Танцы на льду - Андрей Кивинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Застраховались?
— Да.
— Напрасно. У нас эти явления места не имеют.
— Имеют, имеют. У них статистика есть. Уже восемь случаев в этом году, в том числе один в соседнем доме.
— Что, тайфун?
— Оползень.
— Тогда я, пожалуй, тоже застрахуюсь. От смерча «Торнадо». Как компания называется?
— Это… как же его… «Стикс».
— Ничего название. Речка на тот свет. Кажется, в греческом святом писании.
— Мне нравится. Красиво звучит.
— Да Бог с ним. Значит, Иринка при деле. Давайте к другим соседям перейдем. Вот те, напротив…
Полчаса мне пришлось обставляться, скрывая истинную причину расспросов, что само по себе неинтересно и скучно. Скорей бы, что ли, представился случай пострелять. Мало-мало-мало-мало-мало огня…
Чуть скрасила беседу совершенно секретная информация о проживающих этажом выше наркоманах.
Вполне удовлетворенный услышанным, я оставил соседку в покое.
Класс, однако! Такой молодой девочка и уже управляющий, вах! Неужели сам? Что случилось с моим гордым народом? Какой-то глупый женщин сидит во главе стола! Кровь кипит в пламенном сердце горца! Где мой сабля?!
Компанию с необычным греческим названием я отыскал без особого труда, обежав все соседние дворы. «Стикс» занимал первый этаж небольшого жилого дома. Я понял это по одинаковым узорчатым решеткам на окнах. Вывеска была достаточно непримечательна, что говорило о полном игнорировании рекламы. Я толкнул металлическую дверь с «рыбьим глазом» и проник внутрь, надеясь, что меня окружат теплотой и вниманием, как во всех цивилизованных страховых компаниях. Однако мимо. Вместо теплоты и внимания перед моими добрыми глазами возник гориллообразный паренек в бордовом пиджаке:
— К кому?
— Просто… От тайфуна хочу…
— А, пошли.
Паренек пропустил меня вперед и пристроился сзади. Надеюсь, контора не занимается похищением человеческих органов, и я выйду отсюда живым. Тьфу-тьфу…
Мы прошли строго-настрого по коридору, свернули направо и остановились перед дубовыми дверьми.
— Сюда.
— Спасибо…
Да, кстати! Совсем забыл вам сказать, что сейчас зима, а точнее декабрь — прекрасный месяц, воспетый нашим великим поэтом Тютчевым! Ой, извините… Чего-то я не такой сегодня.
Страховаться от тайфуна я не стал. От селей и подавно. Был соблазн оградить себя от наводнения, но вовремя вспомнилось, что живу я на седьмом этаже и затопить нас может только сосед сверху. Все прелести коммерческого страхования мне доказывала, к сожалению, не Ирка Рябинина (вот так фамильярно, без отчества, без должности, ну чисто по-ментовски), а рекламный юноша с какими-то голубыми наклонностями. То за руку меня возьмет, то захихикает над собственными плоскими остротами. Козел, короче. Меня же интересовали не его пошлости и уж тем более не предлагаемые варианты страховки, а внутреннее убранство заведения.
Оно, убранство, оказалось вызывающе неброским. В других компаниях, где мне приходилось страховаться от стихийных бедствий, солидность заведения подчеркивалась дорогим и престижным интерьером — от полотна эпохи Ренессанса (холст, масло) до компьютера с турбоохлаждением. По крайней мере, я так представляю себе крепко стоящую на ногах фирму.
Здесь ничего такого. Картонный Пикассо, пришпиленный кнопками к дешевым обоям, пожелтевший от засухи кактус на металлическом сейфе и календарь с третьесортной девицей без одежды, рекламирующий компанию «Стикс» — светлую полосу в твоей жизни.
Хотя, может, такая обстановка — это тоже рекламный трюк. Смотрите, мол, какие мы удивительные ребята. У самих ничего, кроме кактуса, потому что все клиенту, все для клиента…
Второй стол в комнате показывал, что голубой агент трудится не один. То же самое утверждала рогатая вешалка, на которой, кроме черной мужской куртки и меховой шапки, повисло коричневое женское пальто с меховой отделкой — мечта продавщицы Леночки. Вывод: товарищ управляющий вышла. Возможные варианты опустим. С каждым может случиться. Я вот, кстати, тоже захотел.
Поэтому говорим спасибо и отваливаем.
До дверей на улицу меня не провожают, приходится искать санитарный узел в одиночку. Он на всю компанию единственный и ужасно отталкивающий. Про чудеса фирмы «Искра-софт» в «Стиксе» никогда не слыхали. Но зато, как и в нашем отделе, пользуются газетами.
Туалет пуст. (Я, разумеется, сначала постучал.)
С подозрением вглядываюсь в коридор компании. В нем помимо туалетной и дубовой есть еще одна дверь. Наверное, директор за ней. Я перемещаюсь по коридору и дергаю ручку. Кукиш, замочек мешает.
Вспоминается бесстыдное детство, и глаз опускается до замочной скважины. Скважина большая, но в нее ни черта не видно, кроме картины Малевича «Черный квадрат». Охов и вздохов тоже не слышно. Я надеялся — вдруг Ирина Алексеевна стесняется при свете.
— Эй, ты что там забыл?
Я мгновенно выпрямляюсь и, кивая вниз, стеснительно говорю:
— Да вот, туалетик бы…
— У нас только служебный, иди к метро.
Товарищ в «бордо» не уходит, то есть ждет моего исчезновения. С горестной миной на лице я исчезаю.
На пороге «Стикса» меня ждет неудачный оборот событий. Напротив останавливается темно-синий «вольвешник», и из него, сжимая под мышкой кожаную папку и держа в руке букет ярко-алых роз, выползает Аркадий Андреевич Блюминг. Радость-то какая! Здравствуй, сынок! Насовсем? Нет, мама…
Деваться мне некуда, и я иду на врага с открытым забралом и твердым взором. Если честно, то лучше б нам не встречаться. Копать удобнее втемную.
— Вы? Что вы тут?…
Я немного взволнован и начинаю резать матку-правду:
— Чтобы вот! Хочу поговорить с Рябининой Ириной Алексеевной. По поводу вашего нечаянного падения. Якобы нечаянного. Может, она подтвердит слова товарища Касторкина?
Блюминг покрывается металлургическими пятнами. Пошел процесс плавки. Страна получила первую тонну чугуна!
— Да вы с ума…
— Извините, я спешу. Если увидите Ирину Алексеевну, передайте, что я жду ее в любое время.
Я огибаю «Вольво» и двигаюсь уверенным и спокойным шагом, ощущая спиной сверлящий глаз Блюминга. Ну и пусть сверлит. Облажается. У меня бронежилет.
Пообедав, я возвращаюсь в отдел. Наставника нет. Есть записка, что он на территории, возможно, сегодня будет. Я сажусь заполнять за него информационно-поисковые карточки — большущие листы с множеством непонятных пунктов. Карточки заполняются на каждое преступление для загрузки в банк данных информационного центра.
Сейчас конец года, начальство выбивает с оперов долги, а у наставника долгов, как у компании «Хопер». Наставник переложил свои проблемы на мои молодые плечи, заявив, что все прошли через это, как и через дежурство в новогоднюю ночь. Это намек с дальним прицелом.
Незаполненных карточек накопилось штук шестьдесят, поэтому нагрузка на меня ложится тяжелая. Особенно когда не знаешь, как их заполнять. Наставник покрутил пальцами — тут писать, тут не писать, остальное понятно — и растворился в рейде.
Первую карточку я заполняю целый час. Ломаю голову, словно решаю кроссворд, роюсь в Витькиных журналах, кропотливо вывожу каждое слово, указываю приметы похищенных вещей и преступников, полагая, что мой скорбный труд не пропадет и сыграет решающую роль в изобличении какого-нибудь подлеца.
Наконец дело сделано, и я иду к Вальке за консультацией — все ли верно? Валька барабанит на машинке.
Узнав причину консультации, он небрежно кивает в угол:
— Господи, Юра, у нас же компьютер эту ерунду заполняет и на принтер выдает. Тот ящик видишь? Там щель специальная. Вставляй свою карточку.
Я удивляюсь достижениям научной мысли и вставляю карточку в щель.
— Вставил? Красную кнопочку теперь нажми.
Я жму. Карточка медленно исчезает в щели.
— Все, открывай дверцу и забирай правильно заполненную. Делов-то…
Я нахожу дверцу, поворачиваю ручку, дергаю и обнаруживаю горку бумажной трухи.
Валька ржет на весь отдел. Мне обидно. Даже не за то, что я такой лох — перепутал компьютер с машиной для уничтожения документов, — а за то, что труд пропал зазря.
— Валя, я целый час ее заполнял. А с вашей техникой любой лопухнется…
Валька переламывается пополам от смеха.
— Хоро… хороший компьютер, правда? Вчера поставили. Ничего больше не хочешь заполнить? А то пожалуйста…
Я не отвечаю. Валька наконец успокаивается и протягивает чистый бланк карточки: — На, не переживай. Если не знаешь, как заполнять, применяй правило трех «П» — палец, пол, потолок. Кто это тебя подбил на чистописание? Витька, что ли?
— Он.
— Да, не любит Витька бумажное делопроизводство… Ты не обижайся, Юрик. Меня, когда я на работу пришел, покруче подставили.
Валька откинулся на стуле и убрал руки с клавиш машинки.