Фронтера - Льюис Шайнер

— Кейн? — донесся снаружи каюты голос Такахаси. — Мы запираем корабль, — добавил тот по-японски. — Поторопись. Исоидэ кудасай!

Кейн отметил, что Такахаси употребил вежливую форму, но само по себе использвание японского, а не английского, выдавало, что тот на редкость раздражен.

Рука Кейна сомкнулась на стволе револьвера, затолкала оружие назад в сумку и прикрыла одежками.

— Да-да, Бога ради, потерпи.

— Китэ![2]

— Да иду я, иду.

Руки дрожали. Одолевало жутковатое, словно бы извне идущее побуждение прихватить пушку с собой; вместе с тем он боялся ее взять, страшился цепочки последствий, которая начинала формироваться вокруг оружия.

Времени на размышления не оставалось. Такахаси уже раздражен и что-то подозревает, вполне возможно, он позволит себе обшарить каюту Кейна. В смятении Кейн набил сумку остальной одеждой и вывалился в коридор за шлемом. Он видел, как ярусом выше снуют по решетчатому полу ноги Такахаси, завершавшего последний обход корабля.

Он пролез в шлюз и последовал за скафандром Лены к МЭМ. Совершенно непроизвольно вскинул глаза к небу для нового взгляда на Марс. Линия восхода достигла горы Павлина, что к северо-востоку от колонии.

Фронтера.

Прошло десять лет с тех пор, как оттуда улетел на Землю последний корабль. Пятьдесят семь колонистов проигнорировали призыв распадающегося правительства США и остались. Два года от них периодически поступали скудные сообщения: мрачные истории о нехватке азота и раковых опухолях, спровоцированных радиацией, о голоде и самоубийствах. В одной из последних передач колонисты рассказали о печальной судьбе русского поселка, Марсограда, что на столовой горе Кандор в долинах Маринера. Выжившие неделями добирались оттуда до Фронтеры — голодные, искалеченные, облученные, и никто не брался предположить, сколько еще им отведено.

Потом сигналы прекратились совсем. В последних конвульсиях официальной деятельности НАСА запустило к ним с шаттла аппарат под солнечным парусом, загруженный лекарствами, электроникой, продуктами и химическим сырьем. Но солнечная вспышка сбила навигационные системы автономника, и суденышко занесло в пояс астероидов.

Зрелище развалин деймосской базы настроило Кейна на соответствующий лад, и он рисовал себе омерзительные картины марсианских несчастий: загадочные и отчаянные послания на дисплеях, останки забитого скота, маленькие деформированные скелеты.

Спать, подумал он. Просто продержись еще несколько минут, а потом спать.

Посадочный модуль был немногим крупнее старого Аполлона, виденного Кейном в НАСА, однако с топливными баками и коническим атмосферным щитом достигал в высоту более тридцати футов. Риз, временно принявший командование от Такахаси, отсоединял шланг с надписью FLOX от заправочного разъема бака со смесью жидкого кислорода и фтора, встроенного в местную систему очистки химикатов. Завидев Кейна, Риз поднял большой палец, и тот сумел помахать ему рукой в ответ.

Под обтекатель вела узкая лесенка. Кейн вскарабкался на три яруса выше, в открытый кокпит модуля. Запихав сумку под кресло, он извернулся в тесноте кабины и присоединился к Лене. Та не уточняла, как он себя чувствует, и вообще не начинала разговоров. Он счел, что теперь можно закрыть глаза на несколько минут.

Нервы мешали забыться сном. Когда Риз с Такахаси пристегнулись, он сдался и снова поднял веки. В холодном молчании Кейн дождался, пока Такахаси с Леной проделают обязательные процедуры предполетной проверки. Затем, ограничившись похожим на деловитое покашливание «дэ ва…»[3], Такахаси поднял модуль с Деймоса и направился к «высокому гейту», месту входа в марсианскую атмосферу.

Кейн принудил себя сконцентрироваться на упражнениях пранаямы, которым его научил Риз, и разделил дыхание на стадии выдоха, вдоха и долгого промежутка между ними, кумбхаки.

Экранированное дно капсулы чиркнуло о внешние слои марсианской атмосферы, и снова начался вой. Кейн открыл глаза: на дисплее перед ним прокручивались столбцы данных. Капсулу бешено мотало, курсокорректирующие двигатели ревели, Кейн сжимал зубы. Он твердил себе, что дело почти сделано. На этот раз перегрузка обещала быть от силы двукратной.

Спустя минуту-другую давление ослабело. МЭМ достиг своей предельной скорости, гравитация стабилизировалась на нормальном для Марса значении, и модуль начал снижаться прямо в кальдеру Арсии.

Тут из динамиков шлема прозвучал мягкий женский голос. Кейн никак не отреагировал, потому что впал в ступор.

— Говорит база Фронтера. Судя по всему, разворачиваться и возвращаться домой вы не намерены? В таком случае почему бы вам не сесть к юго-востоку, повторяю, к юго-востоку от купола. Мы кого-нибудь вышлем вам навстречу.

— Риз? — вымолвила Лена. — Риз? Ты тоже это слышал?

Господи Иисусе, подумал Кейн. Они живы.

Восточное зеркало раскрылось навстречу лучам марсианской зари со стоном, подобным призыву муэдзина к молитве.

Молли подумалось, что за двенадцать лет уж всяко можно было бы привыкнуть, научиться спать при этом шуме или просто закрывая подушкой уши.

Она перекатилась на левый бок и понаблюдала, как прямоугольник бледного света крадется по гладкому бритому черепу Кёртиса. Он спал на спине, дыхание негромко вырывалось из приоткрытого рта. Его ничто не тревожило, ни шумы в ночи, ни кошмары, ни жизненно важные решения. Она помнила времена, когда завидовала этому его качеству.

Она попыталась опять забыться сном, но без толку; ощущение было как в ночь накануне Рождества или перед важным экзаменом. Она себя все время так чувствовала с тех пор, как впервые пришел сигнал с корабля Риза; сейчас было хуже всего. Завтра они сядут на поверхность.

Звякнул телефон, Молли бесшумно выбралась из постели.

— Да?

— Они на подлете.

Неуклюжий славянский акцент. Значит, это Блок на ночном дежурстве у экранов.

— А другие?

— По крайней мере на сутки отстают. Сигналов нет.

— Хорошо.

Она опустила глаза и поймала себя на том, что инстинктивно прикрыла груди рукой, словно чувствуя на теле взгляды незнакомцев. Это пугало. Уже наметилось сулившее перемены присутствие чужаков, а ведь те еще не высадились.

— Я сейчас, — сказала она и положила комм обратно на стол.

Влезла в футболку и последние, изрядно поношенные джинсы, в которых провела и вчерашний вечер. Когда-то синий был ее любимым цветом, а теперь — взгляните только — океанов нет, небо в ясную погоду неприятно зеленоватое, джинсы почти выцвели. Возможно, посетители захватили с собой новые джинсы, голубые, как те, что когда-то у туристов в России выторговывали.

Ага, размечталась. Синие джинсы, французские вина, свежие номера журнала Вог. Они ведь не подозревают, что мы выжили.

Она сунула ноги в мокасины и мгновение поразмыслила, будить ли Кёртиса. Но они уже неоднократно все обсуждали, и она справится ничуть не хуже.

Конечно, он придет в бешенство. Ничего, переживем.

Она закрыла за собой дверь спальни, сняла с вешалки маску и кислородный баллон, подавила зевок под маской и вышла в теплую углекислотную атмосферу под куполом.