Ветры границы - Валентина Яковлевна Голанд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как и везде, у нас были люди всякие: и способные, и средненькие, и с образованием, и без. Были организаторы хорошие, но скрывали свои достоинства за внешним равнодушием, расхлябанностью, что ли. Помню Валерия Костина… Анечка, да и ты его должна помнить?
— Как же не помнить, — все с той же готовностью ответила она. — Помню. Парень в принципе неплохой, боевой был.
— Вот-вот. Я сразу почувствовал в нем командирскую жилку. И не ошибся. Как оставлю его за старшего на заставе — все как по маслу, не налюбуюсь парнем. Весь выложится, а порядок обеспечит. Предложил я его избрать секретарем комитета комсомола. Ну, первое время помогал, конечно. А потом уже и без моей помощи он обходился. На слет победителей социалистического соревнования в Москву ездил. Он-то мне, можно сказать, и помог доверие коллектива завоевать.
— И сколько занял у вас этот процесс перевоспитания, ведь у нас сейчас служат мало, задачи большие, как все успеть? — не выдержал Анатолий.
— Времени в моем распоряжении было действительно мало, правда, чуть больше, чем сейчас, но все равно недостаточно. Да! Но решать эти проблемы надо было в первую очередь и комплексно, как ты мне говорил, без этого не вырваться нам было из отстающих. За пять минут и человека на правильный путь не поставишь, а тут целый коллектив.
Анатолий вдруг открыл для себя: слушать Степана Федоровича одно удовольствие. Он и ситуацию обрисует, и над собой слегка подтрунить может, и знает, что когда сказать. Не то чтобы с ним легко было — нет. С ним было просто и хорошо, как бывает хорошо в кругу давних и искренних друзей. Наверное, Степан Федорович легко и естественно сходился с разными людьми. Анатолию вспомнилось, как майор Осетров говорил ему: «Считайте, молодой человек, что вам повезло. Со Степаном Федоровичем служить не только приятно, но и выигрышно, что ли. Он у нас хорошим воспитателем считается. Поработаешь с ним годок, второй — и на выдвижение, на самостоятельную должность пойдешь. А там, глядишь, и академия не за горами».
Теперь, слушая рассказы Степана Федоровича о том, как он начинал, Анатолий убеждался в правильности осетровских выводов: Шкред ничего за пазухой не держит, свой опыт не скрывает. На — бери, пользуйся!
Армия хороша тем, что не дает возможности застояться человеку. Каждый год, а то и два раза в год — обновление состава, и каждое новое пополнение приносит что-то свое в атмосферу жизни заставы, в человеческие отношения…
— А помнишь, Степан, — как всегда вовремя нарушила молчание Анна Ивановна, — как один солдат мать свою не хотел признавать? — она тихонечко села рядом с мужем, уютно сложив руки на животе.
— Как же такое забудешь, — только и сказал Шкред.
— Степан Федорович, — попросил Анатолий, — расскажите, ведь это случай необычный.
— Что говорить? Пришел с учебного пункта к нам на заставу парень — замкнутый, настороженный. Я попросил комсомольцев растормошить его, разговорить как-то. Не получилось. Тогда взял его с собой на службу. Как ты, Анатолий Николаевич, успел заметить, есть у меня один такой воспитательный метод. Маршрут, как ты видел, нелегкий. После него я новичкам всегда выходной даю — так что считай и себя сейчас в числе отдыхающих! — пошутил он. — Идем мы с ним, идем, гляжу: шаг у него сбивается, пот струйкой по виску стекает. «Может, передохнем?» — говорю. «Как скажете, товарищ капитан, — отвечает. — А вы-то разве не устали?» «Мне уставать не положено, сынок». А он мне: «А мне тем более». Так и идем. Уж к заставе повернули. Молчим. Думаю: если захочет мне открыться — самое время сейчас. И вдруг он будто мои мысли подслушал, заговорил: «Товарищ капитан! Я вижу, вам можно довериться, вы свой человек, все правильно поймете. Дома у нас не в порядке. Мать — одна, дояркой в колхозе работает, детей много, а внимания им никакого. Меня даже в армию не проводила, а теперь ни одного письма не написала. Долго я думал и решил: не нужна мне такая мать». Посмотрел я тогда на него внимательно, помолчал.
Анатолий уже успел заметить и оценить эту способность Степана Федоровича делать многозначительные паузы. Шкред, вздохнув, как бы нехотя продолжал:
— Зачем же так, сынок, говорю ему, ведь она тебе жизнь дала. Не горячись, подумай хорошенько… Посоветовались мы с замполитом, как приободрить парня, как помочь ему утвердиться на службе, поднять настроение. А вскоре и случай такой представился… Проложили мы учебный след на контрольно-следовой полосе — КСП, объявили тревогу. И можете себе представить: тот солдат первым обнаружил след и доложил об этом на заставу! Мы его, конечно, отметили. После этого — как подменили парня — общительнее стал, деятельнее, жизнерадостнее. Перед увольнением подходит ко мне и спрашивает: «Товарищ капитан, ну как же мне дальше-то быть, ехать-то куда?»
Анатолий внимательно ловил каждое слово Шкреда.
— Езжай, — говорю, — к матери, а там видно будет. Поехал парень в родную деревню, стал механизатором в колхозе, на бульдозере работает. А через год письмо прислал, нас с Аней на свадьбу приглашал, — и озорные лучистые глаза Шкреда сощурились в улыбке. — О-о, сколько у нас с ней этих приглашений! Служить бы некогда было, знай только разъезжай по свадьбам! Между прочим, Валерий Костин, помнишь, в самом начале о нем рассказывал, ну заводила наш, организатор хороший, приезжал сюда в отпуск с женой. Перед солдатами выступал, о своей службе рассказывал, о дружбе, о теперешней работе… Он сейчас в Рязани старшим уполномоченным угрозыска…
— Крестным отцом Степана считает, — добавила Анна Ивановна.
— Э-э, милая! Если бы собрать всех моих крестников за одним столом, мест не хватило бы даже за большим деревенским. Прикипали люди душой к заставе, и друг к другу, и, наверное, к своему командиру. И мне, скажу тебе откровенно, тяжело было с ними расставаться. Каждый уносил частицу моего сердца, моей души. Видите, совсем бездушным остался, — грустно улыбнулся он. — Очень много, Анатолий Николаевич, Аннушка мне помогала. Ты не молчи, дорогая, рассказывай, как коллектив мы с тобой заставский сплачивали, как все было, лейтенант только жить начинает на границе, ему все это ой как пригодится.
— Да ты, Степан, уже столько нарассказал, что нашему гостю и надоесть может.
— Ну что вы, Анна Ивановна, мне это очень даже необходимо знать.
— Тогда расскажу. Я люблю, чтобы
