном обществе классический индустриальный пролетариат исчезает, а потому делать ставку на него как на силу, способную совершить социалистические преобразования, более не имеет смысла. Что, в общем, соответствует известной формуле бытового спора: во-первых, я не брал твоего кувшина, а во-вторых, когда я его взял, он был уже разбит.

К несчастью для автора «Идеи социализма», несостоятельными с исторической и социологической точек зрения являются сразу оба аргумента. Начнем с того, что успех марксистского социализма среди европейских рабочих был связан именно с тем, что эти идеи и лозунги закономерно отражали их собственные интересы и потребности. Это в начале XX века очень убедительно доказал от обратного Вернер Зомбарт, поставив вопрос «Почему в Соединенных Штатах нет социализма». Изучая программы американского рабочего движения того времени, он обнаружил, что, несмотря на подчеркнутое стремление его лидеров избежать любых упоминаний о социализме и на практическое отсутствие соответствующей идеологии, практические требования трудящихся были аналогичны требованиям их европейских коллег, находившихся под влиянием марксистских идей. Хотя «американский рабочий стоит по духу вдали от социализма (как понимаем его мы в Европе, т. е. от социализма марксистской чеканки)», он то и дело стихийно выдвигает требование обобществления тех или иных благ, которое буржуазией воспринимается как расшатывание «основ существующего общественного порядка»[32].

Повсеместное распространение социалистических идей среди наемных работников (тем более в условиях жесткого противодействия со стороны государственного аппарата, предпринимателей и их пропагандистской машины) было бы невозможным, если бы эти идеи не отражали объективный классовый интерес. Пресловутая «самореферентность» классического социализма была лишь проявлением его социальной адекватности, эмпирическим фактом, очевидность которого могла отрицаться лишь идеологами противной стороны, чья ангажированность была в высшей степени заметна.

Что касается пресловутого «исчезновения пролетариата», о котором начали писать еще в середине XX века, то здесь вопрос несколько сложнее[33]. Безусловно, в развитых странах индустриальный рабочий класс не только резко сократился в численности, но, что еще важнее, пропорционально утратил значительную часть своего общественного влияния, оказался деморализован и дезорганизован. Правда, не совсем понятно, почему Хоннет увязывает поражение рабочего класса, наступившее в результате проигранных им политических битв, с исчезновением у него ранее существовавших интересов и потребностей.

Технологические изменения, произошедшие на рубеже XX и XXI веков, также способствовали упадку рабочего движения, но не столько за счет исчезновения промышленности, сколько за счет переноса производства в Китай, Индию и страны Восточной Азии. Зато появились многочисленные новые группы наемных работников, чье положение на рынке труда оказалось куда слабее, чем у европейских промышленных рабочих XX века — так называемый «прекариат»[34]. Как отмечает британский социолог Гай Стэндинг, который ввел в обращение этот термин, главной проблемой, с которой столкнулась растущая армия работников наемного труда, является даже не низкая заработная плата или отсутствие доступа к потреблению, но прежде всего нестабильность и незащищенность их положения. Стремительный рост числа людей, оказавшихся в такой ситуации, стал вполне закономерным результатом неолиберальной политики, направленной на отмену социальных гарантий, завоеванных левыми за предыдущие сто с лишним лет в результате борьбы, происходившей под социалистическими лозунгами. «Считалось, помимо всего прочего, что следует повысить гибкость, или подвижность, рынка труда, а это значило переложить бремя рисков на плечи работающих и их семей, делая их еще более уязвимыми. В результате возник класс мирового „прекариата“, насчитывающий в разных странах много миллионов людей, не имеющих якоря стабильности. Они-то и стали новым потенциально опасным классом»[35].

Еще раньше о прекаризации труда писали многие видные социологи. Так, Пьер Бурдье, а вслед за ним Зигмунд Бауман подчеркивали, что данный процесс затронул и традиционный индустриальный сектор[36]. Потребность прекаризированных групп трудящихся в радикальных изменениях социальной системы более чем очевидна, и основная проблема состоит не в их объективных интересах, а в их слабой организованности и экономических условиях, подрывающих солидарность между работниками, которые теперь менее, чем в прежние времена, способны достигать выгодного для них компромисса в отношениях с работодателями как на основе привычной системы договорных отношений, так и с помощью традиционных форм профсоюзной борьбы на уровне предприятия (или даже отрасли в масштабах национального государства).

То, что Хоннет представляет в виде исчезновения с политической сцены класса наемных работников как организованной политической силы с собственной идеологией и программой, на самом деле является лишь следствием политического поражения труда в борьбе с капиталом (что, в свою очередь, влияет