Черное платье на десерт - Анна Данилова

Запущенная могила со скромным каменным памятником. На фаянсовой фотографии красивая девушка с большими темными глазами и смеющимся ртом, и табличка: «Пунш Елена, 1954—1994 г.». Табличка не новая, и если бы не дата смерти Пунш, можно было бы подумать, что могила намного старше.

– Вот и спрашивается, с кем же я жил все это время? С привидением?

У меня зашевелились волосы на голове. Мне захотелось домой, к маме, да хоть в Африку, куда угодно, но только чтобы подальше от этой могилки и этой хохочущей девицы с огромными глазами и пронзающим тебя насквозь холодным взглядом…

– А ты паспорт ее смотрел? Может, это ее сестра или родственница… Мало ли… – Я все еще пыталась внушить ему мысль, что могила и исчезновение Пунш могут быть не связаны между собой, что это какой-то трюк или случайность.

– Смотрел, конечно, смотрел. Год рождения я не запомнил, знаю только, что ей было чуть больше двадцати… Но ведь это ее фотография, ты понимаешь?

Я сразу же подумала об Изольде, которая могла бы помочь с определением давности портрета, да и могилы в целом, но навряд ли моя серьезная тетка расстарается ради мужчины, доставившего столько боли и переживаний ее любимой племяннице. Она не верила в любовь и считала это слово красивой и удобной маской, прикрывающей обыкновенную похоть. Спорить с ней на эту тему было бесполезно, тем более что в какой-то степени тетка была права. В особенности если это касалось мужчин.

– Так не бывает! – Я стремительно бросилась вон из узкого тупичка, в котором располагалась могила Елены Пунш. – Мне здесь душно и нехорошо… Отвези меня домой, пожалуйста…

И тут раздался выстрел – Варнава рухнул к моим ногам, а на земле, поросшей редкой чахлой травой, появился ручеек крови.

Затем раздался еще один выстрел, и мне показалось, что в мое плечо вонзили что-то острое и раскаленное.

Я слышала шаги – быстрые, легкие – и сухой треск сучьев: стрелявший убегал в сторону, противоположную центральным воротам. И теперь никто и никогда не сможет его разыскать…

Зажав раненое плечо рукой и чувствуя, как между пальцами проступает теплая кровь, а голова полнится гулким звоном, я опустилась на землю рядом с Варнавой и приложилась ухом к его груди. Он был жив. Пуля вошла на ладонь повыше сердца.

Глава 2

Я ждала Изольду весь вечер, свернувшись калачиком под пледом и баюкая ноющее плечо. Ждала и боялась. Мне было заранее известно, какие слова она скажет, как выругается. Все в прокуратуре знали, как умеет материться Изольда. Но если большинству женщин мат не шел, то Изольда была словно создана для того, чтобы извергать из себя смачные, соленые и острые словца-удары, грязные, словно подзаборные шлюхи, и жирные, как тяжелый шмат сала. Не знаю, у кого как, но у меня матерный поток брани ассоциировался именно с такими образами. Но я, так же как моя мать, прощала Изольде эту слабость, мы понимали, что при ее собачьей работе иначе нельзя, как невозможно обойтись и без курева.

Изольда и моя мать были бы похожи внешне, если бы не следы времени, наложившиеся на кожу и душу. Следы разные, как разными были и судьбы этих женщин. Моя мать всегда следила за собой, ухаживала за кожей и не скрывала того, что делает это не только для себя, но и для мужчин, с которыми жила или встречалась. Она подкрашивала волосы и ресницы, словом, была нормальной ухоженной женщиной, молодящейся из последних сил и средств, чего нельзя было сказать об Изольде. Не скрывавшая своей ранней седины, тетка носила короткую стрижку, и если бы не идеальная фигура и высокий рост, ее издали можно было бы принять за парня. Резкие движения, грубоватый голос и постоянная сигарета в зубах – такой и только такой я знала Изольду, любила ее и готова была для нее на многое. Но только не на то, чтобы бросить Варнаву.

На кладбище, после того как в нас стреляли, я потеряла сознание (в который раз за день!), а очнулась уже в больнице, когда мне делали перевязку. Я, возможно, и не пришла бы в себя, если бы сквозь толстый ватный слой забытья и боли не проступил тот самый Изольдин мат, показавшийся мне тогда волшебной спасительной песней.

Я открыла глаза и, увидев ее, бледную и встревоженную, сидящую возле меня на стуле, напоминающем электрический (металлические хромированные детали, все такое холодное и жесткое на вид), заплакала.

– Жить будет, – вздохнула она с облегчением и склонилась, чтобы коснуться моей щеки своими сухими горячими губами. – Птица ты моя сизокрылая, какая нелегкая занесла тебя на кладбище?

– Что с Варнавой? – просипела я, морщась от боли, которая вспыхнула в плече, едва я попробовала пошевелиться. Женщина в белом халате, от которой пахло йодом, уже удалилась, толкая перед собой тележку с бинтами и склянками. В палате был еще кто-то, стонавший время от времени, но у меня не было желания оглядываться и искать источник этих печальных звуков: еще успеется.

– Ничего особенного. Пулю извлекли. Вам еще повезло, что люди услышали выстрелы и вызвали «Скорую помощь».

Изольда, вопреки моим предположениям, говорила о нем довольно спокойно, без ругани.

– Он действительно красивый, твой Навуходоносор, ничего не скажешь. Ты сама-то как себя чувствуешь? Можешь говорить?

– Могу, – ответила я и рассказала все, что знала об Елене Пунш и ее могиле. Понимая, что мы в палате не одни, я старалась говорить шепотом, отчего очень скоро устала и последние слова проговаривала уже с трудом. Быть может, сказалось и то, что я в последние дни почти ничего не ела.

– Пули и гильзы мы взяли на экспертизу, на днях займемся могилой. Интересная история. Молодой человек жил с девушкой, а потом она исчезла, после чего выяснилось, что она уже пять лет как покойница. Чем не сюжет? Очень жаль, что твой дружок сейчас находится без сознания и не может рассказать в деталях, как это его угораздило спать с привидением или вообще с трупом.

– Прекрати! – Меня чуть не стошнило. – Что ты такое говоришь!

– Констатирую факт. Но вообще-то, чувствую кожей, история грязная – грязная и опасная. И твой Варнава здесь ни при чем. Он слишком красив, чтобы играть главную роль в уголовных играх, и слишком хрупкий на вид. Ты не знаешь, чем он занимается?

– Если честно, нет, – призналась я.

– Так я и думала. А вот я кое-что о нем узнала. Фамилия его Мещанинов, он безработный, нигде не числится, даже с биржи его выгнали за чрезмерную разборчивость в выборе, а до этого он работал часовым мастером где-то на окраине. В его собственности находится большом дом в Лесном поселке, почти в черте города, три квартиры в центре, у него пять машин… Дальше перечислять?

– Я не собираюсь за него замуж, потому незачем тебе утруждаться – меня его собственность пока не интересует.

– Валечка, солнце мое, ты же взрослая девочка и не можешь не понимать таких простых вещей, как то, что у простого часовщика не может быть в наше время такого количества домов и квартир, машин и прочего. Твой Варнава либо бандит, либо вор в законе, а может, конечно, и честный коммерсант, разбогатевший, к примеру, на табаке и алкоголе (хотя навряд ли, поскольку в налоговой инспекции о нем ничего не знают, а если и знают, то молчат, подкупленные…). Но как бы то ни было, рыльце у него в пушку, а потому на него кто-то охотится… Согласись, что просто так никто стрелять не станет.

– Неужели ты не понимаешь, что в него стреляли из-за этой Пунш? Кому-то не понравилось, что он нашел ее могилу…

– …или же наоборот, – вставила Изольда, – его нарочно заманили на кладбище звонком. Кто-то очень крепко заинтересовался твоим парнем, а потому лучшее, что я могу тебе в этой ситуации посоветовать, это держаться от него подальше. К чему тебе все эти сложности? Чем меньше ты будешь его видеть, тем скорее забудешь и освободишь свое сердце.

Мне подумалось тогда, что уж кому-кому, а Изольде хорошо известно, что такое свободное сердце, не отягченное сладостью или горечью любовных переживаний. Хотя что я знала о ее личной жизни? Если в ней точно такой же набор хромосом, как и у моей матери, ее младшей сестры, то в ранней молодости Изольда пренепременно должна была пережить несколько бурных любовных романов. Это у нас, Хлудневых, в крови.

– Забери меня отсюда, у меня все в порядке… А еще мне бы хотелось взглянуть на него, хотя бы это ты можешь устроить?

Изольда посмотрела на меня своими умными зелеными глазами, преисполненными упрека и бессилия перед моим упрямством, подала мне руку, чтобы я оперлась, вставая, и уже через пару минут мы не спеша брели по больничному коридору в мужское отделение, где я должна была увидеть своего раненого.

Какое-то беспокойство ощущалось уже в воздухе, когда мы шагнули в крепко пахнувшую карболкой и прочей медицинской гадостью стеклянную кабинку, отделявшую женское хирургическое отделение от мужского.

Совсем скоро от озабоченного врача с вытянутым лицом, запакованного в смешную, бирюзового цвета, хирургическую униформу, мы узнали, что пациент по фамилии Мещанинов, доставленный с пулевым ранением груди, исчез.