Самогонщик против армии США - Анатолий Евгеньевич Матвиенко

Я основательно приложился головой о крышу и остатки ветрового стекла. Думал отругать поганца. Но не смог. Расплылся в дурацкой улыбке, обняв собаку. Вот кто ещё так беззаветно кинется мне на выручку?! Страх и робость каросским волкодавам не свойственны физиологически, от рождения.

Пёс зализал мне ссадины от стекла на лице и радостно умчался, оглашая резиденцию лаем: хозяин приехал! Все проблемы позади! Мне бы его оптимизм…

Мюи, догадавшаяся по пёсьему брёху, что муж вернулся, поспешила во двор. Раскрыла широко глаза от изумления, увидев «Гранту» с выбитым стеклом. По видео она знала, для чего существуют автомобили, но никак не ожидала обнаружить это чудо техники во дворе. После обнимашек и традиционного царапания клыками спросила:

— Меня научишь управлять? Колёс четыре, а не два. Освою быстрее велосипеда.

— Прости. Нет. Я не ожидал, что откроется проход достаточной ширины, чтоб въехала машина. Транжирить бензин, а у неё в баке всего-то литров пятнадцать, не буду. Вылью его и использую для генератора.

— Ну и что? — беспечно отмахнулась благоверная. — В следующий раз привезёшь много бензина. И ты меня обещал с собой взять, посмотреть тот мир… Хотя бы одним глазком.

— Дорогая, не обещал. Просто не отнекивался, пока ты просила.

— Какая разница? Скажи — когда? Я деток покормлю и готова.

Я чмокнул её в лоб. Успокоительно.

— Боюсь — никогда. Биба пришлось отпустить в рощу Веруна. Больше некому открыть проход.

— Почему?!

— Он совсем озверел. Выпил без моего приказа нанятого для Сорбонны учителя.

Окончание диалога услышала ма. Она без слов подошла к «Гранте», раскрыла дверь и пощупала пульс у покойника. Понятно, с каким результатом.

— Что ты наделал, сын!

Только её нотаций мне не хватало…

— Да, мама. Наделал. И ничего не смогу изменить.

Такого посыпания головы пеплом чаще всего недостаточно. Она упёрла руки в бока и пошла на меня как шипящий деревенский гусь, отваживающий посторонних.

— Зачем? Зачем ты позволил Бибу выпивать людские души?! Это же прямая дорога в ад! И тебе, и загубленным!

— Я спросил бога. У него иное мнение. И должен напомнить, многих врагов Биб упокоил для спасения. Ради меня и моих ближайших родственников.

— Всегда можно найти мирный выход из положения, — фыркнула мама и отправилась обратно на галерею, опоясывающую дворец.

Она наверняка забыла (или просто запретила себе вспоминать), как сама побывала в заложниках. И что её спас Бобик, который нашёл свой «мирный» выход из положения — загрыз насмерть маминого похитителя. Пёс не мучился сомнениями. И был прав.

Вот интересно, моя гарнизонная ЧВК, дворня и сельские хрымы считают уроном для авторитета архиглея наезд от родной матери? Думаю — нет. Мама — это святое. Пусть бурчит…

Как большой начальник, я продолжил отдавать распоряжения. Во-первых, прикопать несостоявшегося учителя. Во-вторых, выживших собрать на педсовет.

Надо сказать, общий зал в архиглейском дворце намного превышает мой прежний обеденный по размерам. Как «Шереметьево» — сельский аэродром для кукурузников. Сначала мы отобедали. Всех пришельцев из России и Беларуси я включил в большой ближний круг, для которого столоваться с правителем — отличительная привилегия. Единственно, пришлось строго дозировать раздачу нира. Десять из двенадцати педагогов — мужики, а когда в доступности имеется качественное халявное бухло, словно олл инклюзив в Египте или Турции, то… Словом, до конца дня им грозит полная нетрудоспособность. А через месяц — крепкая алкогольная зависимость. Ни разу не угадали, пацаны, меру надо знать. Или придётся эту меру навязывать.

Я поднял первый (и последний в обед) тост.

— За скорое начало учебного года! За Сорбонну Мульд Эдишн!

Выпили, и только после этого я представил незнакомого здешней публике мужика в длиннющем сером балахоне, как раз приехавшего. Очень удачно. Было бы неудобно заставлять архижреца Моуи ждать день или два. Тем более сам его пригласил, однажды посетив столицу. Правда, дату не назначал.

Титул обер-батюшки, продолжительный и рычащий, магический яндекс-переводчик перевёл как «его святейшество». Схалтурил. Работники идеологического сектора любят пышности и длинноты.

Впрочем, у местных попов присутствует одна особенность в профессии. Она в корне отличает будни служителей Моуи от таковых у земных ксендзов и прочих епископов. Те рассматривают пришествие Христа как чудо, вряд ли ожидаемое при их жизни. А к здешним бог может заявиться в любой момент, собрать на производственное совещание и вкатить люлей за нерадивость. Вплоть до увольнения из числа святош или из числа живых — зависит от провинности. Верун, правда, обходится верьями вместо поповства. Из людей допускает только нас с мамой да приближённых, коим доверено убирать рощи, не рискуя пасть замертво. Подгруна обслуживают шаманы, которые ему в реальности нафиг не нужны. Тенгрун благоволит к степным колдунам, но иногда их мочит вместе со всем кочевым племенем. А вот у Моуи культ его личности поставлен с размахом. Храмы большие, служителей много, процедуры расписаны. Потому я решил с этой организацией дружить. И даже её приумножить.

— К прискорбию нашему должен заметить, что нравы гораздо легче приходят в упадок, чем тянутся к свету Моуи. Вступив по его божьей воле во владение архиглейством, я особенно часто вижу сию напасть. Поэтому, уважаемые чады и домочадцы, предлагаю построить в западной части Мульда, на моих землях, главный храм Моуи. Дабы свет его учения озарил самые потаённые уголки этой земли. Для того и пригласил его светлость, а он оказал столь большую честь, что соизволил посетить нас.

Бум! Примерно так стукнули бы челюсти о столешницу. Конечно, это только фигура речи. Даже в крайнем изумлении человек не роняет подбородок на стол. Просто отвешивает.

Ну не привыкли люди средневековой культуры к столь выспреннему слогу! А я в какой-то книжке вычитал, законспектировал и прикрутил к текущей ситуации.

— Главный храм Моуи находится в столице королевства, — проскрипела светлость, действительно светящаяся — круглой лысиной в рыжей шевелюре.

Первосвященник был немолод, с затупившимися от времени антскими клыками, и тяжеловесен.

— Моуи — верховный бог всех земель и народов, а не отдельно взятого королевства. Он сам вправе выбирать себе центральный храм. Или вы намерены ограничить права бога?

Лысый поперхнулся тушёной козлятиной. Заподозрить священника в нелояльности своему богу — всё равно, что обвинить штандартенфюрера СС в любви к евреям.

— Вы не поняли меня, архиглей, — попытался открутиться он. — В каждом из королевств есть главный храм.