Реверс жизни, или Исповедь миллиардера - Александр Кучаев

– Неужели нельзя было оставить его в живых?! – невольно вырвалось у меня.

– А зачем? – с отчётливо выраженной тяжёлой злобой сказал моряк. – Чтобы он поправился и снова попытался кого-нибудь убить? Между прочим, это был один из тех, которые хотели закопать вас на лесной поляне. Я хорошо разглядел его – это он чиркнул мне остриём лопаты по лицу. Помните, был там такой, с родинкой на лбу?

Я почёл за лучшее не продолжать этот разговор. Оставив изрешеченную «Ниву», мы на захваченном «Нисане» повернули назад к автотрассе. Ещё час пути, и в ночной мгле показались далёкие огни узловой железнодорожной станции.

На вокзале Гудимов пожал мне руку, приобнял за плечи, сказал, что, может, ещё встретимся, и с тем мы расстались. Моряк поехал в Питер, где его ждал сухогруз «Посейдон», в то время совершавший бесконечные рейсы в Аргентину, Бразилию и ещё какие-то страны, а я – на свою малую родину, в двухсоттысячный Ольмаполь, в котором родился и вырос.

Глава четвёртая

Бомж

По прошествии года с лишним пребывания в размеренной провинциальной обстановке, поправив здоровье и восстановившись душевно, я отправился в Петербург, где и возобновил свой прерванный бизнес, суливший немалые доходы и возможности.

Суть его была в том, что я находил разных изобретателей и учёных, делавших открытия завтрашнего дня, а также предлагавших передовые технологии, в разы превышавшие эффективность существовавшего производства, и финансировал их по полной программе.

К затеянному делу привлекал наиболее разворотливых управленцев, умевших мыслить стратегически и уже проявивших себя в нужной сфере, и сводил всех этих людей воедино.

В итоге общество довольно скоро начинало обретать новую высококачественную продукцию или услуги, о которых ещё вчера могло только мечтать.

Лично я от всего этого получал, повторяю, немалый, всё возрастающий доход и всё возрастающее же чувство собственной значимости и достоинства.

Не оставались без вознаграждения и мои сподвижники, прежде всего носители идей и предложений – все они тоже получали солидную долю от вырученных сумм, вплоть до последнего причитавшегося им рубля. В этом плане я был особенно аккуратен. До педантичности.

Естественно, начинать вновь пришлось с малого, практически с нуля, если не считать предыдущего опыта. Но на этот раз всё пошло как по маслу, и за сравнительно короткий срок я превратился в преуспевающего бизнесмена; со мной стали считаться все промышленники и финансисты, с которыми доводилось соприкасаться в столь необычной предпринимательской сфере.

Дело, которым я занимался, получило широкую огласку, и ко мне потянулись новаторы и придумщики со всех концов страны.

Мы, то есть я и мои сотоварищи, основали торгово-промышленное объединение, которое со временем выросло в гигантскую сверхкомпанию с множеством дочерних предприятий.

Кругленькие суммы на моих счетах в банках продолжали неуклонно возрастать – чуть ли не в геометрической прогрессии. Мультимиллиардером я стал лишь спустя много лет, но купить самолёт, яхту или усадьбу в любой цивилизованной части света либо совершить какую-нибудь масштабную благотворительную акцию для меня не было проблемой уже в первые три-четыре года.

Но я не следовал примеру известных богатеев и никаких сногсшибательных приобретений не совершал.

Благотворительностью же занимался постоянно. Мне доставляло удовольствие помогать добрым людям, оказавшимся в бедственном положении. Нередко я делал это негласно и радовался вместе с теми, к кому вдруг в самый критический момент приходило спасение.

Помню, как один из олигархов, входивший в ближайшее окружение высшей власти – с ним я тогда только что познакомился, – завёл речь об отсутствии у меня именно яхт и дворцов. Вместо ответа я предложил ему проехать на улицу Снегирёвскую.

Остановившись перед несколькими только что построенными многоэтажными домами, я сказал этому плутократу:

– Вот мои «яхты и дворцы» – достаточно просторные, благоустроенные квартиры для персонала наших фабрик и учреждений! Всем без исключения сразу же при поступлении на работу мы в обязательном порядке выделяем жильё. Всем нуждающимся, разумеется.

– Как, бесплатно?! – поразился миллиардер.

– Да, бесплатно. В вечное пользование – самим работникам с последующей передачей их детям и детям их детей. С единственным ограничением: без права продажи этого жилья!

Мне показалось, что мой новый знакомый был изрядно покороблен нашими условиями обеспечения жилой площадью, словно ему было нанесено личное оскорбление. После этого случая он прервал все контакты, которые уже начали складываться между нами – даже в ущерб собственному производству, – и всегда избегал малейшего общения. Если мы всё же оказывались на какой-нибудь совместной церемонии, всегда смотрел в сторону и делал вид, будто не замечает меня.

Однажды, когда я находился на вершине преуспеяния, мне доложили, что встречи со мной домогается какой-то бродяжка.

Был уже вечер, я только что вернулся домой после напряжённого трудового дня, и мне необходимо было побыть одному, чтобы избавиться от накопившейся нервной усталости. Я хотел сказать, что никого не могу видеть, но Алексей Петрович, мой управдом, явившийся с докладом, опередил меня:

– Он утверждает, будто вы близко знакомы и в своё время оказали друг другу немалые услуги. Вот… это от него.

И управдом, он же по совместительству повар и швейцар, подал на плоском посеребренном блюде незапечатанный почтовый конверт. Блюдо это появилось в нашем обиходе после того, как Алексей Петрович посмотрел какой-то фильм про старину, где письма подавали именно таким образом. Я пытался высмеять его затею, отдававшую чудачеством, но он остался при своём мнении.

Отогнув клапан конверта, я извлёк сложенный вчетверо листок обычной писчей бумаги и развернул его. Там было всего три слова, написанных твёрдым каллиграфическим почерком: «Лес, утро, могила».

Перед глазами сразу всплыли та самая поляна, на которой мне предстояло упокоиться навеки, и мощный отважный человек, вызволивший меня из рук жестоких убийц.

Я попросил привести подателя сего письма, и спустя несколько минут в кабинет вошёл старик лет семидесяти, сухой, согбенный, приволакивавший левую ногу и совершенно не владевший левой же рукой. Лицо его было изборождено глубокими морщинами. Особенно привлекала внимание вертикальная складка между бровями, указывавшая на неблагополучие печени.

Одет он был чрезвычайно бедно, но чисто, опрятно. Мне подумалось, что, готовясь к встрече со мной, он, должно быть, долго приводил свою одежду в порядок.

Конечно же, это был Николай Гудимов. Но перемены, происшедшие с ним, вызывали изумление, душевную боль и сострадание.

Мы поздоровались так, словно не было двадцати (!) лет разлуки. При пожатии в его здоровой правой руке вновь почувствовалась большая мужская сила.

Это было единственное, напомнившее о прежнем могучем и неукротимом Гудимове. Нет, пожалуй, ещё взгляд его, временами вспыхивавший горячим огнём, говорил о том, что этот человек когда-то был полон отваги и нацеленности на решительные действия.

Я провёл его в свой личный апартамент – уютную комнату с пылающим камином, куда вскоре нам принесли графинчик хорошей пшеничной водки и кое-что из закуски.

– Нет, водку мы не употребляем, – сказал Гудимов, когда я хотел наполнить его рюмку. – Если только немного сухонького, – он взглядом и движением головы показал на свою висевшую, как плеть, руку. – У меня ведь инсульт был и может повторно хватить, а помирать не хочется.

Но и сухого вина Гудимов отпил не больше крохотного глотка. И это не совсем естественно было за ним примечать – ведь когда-то водку он опрокидывал в себя стаканами. А вот избавиться от пристрастия к курению Николай так и не смог.

Достав сигарету, бывший моряк опять же взглядом попросил у меня разрешения закурить, я кивнул ему, и он задымил, придвинув стул ближе к просторному каминному жерлу.

За сигаретой и неполной рюмкой «Бароло» он немногими словами поведал историю минувшего двадцатилетнего отрезка своей жизни.

Через полторы недели после того, как мы расстались на железнодорожной станции, их грузовое судно уже бороздило океанские просторы, и недавние разборки с бандитами на лесной поляне и кукурузном поле для Николая Гудимова стали всего лишь одним из эпизодов его бурной, наполненной приключениями жизни.

Крепкое спиртное и курение продолжали оставаться главным его пристрастием, и он позволял себе приложиться к бутылке не только в портовых тавернах, но и на борту сухогруза. Сразу же после сдачи вахты.

«Ром для меня и дом, и жена, и друг» – с некоторых пор бывалый штурман начал частенько повторять слова пирата из всем известного романа «Остров сокровищ». Переделав их на свой лад.

Об «увлечении» моряка было известно владельцам флотилии, в которую входил «Посейдон», и дальше второго штурмана он так и не продвинулся. В то же время его не отчисляли, потому как терпели за хладнокровие и умение управлять судном в самых критических обстоятельствах.