О времени и о себе. Рассказы. - Алексей Нелюбин

А выжить, действительно, было трудно. Уже по истечении нескольких лет, пропустив рюмочку, он со слезами на глазах начинал вспоминать. Под Смоленском строили рокадные фронтовые дороги. Но после нескольких побегов пленных их погрузили в вагоны и увезли в Польшу. Опустили в шахты. Заставили добывать каменный уголь. Жили там же внизу, поэтому было тепло. Кормили так, чтобы выполнял две дневных нормы. Обращались сносно. Спрашивали мы Анатолия, знает ли он город Лодзь? «Да, этот город был недалеко от нас». Вот когда подтвердились предсказания тех пяти букв. Невольно поверишь в сверхъестественную силу.

В сорок четвертом пришли свои. Освободители! Согнали нас всех за колючую проволоку. Месяца три держали под усиленным надзором. Потом партиями начали отправлять по всем областям России. Мы попали в Калининскую. На месте лагеря ничего не было. Сами валили лес. Сами строили бараки. Сами себя огородили в пять рядов колючей проволокой. Вот это освободили! Как допрашивали, вели дознание, не расскажу. Подписку дал. Но жив остался. Только вот телом ослаб. В основном выручала лошадь. Ей выдавали корма, тут и мне перепадало. Жмыхи там, отруби разные. Из бочки тоже можно было «полакомиться». Иногда поверху плавали кусочки хлеба или овощи. Я их вылавливал. Сам ел, друзей подкармливал. Вот так и выжили. «А как же так получилось? — спрашивали мы. — Вас, освобожденных, не отпустили сразу домой? Ведь во все времена, после всех войн, освобожденный солдат из плена шел домой». «А вы знаете, что сказал т. Сталин на приеме иностранных журналистов? У нас, мол, нет своих военнопленных. Есть враги народа. Вот и докажи, что ты не враг. Пройдут десятки лет, пока докажешь. А жить-то когда?» Уехали из той местности, где раньше обустроились. Подальше от докучливых вопросов и любопытствующих доглядов. Нашли тихое местечко на берегу Волги в затоне. Он устроился мотористом на местном буксирном пароходике, а она продолжала обшивать себя, родню и соседей. Но и тут его нашли. Уже несколько раз появлялись какие-то люди, спрашивали в конторе и у соседей, не ведет ли «враг народа» агитацию против Советской власти, как работает? «Вертухаи, — по-зэковски называл их Анатолий. — Они нигде не дадут покоя до смерти» А жить надо. Раскопали огород. Построили свой небольшой домик. Очень огорчались, что нет наследников. Видно, вытравили всю мужскую плоть смертоносные тверские болота. Лишили главного, для чего создан человек — творить потомство. Удрученная непомерными переживаниями, сестра решила посвятить себя религии. Много молилась. Соблюдала все посты. Ездила на святые места. Так бы и жить им тихо и мирно, но подспудно назревала трагедия.

За неделю перед Пасхой зажгла сестра лампаду перед иконами в своем доме. Не угасая, она должна была гореть всю неделю. Съездила в район, купила кулич и готовилась освятить его на Пасхе. В Великий пост православные не должны употреблять жирную пищу. В последнюю неделю кушать только один раз в день. В последний день принимать пищу можно только после освящения ее священником. Когда закончился весь пасхальный обряд, она вместе с другими богомольцами присела на ступеньки у церкви и решила разговеться куличом и яичками. Но истощенный организм не принял пищи. Ей сделалось плохо. Тошнота подступила под самую грудь. В глазах потемнело. Прилегла на ступени. Ее окружили. Вышел батюшка и велел вызвать «скорую помощь». Прошло два часа, пока дождались «скорую». Сестра потеряла сознание и лежала без движения. Муж приехал в район к вечеру, а она уже бездыханная. Врачи дали заключение:отравление. «Нет, не отравление, —говорил Анатолий. — Накануне она рассказывала сон, как ее покойная мать звала к себе. Вот она и ушла, выбрала Светлое Воскресение. Душа ее будет вечно в царствии Небесном».

А лампада, зажженная ее рукой, горела, не угасая, еще два года. В память о жене, муж постоянно поддерживал горение, пока сам не оставил этот бренный мир.

«Шпион»

— Здравствуйте ! Петр Васильевич пришел! Сейчас он вам пропоет. Послушайте его голос ! —этими словами он каждый раз начинал свое представление, войдя в любой крестьянский дом. Снимал шляпу, ставил свой большой черный портфель куда-нибудь в уголок, приглаживал длинные напомаженные волосы, становился перед образами и начинал с молитвы «Отче Наш». Дальше шли «Богородица «, «Верую» и многие другие. Вдруг сбивался в словах и начинал петь на церковный лад песни «Катюша», «Сулико», «Полюшко-поле» и при том крестился и усердно кланялся. Под конец переходил снова на молитвы и заканчивал вопросом:

— Ну как ? Хороший у Петра Васильевича голос? За это подайте ему на пропитание !

А голос у него был действительно хороший. Густой, звучный бас. Исключительно правильное исполнение всех псалмов, даже без сопровождения хора, приводило в божественный трепет не только богомольных старушек, но и неверующих, скептиков.

Как при шторме и морской буре стихия выносит на берег обломки погибших кораблей, так и при войнах и революциях, на волнах всеобщей беды и горя выплескиваются на берег людские судьбы. Неприметные до войны нищие, калеки, странники вдруг оказались у всех на виду. Ходили они группами и в одиночку. Промышляли кто как мог. Одни просто просили на пропитание, другие пытались его заработать. Помогали по хозяйству, сидели с малыми детишками, пасли на околице гусей и мелкий скот. Петр Васильевич появился в нашей местности в середине 1942 года, когда эшелоны эвакуированных, наполнив Зауралье, начали разгружаться на наших станциях. Некоторые сказывали, он из южных районов. Другие утверждали, что из-под Новгорода Великого. И что родители его были священнослужителями, но при общем гонении на них репрессированы, угнаны куда-то на Север, да там и сгинули. А Петр, закончив духовную семинарию, тоже готовился стать священником, но, не выдержав потерю родителей, начал заговариваться, а потом и совсем свихнулся. Вообразив себя вечным странником, ушел в народ. Роста выше среднего, в черном осеннем с бархатным воротником пальто, в шляпе, с портфелем, он выглядел вполне солидно. Разговор со встречным начинал толково и обстоятельно, но потом вдруг начинал нести такую околесицу, что собеседник, махнув рукой, оставлял Петра Васильевича среди дороги.

На бытовые темы он не любил говорить, но если разговор касался священного писания и жития святых, тут ему не было равных. Свои доводы обязательно сопровождал пением божественных стихов и молитв. И настолько удачно у него это получалось, что послушать его сходились со всей округи. Особую популярность он приобрел за богослужение по погибшим воинам и во здравие живых. Молва дошла и до района, где в ту пору в средней школе размещался госпиталь для тяжелораненых. Им, видно, надоели ежедневные политбеседы, и они пожелали услышать православное слово. Но так как в округе найти священника было невозможно, а отказать раненым тоже нельзя, то решили пригласить Петра Васильевича. И он пришел. Его провели в палату, где лежали особенно пострадавшие и уже отчаявшиеся вернуться к жизни. Войдя в палату, он огляделся и, убедившись в отсутствии святых образов, вынул из портфеля иконку-складень, поставил на одну из тумбочек и начал службу. Мгновенно все этажи и коридоры наполнились его приятным сочным голосом. Раненые в других палатах всполошились: и кто на костылях, кто на колесах устремились в том направлении. Даже начальник госпиталя со своим замполитом подошли и замерли в оцепенении. А Петр Васильевич, обращаясь к пожилому лежащему бойцу, громогласно произносил : «Да святится имя твое ! Да приидет царствие твое! Да будет воля твоя !» Благодатные слезы умиления текли по щекам бывалого солдата. А божий служитель вдруг запнулся в словах и неожиданно завел всем знакомую песню «Тачанку». Кто слышал раньше о таких фокусах Петра Васильевича, начал посмеиваться, а другие недоуменно открывали рот, но поняв, что такое происходит не случайно, тоже начали хохотать и подпевать главному запевале. Через пять минут весь госпиталь уже гудел, распевая «Трех танкистов». А Петр Васильевич на полном серьезе продолжал креститься и отвешивать поклоны Святой Богоматери. Богослужительный концерт окончился. Пастыря увели в столовую, накормили и на дорогу дали, но больше уже не приглашали. А Петр Васильевич еще какое-то время ходил по окрестным деревням, проповедуя православную веру.

Вдруг слышим, арестовали нашего священнослужителя на железнодорожной станции. Оказалось, его появление в военном госпитале, постоянное нахождение на вокзале, где он ночевал, поездки с воинскими составами от станции до станции возбудили подозрение особых органов. Война ведь идет. Надо быть бдительным. Установили наблюдение и заметили, что после каждого посещения деревни или другого населенного пункта он вынимал из портфеля большую тетрадку и что-то там записывал. Решили посмотреть в эту тетрадь. Подговорили мальчишек, и те утащили портфель вместе со всем содержимым. Сколько ни смотрели чекисты разных калибров, ничего понять не могли. Страницы разграфлены. В начале каждой строчки число и месяц. Дальше идут крестики, черточки, нолики, палочки. Понять не поняли, но нюх подсказывал что-то подозрительное. Похоже на отметки проходящих воинских составов разного назначения. Крестик — санитарный. Нолик — товарный. Палочка — пассажирский. Сверили с железнодорожным расписанием, не сходится. Надо брать самого. Взяли. С ранних лет родители воспитывали у сына бережливость ко всему, что дает человеку Бог.