Любовь - Валентин Маслюков

— Мужики наши говорили, что государыня Золотинка. Вот бы ее сыскать, — отвечала Золотинка, подпадая под обаяние обстоятельной и уважительной беседы.

— Ну, государыня не прячется, — усмехнулся мужчина.

— Она ведь из Колобжега, — оживилась Золотинка, как бы обрадованная поддержкой.

Простодушный замысел искать поддержки и помощи у великой государыни мог зародиться только в бедовой мальчишеской голове. Отец и мать многозначительно переглянулись, но никаких соображений — а они у них, безусловно, были! — не высказали.

— Ну вот что, — решил отец, — ночуй, коли хочешь, с нами. А утром уж, извини, покажем тебе дорогу.

Золотинка послушно кивнула — как ребенок, который не умеет сказать спасибо там, где это нужнее всего.

— Жучка косточки ест.

Нашлась и косточка для Жучки, и краюха хлеба для мальчика. Золотинка легла с краю устроенной под навесом постели и порядочное время таилась с закрытыми глазами, подслушивая хозяев. Но они шептались о своем, а потом затихли.

Когда Золотинка проснулась, было уже светло. Ночью шел дождь, все стало мокро, грязно и уныло.

— Где государыни дом? — спросила Золотинка, как только поймала на себе неулыбчивый взгляд женщины.

— Марушка проводит тебе к дому Чапли. Это городской дворец великой государыни, — отвечала женщина как о деле решенном. — Люди говорят, княгиня Золотинка сейчас в столице. Может, тебе и повезет сердце-то государыни тронуть. Сердце-то у нее есть, у нашей государыни. — Женщина кашлянула и натянула на плечи рогожу, от холода она подрагивала, но лишнее тряпье, что имелось в «доме», все лежало грудой на крепко спящем, розовом от жары малыше.

Отец, надо думать, ушел на промысел. А есть было нечего. Поэтому Золотинка перетянула рубаху веревкой, кликнула Жучку, и они с девочкой, тоже голодной, полезли на каменную осыпь под одиноко стоящей, с дырами окон стеной.

Мокрые, раскисшие черным пожарища оказались при пасмурном свете утра не столь уж непроходимыми, как это представлялось в темноте; не трудно было проследить заваленные лишь частично улицы. В грязи копошились, отыскивая годную еще на что-нибудь утварь погорельцы. Довольно близко тянулись серой грядой уцелевшие от пожара дома, целый город с подпалинами и проплешинами.

— На, ешь, — сказала Марушка, когда они пробежали достаточно, чтобы согреться. В потной ладошке ее скомкался влажный ломоть хлеба.

— Нет! — живо откликнулась Золотинка. — Ешь сама. Меня там накормят.

— Где накормят?

— Во дворце у княгини.

— А-а! — сразу поверила девочка.

По дороге она съела хлеб — до крошки и потом, когда уже нечего было жевать, спросила вдруг, словно набравшись храбрости, — дрогнувшим голосом:

— А в какие игры у вас играют?

— Игры? — бестолково откликнулась Золотинка, убежавши мыслями далеко вперед — что, верно, Марушка и чувствовала, робея. — В обыкновенные. В жмурки.

— В жмурки и у нас играют, — возразила Марушка, не совсем как будто убежденная таким простым ответом. — А еще?

— Ну… В чижа.

— Знаю.

— В комара. В сороку. В рюхи. В скракли.

— Это как?

— Городок на городок.

Больше Марушка не решилась спрашивать, хотя скракли, как кажется, донельзя возбудили ее блуждающее в потемках воображение.

А Золотинка не забывалась — то и дело ловила она на себе придирчивый взгляд, который напоминал о вчерашних погромах. Никто однако не пытался остановить детей. Чумазая спутница и собака придавали видимость достоверности чистой воды оборотню, каким была Золотинка. Нужно было обладать особой изуверской проницательностью, нюхом ищейки, чтобы угадать в оборванном мальчишке «злопрелестного» пигалика, и обладать талантом большого волшебника сверх того, чтобы распознать в пигалике оборотня. Таких, с обостренным нюхом, по утреннему холодку пока не попадалось, утомленные вчерашним избытком проницательности, ищейки, возможно, спали. А в городе — там, где кончились пожарища и поднялись не тронутые огнем застройки — в сутолоке тесных улиц, в обыденной толкотне, никто и вовсе не оборачивался на мальчишку.

Целые толпы замурзанных мальчишек и девчонок, многие из которых еще не выплакали слез сиротства — их немытые рожицы хранили разводы, целые толпы нищих толклись на соборной площади, ожидая милостыни у церквей. Марушка сказала, что государыня не велела разгонять нищих и теперь они слоняются прямо под окнами дворца. Вот он. Чаплинов дом.

Это было высокое, в четыре жилья и выше, темное строение дикого камня. Широкие красивые окна отмечали нынешнее назначение дворца, а узкие прорези бойниц по другим местам напоминали о военном прошлом; острые игольчатые башенки и крутая крыша венчали это суровое, но величественное здание. У простого крыльца с двойной дверью живописной вольной ватагой стояла нарядная стража, человек десять.

— Вот бы тут жить! — вырвалось вдруг у Золотинки, и она встретила испуганный взгляд девочки, на славной мордашке ее под платочком округлились глаза:

— Здесь государыня живет! — И потом, без передышки, словно в омут бросилась, выпалила: — А почему вы пигалик?

— С чего ты взяла? — смутилась Золотинка.

— Мамка с папкой говорят. Слишком уж ловкий.

Золотинка оглянулась, потом нагнулась близко-близко, будто желая сообщить нечто доверительное, и, когда девочка поверила этому движению, быстро поцеловала ее в щеку.

— Пигалики в скракли не играют, в скракли играют в Колобжеге.

Повергнув Марушку в смятение, Золотинка выгадала время, чтобы решить участь Жучки. Как ни печально было расставаться с преданной собачкой, Золотинка не чувствовала себя вправе подвергать Жучку непосильным для собачьей души испытаниям.

— Давай Жучка останется у тебя?

Что было спрашивать — спрашивать не годилось, даже такой, больше похожий на предложение вопрос заставил Марушку вспомнить родителей и усомниться…

— А мне никак, — продолжала без промедления Золотинка. — Куда я ее? Пусть с тобой будет. Пока.

— Пока, — заворожено подтвердила девочка.

С Марушкой не трудно было договориться, сложнее было внушить эту мысль — «пока» — Жучке, которая не верила ни в какие «пока, покудова, пока время терпит», Жучка жила настоящим. Она поскуливала, тревожно заглядывая в глаза… Но что могла противопоставить рыжая, с куцым обрубком вместо хвоста дворняжка многообразным хитростям людей, которые и себя-то обманывали так ловко? Какими доводами могла бы она опровергнуть просительные объятия Марушки и коварные внушения Золотинки? Жучка ушла, не убежденная, она беспокойно и укоризненно оглядывалась, а Золотинка осталась одна. Не «пока» и до времени, а просто одна — без всяких смягчающих обстоятельств.