Бледное пламя - Владимир Набоков

ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ

Безлистый l'if{74} — большое "может статься"Твое, Рабле. Большой батат{75}.Иль вкратце:IPH{76} — Institute of Preparation forThe Hereafter[3]. Я прозвал его"Большое Если". Нужен был им лекторЧитать о смерти. Мак-Абер, их ректор,Писал ко мне: "курс лекций про Червя".Нью-Вай оставив, кроха, ты и яПеребрались тогда в соседний штат, —510: В Юшейд гористый. Я горам был рад.Над нашим домом виснул снежный пик,Столь пристально далек и дивно дик,Что мы лишь заводили взгляд, не в силахЕго в себя вобрать. IPH слыл могилойМладых умов; он был окрашен в тонФиалки и в бесплотность погружен.Все ж не хватало в нем той дымки мглистой,Что вожделенна столь для претериста.Ведь мы же умираем каждый день:520: Живую плоть, а не могилы теньЗабвенье точит; лучшие "вчера"Сегодня — прах, пустая кожура.Готов я стать былинкой, мотыльком,Но никогда — забыть. Гори огнемЛюбая вечность, если только в нейПечаль и радость бренной жизни сей,Страданье, страсть, та вспышка золотая,Где самолет близ Геспера растаял,Твой вздох из-за иссякших сигарет,530: То, как ты смотришь на собаку, следУлитки влажной по садовым плитам,Флакон чернил добротных, рифма, ритм,Резинка, что свивается, упав,Поверженной восьмеркой, и стопаВот этих самых строчек, — не ждутВ надежной тверди неба.ИнститутСчитал, напротив: стыдно мудрецамЖдать многого от Рая. Что, как тамНикто не скажет "здрасте", ни встречать540: Не выйдет вас, ни в тайны посвящать.Что, как швырнут в бездонную юдоль,И полетит душа, оставив больНесказанной, незавершенным дело,Уже гниеньем тронутое тело —Неприодетым, утренним, со сна,Вдову — на ложе жалостном, онаНевнятным расплывается пятномВ сознании разъятом, нежилом!

IPH презирал богов (и "Г"){77}, при этом550: Мистический нес вздор{78}, давал советы(Очки с медовым тоном для ношеньяНа склоне лет): как, ставши привиденьем,Передвигаться, коль вы легче пуха,Как просочиться сквозь собрата-духа,А если попадется на путиСплошное тело — как его пройти;Как отыскать в удушье и в туманеЯнтарный нежный шар, Страну Желаний{79}.Как в кутерьме пространств, галактик, сфер560: Не одуреть. Еще был список мерНа случай неудачных инкарнаций:Что делать, коль случится оказатьсяЛягушкою на тракте оживленном,Иль медвежонком под горящим кленом,Или клопом, когда на Божий светВдруг извлекут обжитый им Завет.

Суть времени — преемственность, а значит,Безвременность корежит и иначитПорядок чувств. Советы мы даем570: Как быть вдовцу: он потерял двух жен;Он их встречает — любящих, любимых,Ревнующих друг к дружке. ОбратимаПо смерти жизнь. У прежнего прудаОдна дитя качает, как тогда,Со лба льняные пряди собирая,Печальна и безмолвна; а другая{80},Такая же блондинка, но с оттенкомЗаметным рыжины, поджав коленки,Сидит на балюстраде, влажный взор580: Уставя в синий и пустой простор.Как быть? Обнять? Кого? Какой забавойДитя развлечь? Недетски величавый,Он помнит ли ту ночь на автострадеИ тот удар, убивший мать с дитятей{81}?А новая любовь — лодыжки тонБалетным черным платьем оттенен, —Зачем на ней другой жены кольцо?Зачем гневливо юное лицо?

Нам ведомо из снов, как нелегки590: С усопшими беседы, как глухиОни к стыду, к испугу, к тошнотеИ к чувству, что они — не те, не те.Так школьный друг, что в дальнем пал сраженье,В дверях кивком нас встретит и в смешеньеПриветливости и могильной стужиУкажет на подвал, где стынут лужи{82}.И как узнать, что вспыхнет в глубинеДуши, когда нас подведут к стенеПо манию долдона и злодея,600: Политика, гориллы в портупее{83}?Мысль прянет в выси, где всегда витала,К атоллам рифм, к державам интеграла,Мы будем слушать пенье петуха{84},Разглядывать на плитах пленку мха,Когда же наши царственные дланиНачнут вязать изменники, мы станемВысмеивать невежество в их стадеИ плюнем им в глаза, хоть смеха ради.

А как изгою старому помочь,610: В мотеле умирающему? НочьКромсает вентилятор с гулким стоном,По стенам пляшут отсветы неона,Как будто бы минувшего рукаШвыряет самоцветы. Смерть близка{85}.Хрипит он и клянет на двух наречьях{86}Удушие, что легкие калечит.

Рывок, разрыв — мы к этому готовы.Найдем le grand néant[4], иль может, новыйВиток вовне, пробивший клубня глаз{87}.

620: Сказала ты, когда в последний разМы шли по институту: "Если естьНа свете Ад, то он, должно быть, здесь".

Крематоры ворчали зло и глухо,Когда вещал Могиллис, что для духаСмертельна печь. Мы критики религийЧурались. Наш Староувер Блю великий{88}Читал обзор о годности планетДля жизни душ. Особый комитетРешал судьбу зверей{89}. Пищал китаец630: О том, что для свершенья чайных таинствПоложено звать предков — и каких.Фантомы По я раздирал в клочкиИ разбирал то детское мерцанье —Опала свет над недоступной гранью.Был в слушателях пастор молодойИ коммунист седой. Любой устойИ партии, и церкви рушил IPH.

Поздней буддизм возрос там, отравивВсю атмосферу. Медиум незваный640: Явился, разлилась рекой нирвана,Фра Карамазов неотступно блеялПро "все дозволено". И страсть лелеяК возврату в матку, к родовым вертепам,Фрейдистов школа разбрелась по склепам.

У тех безвкусных бредней я в долгу.Я понял, чем я пренебречь могу,Взирая в бездну. И утратив дочь,Я знал — уж ничего не будет: в ночьНе отстучит дощечками сухими650: Забредший дух ее родное имяИ не поманит нас с тобой фантомИз-за гикори в садике ночном.

"Что там за странный треск? И что за стук?" —"Всего лишь ставень наверху, мой друг". —

"Раз ты не спишь, давай уж свет зажжем —И в шахматы... Ах, ветер!" — "Что нам в том?" —

"Нет, все же не ставень. Слышишь? Вот оно". —"То, верно, ветка стукнула в окно". —

"Что ухнуло там, с крыши повалясь?" —660: "То дряхлая зима упала в грязь". —

"И что мне делать? Конь в ловушке мой!"

Кто скачет там в ночи под хладной мглой?{90}То горе автора. Свирепый, жуткийВесенний ветер. То отец с малюткой.Потом пошли часы и даже дниБез памяти о ней. Так жизни нитьСкользит поспешно и узоры вяжет.Среди сограждан, млеющих на пляже.В Италии мы лето провели.670: Вернулись восвояси и нашли,Что горсть моих статей ("НеукрощенныйМорской конек"{91}) "повергла всех ученыхВ восторг" (купили триста экземпляров).Опять пошла учеба, снова фарыПо склонам гор поплыли в темнотеК благам образования, к мечтеПустой. Переводила увлеченноТы на французский{92} Марвелла и Донна.Пронесся югом ураган "Лолита"{93}680: (То был год бурь), шпионил неприкрытоУгрюмый росс{94}. Тлел Марс. Шах обезумел.Ланг{95} сделал твой портрет. Потом я умер.

Клуб в Крашо заплатил мне за рассказО том, "В чем смысл поэзии для нас".Вещал я скучно, но недолго. После,Чтоб избежать "ответов на вопросы",Я приступил к дверям, но тут из залаВосстал всегдашний старый приставалаИз тех, что, верно, не живут и дня690: Без "диспутов", — и трубкой ткнул в меня.

Тут и случилось — транс, упадок силИль прежний приступ{96}. К счастью, в зале былКакой-то врач. К ногам его я сник.Казалось, сердце встало. Долгий мигПрошел, пока оно (без прежней прыти)К конечной цели{97} поплелось.Внемлите!Я, право, сам не знаю, что сознаньюПродиктовало: я уже за гранью,И все, что я любил, навеки стерто.700: Молчала неподвижная аорта,Биясь, зашло упругое светило,Кроваво-черное ничто взмесилоСистему тел, спряженных в глуби тел,Спряженных в глуби тем, там, в темнотеСпряженных тоже{98}. Явственно до жутиПередо мной ударила из мутиФонтана белоснежного струя.

То был поток (мгновенно понял я)Не наших атомов, и смысл всей сцены710: Не нашим был. Ведь разум неизменноРаспознает подлог: в осоке — птицу,В кривом сучке — личинку пяденицы,А в капюшоне кобры — очерк крылНочницы. Все же то, что заместил,Перцептуально, белый мой фонтан,Мог распознать лишь обитатель стран,Куда забрел я на короткий миг.

Но вот истаял он, иссякнул, сник.Еще в бесчувстве, я вернулся снова720: В земную жизнь. Рассказ мой бестолковыйРазвеселил врача: "Вы что, любезный!Нам, медикам, доподлинно известно,Что ни видений, ни галлюцинацийВ коллапсе не бывает. Может статься,Потом, но уж во время — никогда". —"Но, доктор, я ведь умер!" —"Ерунда".Он улыбнулся: "То не смерти сень,Тень, мистер Шейд, и даже — полутень!{99}"

Но я не верил и в воображенье730: Прокручивал все заново: ступениСо сцены в зал, удушие, ознобИ странный жар, и снова этот снобВставал, а я валился, но винойТому была не трубка, — миг такойНастал, чтоб ровный оборвало ходХромое сердце, робот, обормот{100}.

Виденье правдой веяло. СквозилаВ нем странной яви трепетная силаИ непреложность. Времени поток740: Тех водных струй во мне стереть не мог.Наружным блеском{101} городов и споровНаскучив, обращал я внутрь взоры,Туда, где на закраине душиСверкал фонтан. И в сладостной тишиЯ узнавал покой. Но вот возникОднажды предо мной его двойник.

То был журнал: статья о миссис Z.{102},Чье сердце возвратил на этот светХирург проворный крепкою рукой.750: В рассказе о "Стране за Пеленой"Сияли витражи, хрипел орган(Был список гимнов из Псалтыри дан),Мать что-то пела, ангелы порхали,В конце ж упоминалось: в дальней далиБыл сад, как в легкой дымке, а за ним(Цитирую) "едва-то различим,Вдруг поднялся, белея и клубя,Фонтан. А дальше я пришла в себя".

Вот безымянный остров. Шкипер Шмидт760: На нем находит неизвестный видЖивотного. Чуть позже шкипер СмитПривозит шкуру. Всякий заключит,Тот остров — не фантом. Фонтан, итак,Был верной метой на пути во мрак —Прочней кости, вещественнее зуба,Почти вульгарный в истинности грубой.

Статью писал Джим Коутс. Адрес{103} дамыУзнав у Джима, я пустился прямоНа запад. Триста миль. Достиг. Узрел770: Волос пушистых синеватый мел,Веснушки на руках. Восторги. ВсхлипНаигранный. И понял я, что влип.

"Ах, право, ну кому бы не польстилаС таким поэтом встреча?" Ах, как мило,Что я приехал. Я все норовилЗадать вопрос. Пустая трата сил."Ах, нет, потом". Дневник и все такоеЕще в журнале. Я махнул рукою.Давясь от скуки, ел ее пирог780: И день жалел, потраченный не впрок."Неужто это вы! Я так люблюТот ваш стишок{104} из "Синего ревю" —Что про Мон Блон{105}. Племянница мояНа Маттерхорн взбиралась. Впрочем, яНе все там поняла. Ну, звук, стопа —Конечно, а вот смысл... Я так тупа!"

Воистину. Я мог бы настоять,Я мог ее заставить описатьФонтан, что оба мы "за пеленой"790: Увидели. Но (думал я с тоской)То и беда, что "оба". В слово этоОна вопьется, в нем найдя приметуНебесного родства, святую связь,И души наши, трепетно слиясь,Как брат с сестрой, замрут на грани звезднойИнцеста... "Жаль, уже, однако, поздно...Пора".В редакцию заехал я.В стенном шкапу нашлась ее статья,Дневник же Коутс отыскать не мог.800: "Все точно, сохранил я даже слог.Есть опечатка{106} — но из несерьезных:"Вулкан", а не "фонтан". М-да, грандиозно!"

Жизнь вечная, построенная впрокНа опечатке!.. Что ж, принять урокИ не пытаться в бездну заглянуть?И вдруг я понял: истинная сутьЗдесь, в контрапункте, — не в пустом виденье,Но в том наоборотном совпаденье,Не в тексте, но в текстуре, — в ней нависла810: Среди бессмыслиц — паутина смысла{107}.Да! Будет и того, что жизнь даритЯзя и вяза связь, как некий видСоотнесенных странностей игры,Узор, который тешит до порыИ нас — и тех, кто в ту игру играет.

Не важно, кто. К нам свет не достигаетИх тайного жилья, но всякий час,В игре миров{108}, снуют они меж нас:Кто продвигает пешку неизменно820: В единороги, в фавны из эбена?А кто убил балканского царя?{109}Кто гасит жизнь, другую жжет зазря?Кто в небе глыбу льда с крыла сорвал,Что фермера зашибла наповал?Кто трубку и ключи мои ворует?Кто миг любой невидимо связуетС минувшим и грядущим? Кто блюдет,Чтоб здесь, внизу, вещей вершился ходИ колокол нездешний в выси бил?

830: Я в дом влетел: "Я убежден, Сибил{110}..." —"Прихлопни дверь. Как съездил?" — "Хорошо.И сверх того, я, кажется, нашел...Да нет, я убежден, что мне забрезжилПуть к некой..." — "Да?" — Путь к призрачной надежде".

ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ