Грозовой сумрак - Елена Самойлова

- Нет у меня для тебя венка, красавица, может, серебро в дар примешь?

Похоже, не узнал меня мальчишка, когда-то давным-давно заблудившийся в холодном осеннем лесу на склоне Алгорского холма. Я тогда выглядела иначе - порыв ветра вместо плаща, шелест листвы вместо голоса, густой туман вместо одежд. Слезы дождя вместо бриллиантов в осенней короне, ягоды рябины - как кровь на листве. Руки у меня прохладные и хрупкие, но ладони мальчика были вовсе как лед. Уже спускались сумерки, а на нем была только тонкая шерстяная рубашка, штаны да тонкие кожаные башмаки на босу ногу. Откуда он сбежал - я могла лишь догадываться, но куда я могла ночью деть человеческого ребенка, чтобы он не простыл до смерти на холодной земле под мелким осенним дождем?

И я забрала его в Холм, в свое время, там, где солнечно и тихо, горячее питье пахнет медом и яблоками, а огонь в очаге согревает, но не обжигает протянутые к нему пальцы. Как сейчас помню любопытные, зеленые, как трава в тени под дубом, глаза мальчика, который с легкостью назвал мне свое имя - Кармайкл из Вортигерна, что находится за сотню верст от Алгорскйх холмов. Путешествовал с родителями, но попал в беду - разбойники напали в лесу неподалеку, слуг разогнали… Что случилось с отцом и матерью, он не видел, поскольку старая нянька отпихнула мальчика в кусты, наказав бежать что есть сил не оглядываясь.

Утром я отнесла ребенка к подножию Алгорскйх холмов, к поселению под названием Весенние ручьи, и, честно говоря, позабыла о нем, решив, что люди, наслышанные о чудесах ши-дани, живущих где-то неподалеку, не бросят сироту на произвол судьбы. На прощание мальчик получил от меня в подарок новехонькую теплую одежду «фейских» цветов - алый шерстяной плащ и ярко-зеленый костюм для верховой езды с крошечной вышивкой на воротнике курточки: красный дубовый лист и изумрудный клевер. Символ ши-дани. Как мне кажется, потому-то Кармайкла не выгнали за дверь, а довольно шустро пристроили в услужение к заезжему господину…

- Так что скажешь, чудесница? - Маг снял с руки тяжелый узорчатый перстень с «кошачьим глазом» и протянул его мне. - Подойдет ли такой дар взамен твоего венка?

Я только рассмеялась, звонко, весело, отводя руку с кольцом и отбегая к высоченному, в человеческий рост, костру, что полыхал в середине поляны. Парочки стояли чуть поодаль, отворачивая лица от струящегося волнами жара, дожидаясь, пока брошенные щедрой рукой полешки хотя бы чуток прогорят, чтобы можно было рискнуть - и перепрыгнуть через оранжево-золотистые обжигающие лепестки.

Лужицей пролитой крови лег тонкий шелковистый плащ на молодую траву. Я отступила от огня, на ходу подбирая косы и закрепляя их в кольцо на затылке, подоткнула длинный подол зеленого платья, сверкнув светлой, незагорелой кожей лодыжек. Кто-то ухватил меня за локоть, оттаскивая назад.

- Пьяна совсем, раз прыгнуть решилась? - Серьезные зеленые глаза смотрели на меня с загорелого лица мага, с которого всю веселость и простоту как рукавом смахнули. Если бы не знала, что передо мной человек стоит, стала бы грешить на чарование фаэриэ - это у них не лица, а словно десятки, сотни масок, которые сменяют друг друга так быстро, что не понять настоящих мыслей, не прочувствовать тревоги.

- Пьяна! - радостно, весело, отчаянно выкрикнула я, выскальзывая из его рук, как серебристая рыбка в проточной воде. - Пьяна!

А как иначе назвать то чувство легкости и бесшабашного веселья, что переполнило меня, стоило только спуститься с Алгорских холмов в Звенящую долину? Когда ноги сами пускаются в пляс на молодой шелковистой траве, когда медвяный запах ландышей и фиалок кружит голову наравне с золотистым яблочным вином, а теплый весенний ветер ласкает кожу нежнее поцелуев? Я была пьяна весной, пьяна Бельтайном, пьяна ночью настолько, что казалось - нет для меня ничего невозможного, ни одно препятствие не встанет передо мной. Может, в этом и был сегодняшний подарок весенних ши-дани - в будоражащем чувства ветре, в аромате молодой травы и теплой, успевшей согреться земли, что может стать для влюбленных мягчайшим ложем.

Жар полыхающего костра всего на миг окутал меня чуть покалывающим, душным одеялом, когда я прыгнула через огненную стену, что расступилась передо мной, словно руками разведенная, и сомкнулась за моей спиной, прихватив неподобранный край зеленой юбки. Охнули девки, стоящие рядом, кинулись ко мне, принимаясь сбивать робкое пламя с шелковистого подола головными платками, а я сидела на земле и улыбалась, глядя на Кармайкла. Его магия развела стену пламени пополам, как полог у кровати, не дала мне обжечься. Впрочем, ши-дани, как известно, и на угольях танцевать босиком могут, и сквозь пламя пройдут невредимыми, а вот рана, нанесенная холодным железом, убьет любого из нашего народа. Мы не можем даже коснуться этого металла - на коже сразу возникают плохо заживающие ожоги, да и просто находиться рядом с ним ши-дани очень неприятно.

У каждого волшебного народа своя сила и слабость - быть может, мы не переносим холодное железо, зато никто не властен над нами знанием истинного имени, чего нельзя сказать о фаэриэ. Те всю жизнь пользуются прозвищами да человеческими вариантами, а настоящее имя раскрывают лишь особо близким и любимым. Ведь не зря среди людей бытует легенда, что душа прекрасных и могущественных фаэриэ заключена в имени, и, вызнав имя, можно навсегда заполучить в свои руки власть над ожившей стихией. Не навсегда. Лишь до того момента, когда фаэриэ найдет лазейку в клятве, что его вынудят дать, и уничтожит того глупца, кто возомнил себя хозяином его души, которая своенравна, непокорна и не терпит плена.

- С ума сошла, сестрица? - Высокая, стройная Ильен подошла ко мне, помогая подняться и приобнимая за плечи. Обняла, шепнув на ухо: - Побудь человеком хоть немного, сама же хотела.

- Видимо, выпила лишнего, - улыбнулась я, прижимаясь к сестре и искоса глядя на рыжеволосого мага, с головы которого соскользнул майский венок.

Он наклонился, чтобы подобрать его, но почему-то передумал и оставил лежать в траве неподалеку от костра. Выпрямился, оглаживая расстегнутый ворот черной рубашки, пристально всмотрелся в мое лицо. Я торопливо отвернулась и позволила Ильен увести меня на край поляны, туда, где на расстеленных на земле льняных скатертях хлопотливые хозяйки разложили принесенную из деревни праздничную выпечку в форме солнца, выставили запечатанные пока глиняные кувшины с хмельным медом и наливками. Чуть поодаль, над двумя ямами, наполненными жаркими угольями, запекалась дичь на вертелах, женщины деловито поворачивали тушки уток и зайцев, то и дело отгоняя особо любопытных и шибко голодных расшитыми полотенцами.