Ангел ходит голым - Измайлов Андрей

Да хоть сейчас!

Потом, сказал.

Потом (не в смысле потом, а тем же вечером) чемпион чемпионов Амин сдержанно отбахвалился в тусовке…

Уже бытовало тогда понятие — тусовка? Бытовало, бытовало. На Пушкина, 16. Ну, Пушкина, 16, ну! Средоточие подрастающего поколения. Всего лишь внутренний двор, куда стащены скамейки с приморского бульвара, с Родопского — ныне: имени Гамзата Садасы. Такой поэт — Садаса, аварец…

Словом, сидим-посиживаем, обмениваемся новостями, в нарды поигрываем, о борьбе, само собой, нескончаемо говорим, о спортивной — классической, вольной, самбо, дзю-до. Препровождаем время. Тусовка и есть. Чинно. В отличие от, например, тусовки у гостиницы «Ленинград». Там — неприлично. Сутенёры, проститутки. Проходишь мимо гостиницы — их никогда и никого не видать. Но что там они есть, все знают. Махачкала — город маленький.

— И чего, Амин?

— Ничего. Он на меня так посмотрел, а я на него так посмотрел… Мы друг друга поняли.

— Слушай, молодец! Знаешь, кто её папа?

— Камал! Меня спрашиваешь?!

— Нет, так вообще…

Кто её папа. Риторич. Кто не знает?! Её папа, так вообще, второй человек в Махачкале. Первый, по определению, кадр местный — даргинец, аварец, лезгин, лак, кумык, тат… Но второй — русский, присланный. Москва! Заведено, и да будет ныне и присно.

— Слушай, но ты её там, в Набрани, хоть…

— Что?! Что, Камал?!

— Просто спросил! Спросил просто!

— Сейчас глаз на жопу натяну, телевизор сделаю! Спросил он!

Как молоды мы были. И чушь прекрасную несли. Romantic…

— О! Идёт, идёт! Тихо!.. Лиль, привет!

— Привет.

— А ты… куда?

— Просто гуляю. Сама по себе.

— С тобой можно?

— Мне решать?

— Камал, доиграй за меня… Рамазан, если он проиграет, с меня потом спросишь.

— Ладно.

Спросишь с него, как же!

И? Куда пойдём?

Хоть куда! Гуляем. Хоть через центр, на пересечении Кротова и Ермошкина, вниз — к морю, к бульвару. Потом можно в бар «Волна», припортовый. Такие коктейли! Безалкогольные, конечно! Не бойся, я с тобой! Что да, то да. Защищённость. И не потому, что чемпион чемпионов. Не потому, что играя мышцами, остерегая всех взглядом. Просто идёт рядом. И — такая защищённость, такая…

О, море, море!

— Твой отец хочет со мной поговорить.

— Знаю. Со мной уже говорил.

— А ты?

— Мужчинам решать.

— Но ты? Сама? Ты… как?

— Такой смешной!

— А что мама говорит?

— Мама? Ничего не говорит. Говорит: главное, чтобы тебе, дочка, было хорошо.

— А тебе хорошо?

— Пока — да.

— Пока?

— Аминчик! Ты, в самом деле, смешной! Откуда я знаю, что потом! Но пока — да.

— И потом — тоже! Я сказал!

— Посмотрим.

Женщина как загадка. Загадка как женщина. В чём и манкость.

Хотя… Где женщина, где?! Пятнадцать лет всего! Шестнадцать. Как раз в июле исполнилось. Как раз июль.

Мама ничего не говорит. Литературу преподаёт — в элитной тринадцатой школе, с углублённым английским. Там, на уроках, она, Тофа Авшаломовна, говорит — заслушаешься. Тому же великовозрастному Амину Даниялову — мимо ушей. Троечник. Зато чемпион чемпионов. Каждому — своё.

Вот для Лилит литература — своё. Так получилось. Домашний ребёнок. А в доме — стеллаж классики. Плюс полстеллажа там самиздата. Даром ли папа — второй (читай: первый!) в республике. Изъятое и «приватизированное». Читай — не хочу! А хочу! Та же «Лолита» — в десять лет. Не всё понятно, всё непонятно, понятно не всё. Ты знаешь, всё ещё будет!

И стало так. По прошествии. Детство-отрочество — кому оно интересно, кроме фанатов глыбы-человечища?! (Кстати, не осилила глыбу. Вернее, не заценила. Плохо написано, коряво, и враньё! Не так всё было!)

В общем, умненькая, пучеглазая девочка-девочка. Начитанная не по годам. Своеобразно мила, но и только. У полукровок такое водится. Папа — назначенный русский, мама — доморощенная татка, горская еврейка. Школьный класс — национал-мешанина. И по возрасту. Тот же молодой-да-ранний чемпион чемпионов Амин Даниялов. Разница с девочкой-девочкой в два года. Он — с восьми лет в первый класс (декабрьский, Стрелец). А она — с шести. Таты эти, евреи горские, все такие умные-умные, как и все евреи! В их школе среди татов сплошь дети врачей, юристов, учителей…

И никаких чтобы!.. Просто учиться, учиться, учиться, учиться. И ещё раз учиться. На отлично. Только на отлично! (Вот Даниялов — троечник. То и дело сборы. Многообещающий борец. Дзюдо! Потому и троечник, а не двоечник. Хоть так… Престиж, республика, страна! Европа! Мировое!)

И вдруг — юность! Вдруг пучеглазик за летние каникулы (ударился оземь и обернулся?)…

Такое… одночасье.

О-о! Кто это?! Ты это?! Это ты?! О-о! Солнечный удар. Всё! Она — моя! Она — моё! И никто! Все поняли?! Никто не вправе покуситься! Отныне и навсегда!

Попытки были. Были попытки. Шахман. Номер один в Махачкале, в известных кругах. Милиция — очи долу. А Шахман глаз положил. Ты чего, не понял, мы шахмановские! Теперь понял? Во-от. И отойди. Не отошёл. Там тогда, на Буйнакской, знатно повоевали в ночи. Отделался растяжением лодыжки, но всех отделал. Чемпион чемпионов! Вторая попытка будет? Э, ты не так нас понял, чемпион. Мы Шахману скажем. Всё-всё. Мир! Мы Шахману сказали, а он сказал: миру — мир.

И стало так. Она — моё! Моё всё!

И стало так.

Свадьба — сразу. Как только ей стало шестнадцать. Рановато? Кавказская специфика. Можно — с шестнадцати. Оговорено почти законодательно. В некоторых случаях…

Да и зачем детей мучить, если они уже созрели, решили! Так лучше, чем глупостей понаделать… вне брака. Он — ладно, мужчина, джигит, молодец! А она сразу — проститутка, вот проститутка! Восток…

Допустим, её папа при своём положении мог воспрепятствовать. Даниялов Амин? Восемнадцать? Повестка. Весенний призыв. Хабаровск, Иркутск, Салехард, комякский населённый пункт Ыб на реке Ыбень. Пишите письма. Друг дружке. Проверка чувств. Платоническое. А там и… поживём — увидим.

Её папа не стал препятствовать. Строго наоборот. Поспособствовал. В день подачи заявления ещё две недели до шестнадцати? Но папа сказал. Регистрация так и так через месяц? Проблемы? Никаких, никаких! Если надо — значит, надо…

Надо. Папа высоко сидит, далеко глядит. Он знает что-то, чего не знаем мы. Экстраполирует. Велик был год и страшен год — 1991. Уже Сумгаит, уже Карабах. Всё ближе и ближе. Так что езжайте куда подальше. Вам жить и жить, а мы как-нибудь… доживём. Как там наш папенька? Папенька согласился. Езжайте! Что значит — куда? Отсюда!

Свадьбу? Отгуляли! О, ещё бы! Все были! Вся Махачкала — много званная, но — избранная. Шахман… Сам не собрался, отношения не те. Но прислал своих двоих — с подарком для молодых. Такой подарок! Серебряное ведёрко для шампанского, ведро! Килограмм чистого серебра. И в нём с горкой — зернистая икра, свежайшая, отборная. Килограмма два. Простенько и со вкусом. Присланные сказали: Шахман просил на стол гостям не ставить — для молодых, подарок. Да на столе и так икра есть, бутерброды. И стол вообще ломится! (Но серебряное ведёрко, ведро с икрой — подарок, подарок!)

Свадьба! Свадьба! Подробности — см. фото, видеозапись на память.

Какая пара, какая пара! Она — такая миниатюрная Дюймовочка. Он — такой мускулистый Виннету.

(Расхожее заблуждение: все даги носатые, обволошенные, кавказской национальности. Нэ так всо было. Сказано, все настолько перемешаны. Сказано, кумык. Характерность и харáктерность. Чистая кожа, ни волоска. Прямой тонкий нос. Высокие скулы. Атлет. Виннету, вождь апачей. Кумык, однако. И — чемпион! Тяж.)

Все местные апачи на свадьбе собрались — с Пушкинской, с Кротова, с Маркова. Жених настоял, условие… Под конец, само-собой, не удержались, распалились, чуть не выпали из условной борьбы в безусловное побоище. Ещё бы! С Пушкинской — и с Маркова! Ладно хоть, шахмановские сразу ушли. Ты что тут делаешь вообще?! А ты вообще, что тут делаешь?! Но Виннету сказал: стоп, всё! Вождь сказал! И стало всё, и стало стоп. В лезгинке адреналин выплёскивайте, апачи. Музыка! Оркестр, ты зачем здесь вообще?!