Самый романтичный выпускной бал. Большая книга историй о любви для девочек - Елена Усачева

Выпускали Галю с Елисейкой. Это было так. Поставили клетку на землю. Открыли. Галя подошла к дверце, высунула голову и, казалось, принюхалась, хотя я не знаю – как там у птиц с нюхом. Но ведь цвела черемуха! Мне показалось, Гале тоже понравился запах. Она ступила на землю раз, другой, посверлила нас с Елисейкой черным блестящим глазом, замахала крыльями и взлетела.

– Пока, Галя! – закричала я. – Не забывай своих!

– Типка, типка! Пока! – закричал вслед за мной Елисейка и восторженно захлопал в ладоши. – Улетела!

Всех птичек брат называет «типками».

Галя, то опускаясь, то поднимаясь, неуклюже летела над землей, осторожно испытывая свои вороньи силы. Иногда ее заносило то вправо, то влево. Ей приходилось вспоминать, что она – птица. Да и то сказать: удивительно, как она вообще не стала инвалидкой после того, как над ней поизмывались мальчишки с лыжными палками. Поняв, что с крыльями у нее все в порядке, ворона взлетела на верхушку высокой цветущей черемухи и оттуда что-то радостно прокаркала. Может быть, «спасибо»?

– Пожалуйста! – на всякий случай крикнула я.

Я люблю бывать в деревне Волки. Да, так она называется. Наверное, в прошлом тут водилось множество волков. Недалеко от нашего дома река. С другой стороны холмы, с третьей – гора, из-за которой в моем ноутбуке не работает Интернет и часто не ловит мобильник. Потому что большая часть села и телефонная вышка за этой мощной горой. А у нас – отросточек деревни у реки, можно сказать – волчий хвост. Холмы утыканы деревенскими домиками, маленькими, бревенчатыми. Они черного, от времени, цвета. Раньше это было большое село с большим совхозом, но в девяностых годах прошлого века все разрушилось. Молодые жители разъехались, потому что работать стало негде. Остались только старушки, такие же древние и сгорбленные, как домики. Сельчане уехали в город, а горожане выкупили у них дома под дачи. Потому что место было чудо как хорошо, а в домиках можно было по выходным нормально жить. Некоторые разобрали избушки и построили на их месте современные дома-дворцы. Мы тоже так когда-нибудь сделаем, папа обещает, но когда это еще будет? Пока у нас нет возможности построить здесь новый дом. Родители только недавно погасили кредит за городскую квартиру.

Мы уложили Елисейку спать и вышли на улицу. Ночи стояли уже вполне белые, волшебные. За рекой заливались соловьи. Папа разжег костер и сидел около него, подбрасывая мусор и сухие ветки. Бабушка читала в доме свежую прессу, которую мы привезли из города. Мы с мамой спустились к реке, поближе к соловьиным трелям. Вот они заливались! Просто сходили с ума. Мама сказала, что северные соловьи называются варакушами.

– Славно поют варакуши, – сказала мама.

– Мам, ну зачем ты сказала? «Варакуши» какие-то. Некрасиво же. Пусть лучше будут просто «северные соловьи».

– Хорошо, малыш, – согласилась мама, – пусть будут соловьи, а про варакуш мы не хотим знать. Точно?

– Точно! – Я засмеялась и подкинула мамину руку к небу.

Обратно мы с мамой шли взявшись за руки, как самые близкие подруги.

Славно погуляли. Комары еще не народились. Эти мелкие твари здорово портят настроение при такой красоте. А мы этой красотой наслаждались. И насладились вполне. Вернулись наполненные соловьиным пением, белой ночью, запахом белых черемух, которые в белой ночи стали еще чудеснее.

Бабушка, Елисейка и даже папа спали. Кот Марус встретил нас на крыльце, словно он всех сторожил. Потерся о мамины ноги, доложил, что пост сдает, а сам отправляется на охоту. Именно так я поняла его двойное «ма-ау, ма-ау».

Утро было, как бабушка, доброе. Солнце терло щеки ватными дисками облаков, заставляя себя хорошенько проснуться. Пели какие-то пичужки, но соловьев не было слышно. Они за рекой, в кустах ивняка. Да какие, блин, соловьи! Они же ночью распевают, а днем отсыпаются. Сейчас к дому с разных концов света подлетали скворцы. Вернее, два скворца, семейная пара. Тут у нас под крышей старый скворечник. Иногда было слышно, как там орали птенцы. Скворчиные родители, то один, то другой, ныряли туда вниз головой с червяком в клюве. В скворечнике слышалась возня, мать или отец вылетали оттуда потрепанными – видно, им доставалось от орущих, вечно голодных детей, – и снова летели на поиски добычи. Кошмар… Во жизнь! Летают туда-сюда. Как они так быстро червей находят?

Люблю наблюдать за природой. За цветами, птицами. Вот мои любимые вороны. Садятся на ветки цветущих черемух и, склонив головы набок, пристально наблюдают за нашим двором: что-нибудь тут появилось новенького? Не потеряли ли мы, случайно, брошек, блестящих пробок, флакончиков от духов? Где-то среди этой вороньей компании сидит и наша знакомая Галя. На всякий случай я ей помахала рукой:

– Галя, привет!

Мама потащила нас на причастие в церковь. Я не могу сказать, что мы или даже мама сильно верующие. Но в деревенскую церковь ходим всегда. Елисейка капризничал, ему дали поесть – он маленький, ему можно, а мне перед причастием ни-ни. Бабушка по этому поводу собралась было поворчать, но мама так на нее посмотрела, что бабушка сразу передумала, замолчала, успев сказать только одну фразу: «Дайте Нике хоть молока, что ли…» Но нельзя. Мне уже и на исповедь нужно. Я взрослая. Скоро, после выпускного, статус взрослой будет у меня официальным.

На исповеди я покаялась в том, что кричу на брата, злюсь на родителей, мало готовлюсь к ЕГЭ, не думаю, куда поступать после школы, мало помогаю маме. Много грехов! Потом было причастие. Елисейка с готовностью раскрыл клювик и проглотил с серебряной ложки разбавленное вино, олицетворяющее кровь Христову. Потом наступила моя очередь. Ложечка вина, святая вода и просфорка – вот и весь мой сегодняшний завтрак. Потому что мама сказала:

– Никуль, сейчас иди к тете Марине. У нее сегодня день рождения и гостей будет много. Поможешь готовить.

Мама, конечно, думала, что я с Соней, тети-Марининой дочкой, что-нибудь сжую. Но Соня уже раньше позавтракала, а что я голодная, тетя Марина ведь не знала. Ох как мне хотелось есть! Я нарезала помидоры, колбасу, яйца, делала салаты, запах съестного дурманил голову, но съесть я ничего не смела. Даже маленький кусочек хлеба! И попросить стеснялась. Тетя Марина была мне мало знакома. Так я и страдала, пока не собрались все гости, в том числе мама, папа и Елисейка. Вот тут я набросилась на еду: салат, колбаса, морс, шанежки… Все летело как в топку.

– Ты почему так жадно ешь? – с недоумением спросила мама. – Веди себя прилично!

Я проглотила последний кусок и отложила вилку в сторону. И правда, чего распустилась? Оглянулась по сторонам – видел ли кто мою ненасытность? И вообще, сама ведь не хочу толстеть, все время забываю, что во всем нужна умеренность.

Домой из гостей мы вернулись рано. Елисейка захотел спать. Он прямо в машине уснул за каких-то пять минут – столько и ехать до нашего дома от тети-Марининого. Прямо нырнул в сон. Мы оставили брата спать в машине в его креслице. Спал, свесив набок головенку в бейсболке. Из-под кепарика выбились белые кудряшки, дорожка слюнки на подбородке, а не противно. Малыши до чего сладкие, у них ничего противного нет!

А мы вышли работать на огород. Перед этим мама нашла свои джинсы, которые стали ей малы лет пять назад, и попросила меня примерить. Я напялила их и засмеялась:

– Мама! Я чувствую себя в них как Пятачок в штанах Винни-Пуха!

Мама поглядела и тоже расхохоталась:

– Ну и ладно! В деревне в самый раз в них работать.

– Мам, ну ты что? Я же из них выпаду!

– Тогда пусть еще полежат. – Мама аккуратно свернула джинсы и спрятала их в старинный сундук, оставшийся от прежних хозяев.

Посадить горох, рассаду астр на клумбу возле дома, все хорошенько полить, почистить клубнику… Эти удовольствия мне поручили. Если кто-то думает, что я чистила ягоды, то глубоко ошибается. Потому что клубника весной – это кусты. Я отрезаю ножницами сухие и подгнившие листья. Я сижу на маленькой скамеечке, которую смастерил папа, передвигая ее за собой по борозде, и не вижу, но знаю и чувствую, как растет трава, как по своим делам ползут миллионы жуков, как они встречаются друг с другом, знакомятся, ощупывая друг друга усиками, влюбляются, женятся, рожают новых жуков, а под землей роют норки дождевые черви, а в воздухе роятся тысячи мушек и маленьких комаров, еще не умеющих кусаться. Всюду жизнь, на каждом земном сантиметре, в каждой теплой капельке воздуха. Я все это чувствую, все это – во мне, все переполняет меня восторгом и счастьем. Как все здорово устроено в природе! И тут подходит мама и…

– Мама! Ай! Больно! Мама…

На глазах всего проезда мама схватила меня за ухо и повела, как какую-нибудь трехлетнюю девчонку. Через весь двор!

– Мама!

Еще больше, чем больно, было стыдно. А главное, непонятно – за что? Я сидела себе на грядке, как грач, и чистила эту дурацкую клубнику. И вдруг – меня, такую дылду, за ухо!