Моя бабушка Миллард, генерал Бедфорд Форрест и битва при Угонном ручье - Уильям Фолкнер

- Я даже ее не слышал, - рассказывал он Джоби, Лувинии, Филадельфии, Ринго и мне. - Если война всегда уходит так далеко и так быстро, не пойму, как они успевают драться.

Но тогда уже все было позади. Это произошло на другой день после отъезда Люция. На этот раз после обеда, но теперь мы уже привыкли к солдатам. Правда, эти солдаты были другие, их было только пять, мы еще ни разу не видели их так мало, и, как нам казалось, солдаты только тем и занимаются, что либо вскакивают во дворе у нас на лошадей, либо с них соскакивают и, носясь во весь опор, топчут бабушкины клумбы. Эти же были офицеры, и, наверное, я все же не так много видел военных, потому что никогда не видел на мундирах столько галунов. Они рысью подъехали к дому словно с верховой прогулки, и встали как вкопанные, не помяв ни одной бабушкиной клумбы, а генерал Форрест спешился и, на ходу сняв шляпу, пошел по дорожке к передней веранде, где его дожидалась бабушка; это был большой запыленный человек с большой бородой, такой черной, что она казалась синей, и с глазами, как у сонного филина.

- Ну вот, мисс Рози, - сказал он.

- Не зовите меня Рози, - сказала бабушка. - Входите. Скажите своим джентльменам, чтобы они слезли с лошадей и шли в дом.

- Они обождут здесь, - сказал генерал Форрест. - Нам недосуг. Мои планы немножко... - Тут мы вошли в библиотеку. Сесть он не пожелал. Вид у него и правда был усталый, но в нем чувствовалось какое-то оживление, а не просто усталость. - Ну, вот, мисс Рози, - сказал он. - Я...

- Да не зовите вы меня Рози! - повторила бабушка. - Неужели нельзя называть мне хотя бы Розой?

- Да, мэм, - сказал он. Но не смог. Во всяком случае, так и не назвал. - Сдается мне, что мы оба сыты по горло. Этот молодой человек...

- Ха, - сказала бабушка. - Еще позапрошлой ночью вы спрашивали, какой молодой человек? А где он? Я же передавала, чтобы вы привезли его с собой.

- Он под арестом, - сказал генерал Форрест, и в словах его слышалась не просто усталость. - Я ухлопал четыре дня на то, чтобы завлечь Смита туда, куда мне нужно. После чего даже вон тот мальчуган мог бы вести с ним бой. - Он говорил "ухлопать" вместо "потратить" и "тягал" вместо "таскал". Но, наверное, если ты умеешь так воевать, даже бабушке все равно, как ты разговариваешь.

- Не стану докучать вам подробностями. Да он и сам их не знал. От него требовалось одно - точно выполнить мой приказ. Уж как только я ему ни объяснял, что надо делать, - от и до, - с той минуты, как он от меня уедет, и до той, когда вернется ко мне назад, разве что не нарисовал план на полах его мундира! Ему было положено войти в соприкосновение с противником и сразу же отступить. И солдат я дал ему столько, чтобы он не мог ничего затеять. Долго ему втолковывал, как быстро им отступать, какую при этом поднять шумиху и даже как ее устраивать. И что, по-вашему, он сделал?

- Могу сказать, - ответила бабушка. - Вчера в пять часов утра он сидел верхом на лошади и орал "прощайте" у меня под окном, а весь двор за ним был забит его солдатами.

- Он разделил свой отряд надвое, половину и в самом деле загнал в заросли, чтобы они там подняли шум, а вот другую половину - самых что ни на есть отчаянных дурней - двинул в сабельную атаку на авангард противника. Ни одного выстрела он не сделал. Оттеснил передовой отряд прямо в центр основных сил Смита и так его напугал, что Смит, выслав навстречу свою кавалерию, отошел под ее прикрытием назад, и теперь я не знаю, я его изловлю или, наоборот, он меня. Начальник военной полиции вчера вечером наконец-то поймал этого парня. Он, видите ли, вернулся назад, подобрал остальных тридцать солдат своей роты и уже успел пройти двадцать миль, подыскивая, на кого бы ему еще напасть. "Хотите, чтобы вас убили?" - спрашиваю. - "Да не особенно, - он говорит, - но в общем меня мало трогает, убьют меня или нет". - "Тогда и меня это мало трогает, сказал я, - но вы рисковали целой ротой моих солдат". - "А разве они не для этого вступали в армию?" - спрашивает он. - "Они вступили в военную организацию, задачей которой является выгодное расходование каждого из ее участников. Но, видно, вы не считаете меня достаточно ловким торговцем человеческим мясом?" - "Боюсь сказать, - ответил он, - с позавчерашнего дня я не очень-то много раздумывал, как вы и другие ведете эту войну". "А чем же вы занимались позавчера, что так резко изменило ваши взгляды и привычки?" - "Частично воевал. Рассеивал силы противника". - "Где?" спросил я. - "В имении одной дамы, в нескольких милях от Джефферсона, сказал он. - Один из негров звал ее бабушкой, как и белый мальчик. Остальные звали ее мисс Рози".

На этот раз бабушка смолчала. Она ждала, что будет дальше.

- Ну? - сказала она.

"Я все еще пытаюсь выигрывать сражения, даже если у вас с позавчерашнего дня пропала к этому охота, - сказал я. - Вот я пошлю вас к Джонсону в Джексон. Он вас загонит в Виксберг, а там можете вести единоличные боевые операции сколько вашей душе угодно, хоть днем, хоть ночью". - "Будь я проклят, если вы это сделаете", - сказал он. А я ответил: "Будь я проклят, если этого не сделаю".

И бабушка ничего ему не сказала. Совсем как позавчера Эбу Сноупсу, - не то, чтобы она его не слышала, но словно сейчас было не время обращать внимание на подобную ерунду.

- И сделали? - спросила она.

- Не могу. И он это знает. Нельзя наказывать человека за то, что он побил противника вчетверо сильнее его. Что ж я потом скажу там, в Теннесси, где мы оба живем, не говоря уж о его дяде, о том, которого провалили шесть лет назад на выборах в губернаторы; сейчас он личный помощник Брагга и заглядывает ему через плечо всякий раз, когда тот вскрывает депешу или берется за перо. А я еще стараюсь выигрывать сражения! Но не могу. Из-за какой-то девчонки, из-за какой-то незамужней молодой особы, которая в общем ничего против него не имеет, если не считать того, что, к несчастью, он спас ее от шайки неприятелей при таких обстоятельствах, о которых все, кроме нее, постарались бы поскорее забыть, а она, видите ли, не желает слышать его фамилию! Ведь теперь какое сражение ни начну, я должен думать о капризах двадцатидвухлетнего сопляка, прошу прощения! А если ему снова взбредет в голову затеять какую-нибудь вылазку, когда он подобьет на это хотя бы двоих солдат в серых мундирах?

Он замолчал и поглядел на бабушку.

- Ну? - спросил он.

- Вот в том-то и дело, - сказала бабушка. - Что "ну", мистер Форрест?

- Надо покончить со всей этой белибердой. Как я вам сказал, я отправил этого юнца под арест и даже приставил к нему часового со штыком. Но с этой стороны затруднений не будет. Вчера утром я считал, что он спятил. Но, похоже, с тех пор, как начальник полиции его посадил, он маленько очухался и понял, что я все еще считаю себя его командиром, даже если он так не считает. Поэтому теперь нужно, чтобы вы на нее прикрикнули. И как следует прикрикнули. Сейчас. Вы же ее бабка. Она живет в вашем доме. И похоже на то, что ей еще долго придется Тут жить, прежде чем она сможет вернуться в Мемфис к своему дядюшке, или кто там числит себя ее опекуном. Поэтому стукните кулаком, и все. Заставьте ее. Мистер Миллард сделал бы это, если бы он был здесь. И я даже знаю, когда. Он бы два дня назад это сделал.

Бабушка дождалась, пока он кончит. Она стояла, скрестив на груди руки и держа себя за оба локтя.

- И это все, что от меня требуется? - спросила она.

- Да, - сказал генерал Форрест. - Если поначалу она не пожелает вас слушать, может, я, как его командир.

Бабушка даже не произнесла "ха". И даже меня не послала. Она даже не вышла в переднюю, чтобы кого-нибудь позвать. Она сама пошла наверх, а мы стояли, и я надеялся, что теперь она, может, принесет и лютню; я думал, что, будь я на месте генерала Форреста, я вернулся бы к себе, привез кузена Филиппа, заставил бы его сидеть в библиотеке чуть не до самого ужина и слушать, как кузина Мелисандра играет на лютне и поет. Тогда можно будет увозить кузена Филиппа обратно и кончать войну без всякой помехи.

Лютню она не принесла. Только привела кузину Мелисандру. Они вошли, и бабушка стала в сторонку, снова скрестив руки и держа себя за локти.

- Вот она, - сказала бабушка. - Говорите... Это мистер Бедфорд Форрест, - сообщила она кузине Мелисандре. - Говорите, - сказала она генералу.

Но он не успел ничего сказать. Когда кузина Мелисандра к нам приехала, она пробовала читать нам с Ринго вслух. Было это не бог весть что. То есть это было не так уж плохо, хотя речь там почти всегда шла о дамах, которые выглядывают в окно и на чем-то играют (может, даже на лютне), в то время как кто-то где-то воюет. Все дело в том, как она читала. Когда бабушка объяснила, что вот это - мистер Форрест, лицо кузины Мелисандры сделалось точно таким, каким бывал ее голос, когда она нам читала. Войдя в библиотеку, она сделала два шага и присела, приподняв кринолин.

- Ах, генерал Форрест, - сказала она, - я знакома с одним из его сослуживцев. Не будет ли генерал Форрест так любезен ему передать самые искренние пожелания воинской славы и успеха в любви от той, кто никогда больше его не увидит?