Мятный шоколад - Мария Брикер

Аля судорожно закашлялась, сделала несколько глубоких торопливых хриплых вдохов, перевернулась на спину и тупо уставилась в потолок, не в силах поверить, что ее сомнительное амплуа пригодилось ей не в кино, а в реальности. Кажется, сегодня она сыграла свою лучшую роль – убийца поверил ей и ушел!

Плохо понимая, что она делает, Аля с трудом поднялась на ноги, добрела до ванной, смыла кровь с лица холодной водой, выплюнула выбитый зуб в раковину, прополоскала рот. В ушах шумело, и шум нарастал, мысли путались. Мозг усиленно пытался дать объяснение случившемуся. В голове образовалась каша из событий последних минут, часов, дней, лет… Маленький провинциальный городок, драмкружок, трагедия Шекспира, Дездемона, первая ночь с мужчиной, поездка в Москву, ВГИК, второсортные роли, сердобольная гримерша Рая, приглашение к продюсеру, варенье, жуткие фиолетовые босоножки, Пабло Коэльо, знаки… Знаки, жуткие фиолетовые босоножки, малиновое варенье, второсортные роли в кино, сериал «Уснуть навсегда»… Бред! Бред! Бред! Только что она действительно чуть не уснула навсегда. Господи, за что ее пытался убить Зеленцов? Принял за воровку? Но почему он ушел? Куда он ушел?

– Господи! – Аля резко выключила кран. Почему она решила, что он ушел? По спине у нее пробежал холодок. Комната… Она так отупела от боли и шока, что даже не заглянула в комнату! Аля выглянула из ванной – в комнате в конце коридора по-прежнему горел свет и рядом с дверью, как идиотская насмешка, все так же валялась банка с вареньем. Несколько минут она стояла и прислушивалась: за окном пискляво завыла сигнализация какой-то машины, отрывисто залаяла собака, в ее желудке что-то неприятно зажурчало и забулькало, но в квартире стояла мертвая тишина – ни шороха, ни звука…

Двери, двери, двери – теперь ей казалось, что это не квартира стандартной планировки, а лабиринт. «Уйти», – стучало у нее в висках, но свет в конце коридора безжалостно манил. Она вдруг поняла, что чувствует мотылек, летящий к огню, беззвучно заплакала и направилась в комнату.

Зеленцов, одетый в бордовый бархатный халат с шелковыми лацканами, сидел у окна в кресле лицом к двери, таращил глаза и показывал ей язык.

– Что за шутки! – истерично закричала Алевтина, подбежала к Зеленцову и отвесила ему оплеуху – голова продюсера дернулась, и тело с грохотом повалилось на пол лицом вниз.

Он был мертв – не в шутку, а всерьез. В висках девушки снова застучали отбойные молотки, заныло сердце. Стараясь не упасть в обморок, Аля облокотилась о стену и только сейчас заметила, что в комнате царит беспорядок: ящики невысокого комода и письменного стола выворочены, по полу раскиданы какие-то фотографии, видеокассеты и диски… Теперь ей все стало ясно. Ее пытался убить не Зеленцов. Она заявилась к Артуру Андреевичу в тот момент, когда он был уже мертв, а убийца в это время находился в квартире! Поэтому и дверь ей никто не открыл. Убийца ждал, пока она уберется, и прятался в комнате. Потом она с дури полезла за своей банкой, убийца испугался и решил действовать, чтобы избавиться от свидетельницы. Господи! Аля бросилась в коридор, но тут ее внимание привлекла одна из фотографий. Она наклонилась, взяла снимок в руки и замерла с открытым ртом. Следующие снимки при ближайшем рассмотрении тоже вызвали шок. Теперь она поняла и то, зачем уважаемый Артур Андреевич пригласил ее к себе. Он использовал молодых неопытных актрис как шлюх для своих собственных утех и с целью развлечения своих друзей или знакомых, умело подбирая каждой свой индивидуальный кинообраз. Мерзость какая! Лица мужчин, участвующих в оргиях, были в масках, да и Зеленцова Аля бы не опознала, если бы не массивный золотой перстень на указательном пальце с тремя выгравированными буквами – его инициалами. Об этом перстне сам продюсер неоднократно упоминал в интервью, называя его своим талисманом. А вот лица женщин на снимках были запечатлены крупным планом.

«Вероятно, за это Зеленцов и поплатился, – предположила Аля. – Шелковый шарфик! Его убила какая-то женщина, сильная и решительная. Она пришла забрать свои фотографии. Возможно, он шантажировал ее. Наверное, она актриса, которую Зеленцов использовал когда-то, но потом она выбилась в люди, стала известна и решила избавиться от ненавистного шантажиста. Молодец, конечно! Но я-то тут при чем? Очень даже при чем! Скоро все газеты будут пестрить заголовками о смерти Зеленцова. Убийца прочитает газету и поймет, что в квартире найден только один труп. Эта женщина будет меня искать: она ведь не знает, что ее лица я не разглядела, только ботинки, высокие, со шнурками, тяжелые, темные, со светлыми «вареными» разводами и рифленой подошвой. На секунду они мелькнули перед глазами, но запомнились мне, кажется, на всю жизнь. Что же делать? Во-первых – убраться отсюда! Интересно, какую роль он приготовил мне? Роль какой-нибудь испуганной школьницы? Или среди друзей Зеленцова есть скрытые некрофилы, и мне опять пришлось бы изображать покойницу? – с отвращением предположила Алевтина, покосилась на труп продюсера и вздрогнула: ей показалось, что труп пошевелился и издал какой-то свистящий звук. Секунду она, окаменев, в ужасе смотрела на лежащего на полу мертвеца. В комнате пахло чем-то неприятным. – Газы отходят», – с содроганием подумала Аля, пулей выскочила из комнаты, нашла свою сумку, затолкала туда злосчастную банку варенья, распахнула встроенный шкаф в прихожей: ей нужно было что-то накинуть на себя. Выходить на улицу в светлом брючном костюме, забрызганном кровью, было решительно нельзя: на нее определенно обратят внимание.

Шкаф был завален всяким хламом: поломанные швабры, облезлый веник, оцинкованное ведро с погнутой ручкой, засаленные рулоны обоев, коробки, набитые тряпьем. На ржавых гвоздиках висели старые поношенные вещи: драповое пальто, рваный ватник, темно-серый сатиновый рабочий халат, измазанный ядовито-желтой краской, грязная косынка в крупный красный горох, стоптанные белые шлепанцы и резиновые сапоги. Эти вещи не могли принадлежать Зеленцову, очевидно, он снимал эту квартиру, чтобы хранить здесь свой гнусный архив, и изредка наведывался сюда, чтобы встретиться с очередной дурой вроде нее. В других комнатах, вероятно, были оборудованы импровизированные студии, но заглядывать туда у Алечки уже не было сил. А она ведь сразу, как только вошла, вернее, ввалилась в коридор, поняла, что квартира съемная. Но разве это изменило бы хоть что-то? Разве это могло насторожить ее? Естественно, нет. Какая, в конце концов, разница? Она сама снимает комнату у милой старушки, точнее, снимала до сегодняшнего дня, потому что больше в Москве ей делать нечего. Она возвращается домой, к своей сварливой любимой тетке, учительнице по вокалу, в родной маленький провинциальный городишко Приреченск, с памятником Ленину на центральной площади, с елками вокруг белого здания администрации, пятиэтажными, будто собранными из кубиков бракованного конструктора, панельными домами, нелепо перемешанными с деревянными, покосившимися от старости избушками, и со златоглавой аккуратной церквушкой на берегу изумительно красивого и загадочного озера, названного несколько странно – «Щучья нора».

Решение было принято. Алевтина закатала брюки до колен, сорвала с гвоздика халат, облачилась в него, сунула ноги в шлепанцы, на голову нацепила косынку, схватила ведро, положила туда свою кожаную сумку и босоножки, прикрыла их половой тряпкой, взяла в руку швабру и торопливо покинула квартиру. Как Алечка и предполагала, в костюмчике «а-ля уборщица» на нее никто не обратил внимания. Разумеется, кого могла заинтересовать плохо одетая женщина, шатающаяся ночью по улицам Москвы с ведром и шваброй в руках? Да никого! Вот если бы она летела домой на метле – тогда другое дело. Хотя и это утверждение под вопросом. Мало ли кто по ночам на метлах летает…

К утру она благополучно добралась до дома – пешком, поймать попутку или такси в таком виде Алевтине не светило, проскользнула в свою комнату, покидала вещички в дорожную сумку, переоделась, наложила на лицо толстый слой грима, оплакивая свой распухший нос, разбитые в кровь губы и, главное, передний зуб, оставила на полочке у зеркала ключи, записку, банку малинового варенья для хозяйки и вышла на улицу. Первым делом выкинула в ближайшую помойку все, что позаимствовала в квартире Зеленцова, следом отправила в мусорку ненавистные фиолетовые босоножки и с чувством исполненного долга поехала в сторону вокзала.

Денег хватило ровно на билет в одну сторону да на бутылку однопроцентного кефира, шоколадку, свежую газету и роскошную, расшитую маками и васильками шерстяную шаль, которую Алечка приобрела тут же, на вокзале – в подарок тетке. И только в поезде, лежа лицом к стене на верхней полке плацкарта, она поняла, как смертельно устала, и мгновенно провалилась в глубокий сон – без тревог, проблем и сновидений.