Утраченный портрет - Вячеслав Морочко

Краус /Канту/. Я слышал, что в Галле они предложили вам чин надворного советника и кафедру… Но вы отказались!

Кант. Милый Краус, всякая перемена в налаженной жизни, мешает работе. Мне следует это учитывать, если хочу довести до конца дело жизни. /Оборачивается./ А вы, дорогой Гиппель, вижу, сегодня чем-то расстроены?

Гиппель. Я уже говорил о своем сорванце… Совершенно отбился от рук.

Кант. К сожалению, здесь я вам не помошник. Каждая юность проходит свой порог бунта, когда разрешение самых сложных вопросов кажется достижимым и близким.

Янус /почти добродушно/. Вот и наш Кант! Все чего-то жужжит и хлопочет, учит людей уму-разуму!

Кант. А, господин Янус! Господин Дионис! Давно о вас не было слышно.

Дионис. Зато мы о вас много наслышаны. Вы преуспели изрядно. Однако… грядут перемены!

Кант. В какую же сторону, господин Дионис?

Дионис. Полагаю, что к лучшему! На «арену» выходит высший тип человека… Ураган для толпы! Повелитель скотов! Будущий владыка Земли! И я вижу, как этот Герой, после всех своих подвигов, гордо и с легкой душою, как после детской забавы, возвращается «под родимую сень», даже не вспоминая, как он вспарывал, обезглавливал, жег!

Гиппель. Что это, господин Дионис? Вы взываете к варварству? Вы…

Дионис /перебивая/. Новый тип человека – это высшая ценность! Он грядет! И, готовя пришествие, надо забыть о своих муравьиных делах! Кто противится этому, тот – Иуда-предатель!

Краус. Вы накликаете лютое Время?!

Дионис. «Звездное Время»! А что скажет нам господин ректор?

Кант /разводит руками/. Что я могу вам сказать… Вы увлечены хитроумной игрой, где зловещее, вдруг, появляется в ореоле отваги и юности.

Краус. Откуда это безумие?

Кант. Вероятно… от нас же самих. В отличии от животного мира, Природа не дала нам устройств, облегчающих выживание… но одарила задатками… Как мы ими распорядимся… – зависит от нас.

Дионис. Я слышал, профессор, вы полагаете, что утверждения «Бога нет» и «Бог существует» – одинаково недоказуемы? Как это вам до сих пор удается «сидеть на двух стульях»!?

Гиппель. Учитель хочет сказать, что естественные науки заслуживают равных прав с богословскими, ибо суть всяких знаний – исследование…

Дионис. Где вы видели ВЕРУ, которая терпит исследования?

Кант. Объясню… Бедным духом невыносимо сознание, что душа не бессмертна и должна умереть вместе с телом. Но для СОЗДАТЕЛЯ, сотворившего нас себе в помощь, при всей его доброте, примитивные души, я полагаю, – тоже обуза. Нельзя же считать его бестолковей нас с вами!

Дионис. А как же быть с «кротостью», с «нищими духом»?

Кант. Я признаю кротость нравов… Но кротость ума отношу к наказанию божьему за беспутную жизнь.

Слышен приближающийся цокот копыт.

Янус. Фельдъегерь!

Стук копыт обрывается. Появляется гонец в форме офицера прусской армии.

Фельдъегерь. Прошу прощения, Господа! Принцессиненштрассе – это здесь?

Дионис. Вы на верном пути.

Фельдъегерь. Не будете ли так любезны, указать дом ректора здешнего университета – профессора Канта?

Янус. Вот этот дом!

Кант. Господин офицер, я – тот человек, который вам нужен. С кем имею честь…?

Фельдъегерь. Фельдъегерь Его Величества Короля Пруссии! Господин Кант, вам – конверт с высочайшим посланием! Примите и распишитесь! /Передает Канту конверт и уведомление для подписи./

Кант /расписывается и возвращает уведомление/. Пожалуйста.

Фельдъегерь. Желаю здравствовать!

Кант. Всего наилучшего!

Отдав честь и щелкнув каблуками, Фельдъегерь удаляется.

Кант. Прошу прощения, господа. Мне – пора. Я должен ознакомиться с почтой…

Слышен удаляющийся цокот копыт.

Дионис. Господин ректор, позвольте избавить вас от хлопот с конвертом: я знаю, что там – в послании.

Гиппель. Вам не кажется, что вы лезете в чужие дела?

Дионис. «Чужие»!? Может быть, для меня это – кровное дело!

Краус. Это уж слишком! Послушайте, вы! Культурные люди так себя не ведут!

Дионис. «Культурные»?! Черт побери! Растолкуйте, что вы хотите этим сказать!

Кант /спокойно/. Извольте… Я думаю, что «культура» – не столько умение обращаться с салфеткой… сколько привычка доброжелательно мыслить, потребность души в объяснении МИРА. Придя нам на помощь, однажды, «культура» благословила Религии… И она же, даст Бог, нам позволит дожить до поры, когда уже не понадобится лицедейство служителей культов…

Дионис. «Лицедейство служителей культов»!? Как вы их – лихо, профессор! Кстати, об этом как раз говорится в послании…

Гиппель. Шли бы вы лучше своею дорогой, господин Дионис!

Дионис /усмехаясь/. А где же хваленая «доброжелательность мысли»?

Кант. Успокойтесь, друзья, разве вам не занятно, что он может сказать?

Дионис. А коли занятно, так слушайте! /Торжественно вещает./ «Наша высокая персона – обращается к вам Король Пруссии Фридрих Вильгельм, – с большим неудовольствием замечает, что вы, господин Кант, пользуетесь своей философией для искажения и унижения главных учений Святого писания и Христианства… Я вынужден предупредить, что, в случае продолжения названных выше деяний, относительно вас будут сделаны необходимые выводы.»

Гиппель. Ложь! Он придумал это, чтобы…

Кант. Спокойно. По-моему, ему есть что добавить…

Дионис. Добавлю, что, наконец-то… министр фон Зайдлиц, уходит в отставку! И вам придется униженно льстить королю! Это все! А теперь что вы скажете?

Кант /тихо/. А теперь я скажу… Если Церковь, пользуясь святостью или монархия, пользуясь властью, хотят быть вне критики… они лишаются уважения Разума. Служение сильным мира сего не стоит связанных с ним унижений… Если только не требуют этого высшие цели.

Дионис. Ах, «высшие цели»! Так я и думал! Роль мученика, увы, – не для вас! Будь на вашем месте другой, история немецкой науки была бы куда величественней!

Кант. Величественные жесты требуют времени… А у меня его нет.

Дионис. Вот как!? И, может быть, вы даже счастливы?

Кант. Может быть…

Дионис. Что за штука такая – «стариковское счастье»?

Кант. Внутренняя свобода, позволяющая понимать других.

Снова бьют городские часы.

Лампе /появляясь из дома/. Господин, прогулка окончена!

Кант. Прошу прощения, мне пора.

Краус. До свидания, учитель!

Гиппель. До свидания!

Кант. Что ж, друзья, всего доброго!

Дионис /ухмыляясь/. До скорой встречи, господин Кант!

Янус. Мы не прощаемся!

Все кроме Януса и Диониса покидают сцену.

Дионис /Янусу/. Забавно, что, ратуя за долгожительство, он загоняет себя в «крысоловку». Я уже вижу, как в старости Кант одиноко бродит по городу, говоря сам с собой и пугая девиц…

Янус. «За что боролся, на то и…»

Дионис. Нет! Этого мы не допустим! Даже он не заслуживает такого финала!

Янус. Нам придется его выручать?!

Дионис. Придется… Хоть он не стоит того.

Янус. Что для этого нужно?

Дионис /зловеще/. Для этого, Янус… у нас все готово!

Свет гаснет, а когда зажигается снова, на сцене – набережная реки Прегель. Стена собора, уходящая ввысь. Вдали – панорама Кенигсберга, очертания замка. Справа – балюстрада набережной. Слева, у восточной части соборной стены – строительные «козлы», блоки, горизонтально подвешенная на канатах плита. Издалека доносятся звуки флейт и походных барабанов. Подавшись вперед и плотно прижав к бедрам руки, появляется Дионис. За ним – Янус. За Янусом – толпа людей в серых плащах с наброшенными на головы капюшонами. Вечерняя заря. Первые звезды.

Янус. Дионис, все готово!

Дионис /сложив на груди руки, смотрит куда-то в даль/. Пусть введут!

Янус /в толпу/. Давай сюда его! Живо! /Двое верзил заносят и ставят в центре сцены носилки./ Он тут, Дионис!

Дионис. Привели? /Оборачивается и, видя лежащего на носилках связанного Канта, бросает на Януса испепеляющий взгляд./ Кретин! Если он только… Ты мне заменишь его!