Просьба Азазеля - Гай Орловский

Азазель прервал:

– Это все ерунда! Увидишь, как изменилась мораль… Хочу посмотреть, как тебя перекорежит. От счастья, разумеется. Мечты сбываются! Мужские мечты. Правда, женские тоже, только женщины еще не сообразили, что их бесстыдно надули.

– Ты о чем?

– Увидишь, – пообещал Азазель.

У входа толпятся группы веселой хохочущей беспечной молодежи. На них двоих почти не обратили внимания, только две-три женщины оглядели с ног до головы оценивающе, но ничего не сказали, продолжая щебетать между собой на своем птичьем языке.

Михаил прошел вслед за Азазелем под светящейся аркой в зал, где столиков совсем немного, пространство отдано под танцы, только под дальней стеной длинная барная стойка с высокими табуретками с этой стороны, а с той жонглирует бутылками высокий и картинно мускулистый бармен с голыми плечами, где замысловатое тату в виде драконов уходит далеко под одежду.

Азазель повел к стойке бара, Михаил сел по его жесту, бармен взглянул с вопросом в глазах.

– Два «манхэттена», – сказал Азазель. – Я консерватор… Михаил, не раздумывай, пока отравить тебя не в моих планах.

– У тебя есть на меня планы?

– Еще бы, – сказал Азазель обиженно, – как и на мировое господство!.. У меня на все есть планы, как вон на тех двух цыпочек… Как они тебе?

Михаил залпом выпил коктейль, бармен по знаку Азазеля тут же начал готовить снова, уже что-то попроще и, судя по виду Азазеля, покрепче.

– Не интересуюсь, – ответил Михаил сухо, даже не посмотрев в ту сторону.

– Это зря, – сказал Азазель, – тогда, может, возьмем с собой пару сосудов нечистот?

Михаил поморщился.

– Женщин, что ли?

– Ну да, – сказал Азазель проникновенно. – Учитывай, ты теперь в теле человека. А судя по его характеристикам, он был достаточно активным и в этом плане.

– Ни за что!

Азазель пожал плечами.

– Дело твое. Но у тела свои запросы, ты, конечно, победишь, но столько сил потратишь, что мама не горюй. Уговорил?

– Нет, – отрезал Михаил. – А этот скверный напиток я глотаю для того, чтобы доказать тебе, мне эти соблазны неинтересны!

Бармен отвернулся, пряча усмешку, Азазель наклонился к уху Михаила и сказал тихонько, указывая взглядом на девушек поблизости:

– А давай, чтобы тебе стало стыдно, скажу, что вон та, с рыжими волосами, которую ты назвал сосудом греха и порока, работает в двух местах, чтобы содержать прикованную к постели престарелую бабушку? А еще на ее попечении младший братишка, за которым она присматривает и которого воспитывает в спортивно-милитаристском духе!

Михаил буркнул:

– А родители?

– Отец то ли бросил давно, – пояснил Азазель, – то ли его и не было официально. Мать спилась, за воровство попала в тюрягу. Вот девочка и крутится изо всех сил. За месяц это у нее первый выходной, подружки вытащили в бар, где сами тусуются каждый вечер.

Михаил сказал упрямо:

– Но это распутство! Гнусно и мерзко вот так следовать зову презренной плоти!

Азазель сказал со вздохом:

– Михаил… Люди всегда боролись с зовом плоти. Как-нибудь прочти о великих аскетах… Всю жизнь боролись и побеждали, побеждали, побеждали. Правда, ничем другим не занимались, потому что бороться с зовом плоти очень трудно, он никогда не умолкает и не сдается, но боролись и побеждали.

– Так это прекрасно! По этому пути и нужно было.

Азазель поморщился.

– Погоди. Ты не понял, они больше ничего не делали! В конце концов другие люди нашли путь поумнее. Чтобы не бороться изо всех сил, причем – постоянно бороться!.. – додумались поддаваться зову плоти, а потом, насытив ее, занимались делом. Сейчас вообще зов плоти ничего не стоит, представь себе. Насытить легко и просто, а потом можно с чистым разумом решать дифференциальные уравнения и читать «Критику чистого разума» Гегеля.

Михаил сказал с великим отвращением:

– Это еще хуже!.. Я понимаю, человек слаб и может поддаться зову плоти, но затем должен быть полон стыда, раскаяния и отвращения к себе за такое падение…

– Да брось, – сказал Азазель. – Как будто у него дел больше нет. Работать надо, а не!.. Сейчас поддаться зову плоти совсем не стыд и не преступление, а мелкая физиологическая необходимость, вызванная некими процессами в организме. Настолько мелкая, что ей совсем не придают значения, что так хорошо для мира и прогресса в технологической сфере.

– Почему в этой… сфере?

– Самая важная, – ответил Азазель. – Потом как-нибудь объясню, а сейчас нам нужно выпить еще и снять баб.

– Ни за что, – отрезал Михаил.

Он повернулся спиной к женщинам, но не помогло, через пару минут с другой стороны подошли две молодые и яркие, как тропические бабочки, роскошные, на Михаила пахнуло волной изысканных духов.

– Мальчики, – прощебетала одна, – не хотите купить дамам по коктейлю?… Нет? Ну тогда мы вам купим.

– Но за это изнасилуем, – пообещала ее подруга, с виду совсем юная и ярко накрашенная. – Но так… понемножку. Вы же слабенькие.

Михаил молча встал и направился к выходу. Азазель сказал со вздохом:

– Ревнует… но как-нибудь в другой раз, обещаю.

Он догнал Михаила уже на улице, автомобиль ожил, мигнул фарами и, подкатив ближе, распахнул обе дверцы.

Глава 5

В квартире Азазеля Михаил с порога окинул взглядом просторные апартаменты, только сейчас обращая на нее внимание, раз уж придется здесь дождаться конца недели.

Воздух свежий и чистый, в отличие от уличного, идет со стороны странного блестящего ящика на стене. Из этой комнаты, что явно служит прихожей, ведут арочные проходы без дверей сразу в три стороны, кухня угадывается слева, а дальше комнаты то ли для отдыха, то ли, зная Азазеля, для развратных и порочных утех, таких привычных демонам и всему их нечистому миру.

Азазель прошелся по комнате, у дальней стены красиво повернулся к Михаилу с раскинутыми руками.

– Обстановка? Да, неплохо устроился. Несколько комнат, студия наверху, есть бильярдная и спортивный зал… Что так смотришь?… Теперь если нет спортивного зала, то ты как бы вне круга уважаемых людей. Раньше обязательным атрибутом была богатая личная библиотека, потом бильярдная, а теперь вот спортивный зал с машиной Смита и его же скамьей, набором разборных гантелей, и олимпийская штанга. Конечно, пара штанг с W-образным грифом, надо быть в тренде.

Михаил скользнул взглядом по всему этому суетному миру без интереса, подошел к одиноким книжным полкам. К его удивлению, большинство книг по богословию, теологии, ежегодники Папской Академии наук, труды отцов церкви. Все изданы очень богато, в кожаных переплетах, золотое тиснение, на некоторых и вовсе серебряные застежки и замочки.

– Есть инкунабулы, – похвастал Азазель. – Нет-нет, ценю не за древность, там поменьше искажений и полного вранья, так характерного для каждого следующего издания. Религия всегда была политикой, а когда церкви начали ускользать из-под черных крыльев Ватикана, то у них вообще пошли свои объяснения всему на свете.

Михаил поинтересовался с иронией:

– Что же ты так под старину? Сейчас, насколько я заметил, мир весь из отвратительного… как его, пластика?… и блестящего металла.

Азазель развел руками.

– Многие люди свои квартиры обставляют примерно так, как у меня. Это успокаивает. В старине все понятно, там заботливая бабушка с пирожками, а современность пугает неизвестностью… Но на самом деле у меня хай-тек везде, а старина – лишь видимость. Шкурка. Мы, действительно состоятельные люди, не выставляем хай-тек напоказ.

В комнату вкатилась металлическая полусфера в диаметре с сиденье стула, покрутилась вокруг ног Михаила, пройдясь щеточкой по его ботинкам, и унеслась в другую комнату.

– Пылесос, – пояснил Азазель, – заодно и сторож. Садись вон там, кресло мягкое, стол близко. Можешь забросить на него ноги, ангелы все наглые.

Михаил нахмурился, но кресло, на которое указал Азазель, действительно в самом стратегически важном месте, откуда и обзор лучше, и стол рядом.

– Вино, – сказал Азазель, едва Михаил с осторожностью опустился в кресло, – коньяк, ром, виски, коктейли… кофе?

– А чай? – спросил Михаил.

Азазель изумился.

– Ты пьешь чай?

– Нет, – ответил Михаил, – но уже слышал, что кофе и чай что-то близкое.

– Ничего подобного, – отрезал Азазель. – Кофе – это кофе! Его пьют настоящие демонические демоны, а чай… даже и не знаю. Ангелочки, наверное?

– Значит, чая у тебя нет?

– И в помине!

Михаил сказал равнодушно:

– Тогда все равно. А соки есть?

– Яблочный устроит? – спросил Азазель. – Прекрасно. А еще пирожные у меня поистине ангельские. Нежнейшие, воздушные, лакомейшие… Хотя можно забросить в желудки что-то и понадежнее. А то ты еще не знаешь, что людям нужно есть… а то и жрать…

Михаил буркнул:

– Чувствую. И как ты живешь в таком?

– Уже которую тысячу лет, – сообщил Азазель хвастливо. – И все больше нравится.