Там, вдали - Василий Шукшин

-- Телеграмму-то раньше надо было дать.

-- Я не думал, что так обернется.

-- Пошли. Наколбасили вы тут... черт вас возьми.

К начальнику Фонякин вошел один, Ивлев сел на диван и стал ждать.

Ждать пришлось долго.

Наконец Фонякин вышел... Увидел Ивлева, подошел, сел рядом.

-- Ну?

-- Плохо, -- тихо сказал Фонякин.

-- Я тоже зайду к нему. Подождите.

Фонякин молча кивнул. Уходя, Петр увидел, как он опять поморщился и потрогал под пиджаком левую сторо-ну груди.

-- Подожди-ка!.. Я сейчас пойду к ней, а ночевать приду к тебе, -сказал он, вставая.

-- Найдете? Мой дом-то...

-- Найду.

Ивлев вошел к начальнику.

-- Отца ты вызвал? -- спросил он сухо.

-- Я.

-- Для чего? Пожилого человека... Я же объяснил: сделать ничего нельзя.

-- А что тут такого? Он отец.

-- Он больной, из больницы раньше времени выписался.

-- Я не знал этого.

-- Сделать ничего нельзя. Объясни ему, а то он хлопотать кинется -совсем доконает себя. Написать сперва надо было...

Зазвонил телефон. Начальник взял трубку.

-- До свиданья, -- зло сказал Петр.

Начальник кивнул.

Ивлев пошел домой.

Фонякин пришел поздно. Печальный.

-- Вот так, -- сказал он. -- Дай умыться. Упал у вас во дворе...

Ивлев налил воды в рукомойник, подал полотенце. Очень хотелось спросить об Ольге -- как она? Фонякин будто под-слушал его мысли.

-- Что о жене-то не спросишь?

-- Как она?

-- Вы разошлись, оказывается?

"Уеду к чертовой матери из этого города", -- решил вдруг Ивлев.

-- Я думал, она еще вернется, -- сказал он.

Фонякин вздохнул, промолчал.

-- Ужинать будете?

-- Я бы выпил сейчас от всех этих хороших дел. Можно достать?

-- У меня есть.

...Сидели за столом, молчали. Выпили по рюмке -- и молчали. Все было ясно.

На улице сеялся поздний осенний дождик. Уныло шур-шало за окнами. Далеко-далеко свистели паровозные гудки, навевая грустные мысли.

"Уеду", -- думал Петр.

-- Ты здешний? -- спросил Фонякин.

-- Нет.

-- Откуда?

-- Тоже из Сибири.

-- А как сюда попал?

-- Служил здесь... Недалеко.

-- А родители в Сибири?

-- У меня нет их. Померли. Тетка там.

Фонякин еще налил по полрюмке коньяку.

-- Неужели нельзя было раньше разогнать эту свору? -- тихо спросил он. -- Уехали бы куда-нибудь, что ли. Увез бы ее... -- Фонякину было горько. И Ивлеву тоже сделалось горько, и досада взяла

-- Послушалась бы она меня!

-- Ты муж был! Как же ты мог допустить до этого?

-- А как вы, отец, допустили? Что вы с себя-то вину сва-ливаете?

-- Но ты же рядом был...

-- Я рядом был! Полторы недели... А вы всю жизнь.

Нехорошо посмотрели друг на друга.

-- Мужик называется... Муж! -- сердито сказал Фоня-кин. -- Полторы недели с тобой рядом воровали, пили, а ты глазами хлопал. Молокососы, черти.

Какая-то доля правды была в словах Фонякина; от этого стало Петру особенно обидно и горько.

-- Не я ее учил пить.

-- Кто же, я, что ли?

-- Ну и не я!

-- Но надо было хоть маленько усилий приложить!.. За любовь-то свою. Надо или нет? -- Фонякин повысил голос.

-- Надо! -- Петр тоже повысил голос. -- А вам не надо было?!

Фонякин посмотрел на взъерошенного зятя, потрогал прокуренными пальцами виски.

-- Ладно... чего мы тут. Поздно хватились.

Помолчали.

-- Сколько ей сулят?

-- Года полтора вляпают. Стыд головушке... Чего не хва-тало?! Мм... -Фонякин поморщился. Полез за папироса-ми. -- Напиши мне, как тут все будет...

-- Я уезжаю тоже...

-- Куда?

-- Где жил. Не могу больше в этом городе... Видеть его не могу, -- Петр тоже закурил.

-- Эх, вы, -- вздохнул Фонякин. -- Молодежь... Все -- са-ми, сами! Что же у самих-то не получается?

-- У вас все получалось?

-- Но уж такого... безобразия не было. Захотели -- со-шлись, пожили неделю, захотели -- разошлись. Да вы что?

-- Это вы у нее спросите.

-- А твоя хата с краю?

-- Не хочу говорить про это, -- заявил Ивлев. -- Все рав-но ни до чего не договоримся. Я вам одно, вы -- другое. Я понимаю: вам тяжело. Мне тоже не легче. А оправдываться перед вами... нет никакого смысла. Давайте спать.

-- Спи. Я посижу маленько.

-- Ложитесь на кровать, я -- на диване.

Фонякин кивнул головой и, уставившись взглядом в стол, остался сидеть.

Рано утром простились.

-- Закурим на дорогу, -- сказал Фонякин. Сел на свой че-модан. Закурили.

-- Может, подождал бы пока уезжать, -- посоветовал Фонякин. -- Узнать бы, как будет?.. Я бы остался, но... Что-то худо мне. Как бы не залечь тут -- совсем нехорошо.

Петру сделалось нестерпимо жалко усталого, больного человека. Выглядел он действительно очень плохо.

-- Останусь. До суда. Сообщу.

-- Только не домой, а... вот тут я тебе запишу... -- Фоня-кин вырвал из блокнота чистый листок, написал каранда-шом адрес. -- А то мать там с ума сойдет. Я ей не буду гово-рить ничего. Скажу, что болела, а теперь, мол, ничего. Да и от людей стыдно...

-- Ладно. Я аккуратно сделаю.

Еще посидели немного. Встали.

-- Ну... бывай, -- Фонякин пожал руку Петру. -- Может, увидимся, -говорить ему было тяжело. Он повернулся и вы-шел, не оглядываясь. И потом, когда шел по улице, ни разу не оглянулся на дом, где жила дочь.

Петр прилег на диван, закинув руки за голову, до рабо-ты оставалось два часа с лишним. Можно было вздремнуть пока. Эту ночь он почти не сомкнул глаз.

Прошло восемь месяцев.

Петр Ивлев работал в том городе, где жил до встречи с Ольгой. Квартировал у другой, тоже доброй, тихой хозяй-ки, в небольшой уютной комнате окнами на живописный пустырь.

Вечерами, если не ходил в кино, читал книги из фабрич-ной библиотеки. Любил читать про путешествия.

И в тот немного душный июньский вечер сидел, примос-тившись у открытого окна, читал. Темнело уже, а встать и зажечь свет -- лень. Петр положил книгу, засмотрелся вдаль. За пустырем, внизу, протекала сонная речушка, за речушкой зеленой стеной вставал лес. И уходил лес дале-ко-далеко, куда хватал глаз, -- терялся в призрачной вечер-ней дымке. Тихо было в этой части города, покойно. Как в деревне.

Вошла хозяйка.

-- Петь, к тебе барышня какая-то.

-- Какая барышня?

-- Не знаю. "Дома?" -- спрашивает. А я завертелась со стиркой-то и забыла: дома ты или нет? Пойду, говорю, по-гляжу:

"Кто?" -- недоумевал Петр, включая свет.

Он не сразу узнал Ольгу: то ли от неожиданности, то ли изменилась она. Она, пожалуй, изменилась: пополнела немного, глаза все такие же смелые и умные, только была в них теперь какая-то жесткая наглинка, что-то вызываю-ще-высокомерное, но внимательное.

-- Вот так номер, -- только и сказал он.

Ольга улыбнулась. И в улыбке нечто неуловимо новое: чуть-чуть виноватость, что ли, некая неловкость, которую хотят побороть, скрыть.

-- Как в кино, -- сказала Ольга.

-- Точно... -- Петр поглупел от такой нежданной встре-чи. Засуетился: подставил стул -- показалось, близко к по-рогу, переставил ближе к столу. -Садись, чего стоишь-то?

-- Тут ты и живешь? -- Ольга села, огляделась.

-- Ну да.

Петр все смотрел на нее, не верилось, что перед ним -- Ольга.

-- Я все время хотела бы вот так жить, а не получается, -- сказала Ольга.

-- Как? -- не понял Петр.

-- Вот в такой уютной комнатке, одна, на краю города. Зимой, наверно, ветер за окном, воет, а у тебя -- тепло, -- она опять улыбнулась. -- Правда, хорошо. Тут стихи сочи-нять можно. Не пробовал?

-- Нет.

-- Зря.

Петру пришло в голову, что за все время, пока не видел ее, он ни разу не подумал о ней плохо, помнил только красивой, желанной и чужой.

-- Это хозяйка? -- спросила Ольга, кивнув на дверь.

-- Хозяйка. Ты как раньше-то? Освободилась-то...

-- Потом. Сходи купи вина... И поговорим.

-- Сейчас.

-- Денег дать?

-- Брось ты!.. -- Ивлев надел пиджак и вышел.

Он рад был, что побудет один, -- надо собраться с мыс-лями. Но никак не получалось -- расползались мысли. Рад он был или не рад -- непонятно. Рад, конечно. Но с чем при-шла Ольга?.. Из магазина чуть не бежал. Не терпелось опять видеть ее, понять: с чем она пришла?

...Сели к столу, когда за окном стало совсем темно.

Вино попалось хорошее, хотя Петр не выбирал -- ткнул пальцем в первое попавшееся.

-- Вкусное. Правда?

-- Ничего, -- Петру не терпелось узнать, почему Ольга оказалась на свободе раньше срока (ей давали два года), по-чему она здесь, в этом городе, как нашла его и зачем нашла.

Ольга не торопилась.

-- Хорошо у тебя, правда.

-- Тебя почему раньше-то отпустили? -- не выдержал Петр.

-- За красивые глаза.

-- Нет, серьезно.

-- Серьезно.

-- Давно?

-- Полмесяца уже...

-- А меня как нашла?

-- Ну!.. В наше время найти человека -- раз плюнуть. От-туда почему уехал? Испугался?

-- Нет. Противно стало.

Ольга надолго задумалась. И не притворялась -- опять ей чего-то остро не хватало в жизни, опять не скрывала она, что все, что вокруг нее, с ней, не нужно ей. И снова злая досада и любовь сжали сердце Ивлева. Что ей нужно, что?

-- Чем ты занимаешься?

Ольга очнулась от своих дум, выпила вина, крепко поста-вила рюмку на стол.