Путь Владычицы: Дорога Тьмы (СИ) - Эфф Юлия

Процесс сбора накопившегося ресурса показался скучным, и Кайа больше никогда не подглядывала. К тому же матушка трижды брала её с собой на обряд для средних сестёр на Жертвенную Гору. Там в самую Длинную Ночь дикие возлагали дары и приводили своих непорочных детей для обряда — в знак почитания Тьмы Охраняющей и Помогающей.

На Жертвенной Горе над сёстрами-фрейями проводили обряд. Прошлый год для Солвег стал шестыми, а для Улвы — вторым. Значит, в этот раз карамалийцы достанутся им. Если, конечно, отец не разрешит Марне и Инграму побаловаться. А для Кайи скоро, как только Тьма даст знак, дикие принесут первую жертву, и тогда уже Кайа будет отсчитывать семь жертвоприношений до окончательного взросления.

Да, ей не положены карамалийские пленники, но с каким удовольствием она бы выпила силу того, кто с удивлением и долей брезгливости рассматривал принцессу! А ещё хотелось потрогать их всех, узнать, чем пахнет их светлая кожа и длинные вьющиеся волосы… Кайа представила, как подходит к самому яркому и высокому, и он преклоняет колени, чтобы невысокая принцесса смогла положить ему руки на плечи… Кайа резко остановилась. Да, тот здоровяк если и позволит потрогать себя, то при этом сохранит достоинство несломленного врага, явно презирающего фрейев!

“Смутсиг-литет-фрик” — кажется, это слово или фразу повторили трижды карамалийцы в присутствии Кайи, и каждый раз оно вызывало у них улыбки. Было ощущение, что рабы говорят о ней. Принцесса остановилась, подумала и изменила курс — к покоям Инграма, который лучше всех сестёр знал несколько языков, в том числе карамалийское наречие, благодаря Вилфред-дану. Кайа понадеялась, что брат будет у себя в этом время, а не находиться в дежурном полёте с отцом.

Она ошиблась — Инграм улетел. Побоявшись, что забудет иностранную фразу и вместо того чтобы записать его, скучающая Кайа отправилась на поиски любого офицера с судна, на котором привезли рабов. Им оказался новый помощник капитана «Сердца Тьмы» Кристер-дан, развлекавший на кухне свою невесту и прислугу.

— Кристер-дан, вы знаете малерийский? — не обращая внимания на переполох, вызванный её появлением, Кайа подошла к подпрыгнувшему и вытянувшемуся перед ней помощнику капитана.

— Н-немного, моя доннина, — ошалело ответил Кристер. Кстати, он был немногим выше принцессы, и Кайа почему-то на это обратила внимание. Взрослый фрейлер-фенрик достиг своего максимального роста, тогда как Кайе ещё предстояло немного вытянуться.

— Как переводится с карамалийского “смутсиг-литет-фрик”?

Темнокожее лицо помощника капита дёрнулось. Он явно узнал слово, но решил, что не стоит озвучивать перевод:

— Это слово недостойно ваших ушей, моя доннина…

— Немедленно скажи! — Кайа гневно топнула ногой, и в кухне перестали греметь посудой. — Я тебе приказываю!

Кристер-дан опустил глаза и пробормотал:

— Возможно, это оскорбление, моя доннина…

— Быстро!

— «Смутсиг фрик» — «грязножопый урод». Так мне говорили.

— Хм, а «литет»?

Помкапитана неуверенно повёл плечами:

— Сожалею, моя доннина, я не силён в языках.

Не благодаря его и не отдавая приказ продолжать работу, Кайа стремительно, как и вошла, покинула кухню, вспоминая по дороге уроки малерийского. Вилфред-дан учил запоминать слова фразами или парами. Например, mörk и ljus — «тьма и свет», klok и dumbom — «мудрый и глупый»… Наконец, вспомнила: stor и litet — «большой и маленький»… Значит, оскорбление относилось точно к ней. Маленькая гряз… Девушка остановилась, провела рукой по зазудевшим чешуйкам на лице. Грязный уродец — вот, значит, кем для ничтожных карамалийцев была Кайа!

Внезапно тесно стало в груди, навернулись слёзы, и принцесса помчалась к единственному фрейю, понимающему её всегда, поддерживающему и никогда не насмехающемуся — матушке-королеве.

3. Наказание для виновных

Разглядев принесённую одежду, карамалийцы выругались в сотый раз.

— Проклятые ящеры! — Олоф расстроено натягивал штаны, вернее, некое их подобие — белые тонкие шаровары со сборчатой вставкой, прикрывавшей перед и зад, ибо ткань нещадно просвечивала на свету. Хлыст достал и до него, и Олоф взбесился, кидаясь в сторону охранника. — Ах, ты, ублюдочный!..

Его перехватили свои, задержали, пытаясь успокоить. Охранник не дрогнул, только в глазах промелькнула лёгкая тень испуга, и снова высокомерное выражение разлилось на смуглом лице.

— Зато не жарко, — философски сказал Дыв, затягивая завязки на поясе. — Я думал, вообще голыми поведут… Э!

Хлыст огрел спину, оставляя очередной розовый след, и уже Дыв, единственный кто знал фрейский, обратился к охраннику:

— Дай мне их успокоить, болван! Или ты хочешь, чтобы мы здесь бунт устроили?

Охранник невозмутимо опустил хлыст и больше его не поднимал, ибо обещанный бунт, в самом деле, вполне мог состояться. Появившаяся новая служанка внесла небольшой сосуд, макнула туда рукой и показала пленным на себе, мол, надо натереться.

— Что за дрянь? — спросил Лаурис, принюхиваясь к мази и косясь на окаменевшего охранника. — Это целебная мазь или?..

Дыв перебросился парой фраз со служанкой и перевёл:

— Говорит, просто благовония, чтобы господам не внушить отвращение запахом. У них обоняние, как у … ящериц.

Рыжий Торвальд, на котором штаны, несмотря на их большой размер, смотрелись узко и несуразно, покачал головой, когда Олоф приблизился с ладонью, наполненной маслом. Тощий Янне тоже отказался:

— Пусть нюхают, твари, чем пахнет нормальный человек.

Остальные всё-таки натёрлись и помогли друг другу.

— Что дальше? — спросил Дыв у охранника.

Их вывели из темницы, на сей раз добавилось сопровождение: колонну заключили два стражника, ожидавшие снаружи темницы и тоже с хлыстами.

Миновали всего три пролёта по каменной лестнице, свернули за угол, и носы уловили запах еды. Кто-то выразил надежду, что, может быть, их хотя бы покормят перед смертью.

— Твое желание сбудется, — буркнул Дыв, как только пленников привели в небольшую комнату, снова без окон, с тремя длинными столами и скамейками рядом. На одном стояли плошки с дымящимся содержимым, лежал хлеб, деревянные ложки и два кувшина в окружении деревянных кружек.

Настроение немного улучшилось: последний раз, ещё на каравелле, вечером в клетку швырнули два чёрствых каравая, таких же чёрных, как и сами фрейские бродари, да соизволили просунуть черпак с застоявшейся водой. Пообещали, что кормёжка в следующий раз будет на континенте, — и слово сдержали. Прошло полдня: пока пришвартовались, пока по знойной улице под молчаливое глазение толпы провели во дворцовую темницу, там часа два томительного ожидания и, наконец, купание.

— Ничего, есть можно, — хмуро поковырялся Грегор в чашке. — Дыв, спроси, чьё мясо.

В каше, сытной, сваренной с пшеном, виднелись тёмные куски. Карамалийцы осторожно пробовали, показалось съедобным, — и замолчали, уткнулись в плошки. Мясо овцы оказалось слегка жестковатым, и это потребовало медленной работы челюстей. Только Олоф ковырялся, отодвигая мясо: зачатки друидской магии требовали больше растительной пищи, чем животной. У него забрали и поделили между желающими мясоедами.

Большая часть пленников, расслабившаяся от долгожданной пищи и сладковатого кваса, унеслась мысленно в проклятый день, когда боги посмеялись над карамалийцами, отвели глаза и лишили разума на какие-то минуты, чтобы потом повергнуть в позор наказания…

Идею принцев Ядрана и Давора, пожелавших увидеть Всемирье и набраться мудрости, поддержало много желающих — молодые карамалийцы и с десятка два малерийцев, явно засидевшихся на родине. Ни о каких попутных захватах территорий и провокациях в адрес фрейев речи не шло: принцы всего лишь собирались спуститься на юг, принести жертву на островах у Челюсти Бога и посмотреть, что там, дальше, на востоке, за фрейским и арнаахальским континентами, затем пересечь Океан Безвременья (на сколько хватит сил и провизии, чтобы ещё и вернуться).