Моя бабушка Миллард, генерал Бедфорд Форрест и битва при Угонном ручье - Уильям Фолкнер

- Там дама! - кричала она.

Янки ее не слышали, не заметили они и кузена Филиппа. Они бежали вшестером через двор, таща бревно, а за ними мчался на коне кузен Филипп с занесенной над их головами саблей, но вот конец бревна ударил в дверь уборной, и домик не просто рухнул - он взорвался. Секунду назад он еще стоял, высокий, утлый, а сейчас исчез, и на его месте кишели орущие мужчины в синих мундирах, которые вертелись, как ужи, спасаясь от копыт лошади кузена Филиппа и его сверкающей сабли, пока, наконец, им не удалось рассыпаться по двору и сбежать. И тогда осталась только куча досок и дранки, а на ней сундук и кузина Мелисандра в своем кринолине, с зажмуренными глазами и открытым ртом, из которого еще вылетали какие-то крики, а немного погодя откуда-то с речки донеслись негромкие щелчки пистолетных выстрелов, которые звучали не страшнее шутих, запускаемых малышами.

- Я же говорил, подождите! - произнес за нашей спиной Эб Сноупс, - я же говорил, что янки нас раскусили!

После того как Джоби, Люций, Ринго и я зарыли сундук в яму и замаскировали свежие следы, я пошел в беседку к кузену Филиппу. Сабля его и пояс были прислонены к стене, но куда девалась его шляпа, я думаю, он и сам не знал. Он снял мундир и, поглядывая одним глазом в дверную щель, обтирал его носовым платком. Когда я вошел, он выпрямился и поначалу мне показалось, что он на меня смотрит. Потом мне стало непонятно, на что он смотрит.

- Какая красавица, - произнес он. - Принеси мне расческу.

- Вас там ждут, дома, - сказал я. - Бабушка хочет выяснить, что произошло.

Кузина Мелисандра уже пришла в себя. Понадобились не только Лувиния и Филадельфия, но еще и бабушка, чтобы увести ее домой, но Лувиния принесла вина из бузины даже раньше, чем бабушка успела за ним послать и теперь кузина Мелисандра вместе с бабушкой ожидали нас в гостиной.

- Ваша сестра... - сказал кузен Филипп. - И ручное зеркало!

- Нет, сэр, - ответил я, - она только наша кузина. Из Мемфиса. Бабушка говорит... - Ведь он-то не знал бабушку. Вот уж кто ненавидит ждать хоть минуту кого бы то ни было!. Но он не дал мне договорить.

- Какая красивая, нежная девушка... - сказал он. - Пришли сюда негра с тазом воды и полотенцем.

Я пошел назад, к дому. Оглядываясь, я видел его глаз за дверным косяком.

- И одежную щетку! - крикнул он вслед.

Бабушка не очень-то его ждала. Она стояла у парадной двери.

- Ну, что еще? - спросила она. Я ей рассказал. - Этот субъект, видно, решил, что мы бал устраиваем среди бела дня. Скажи ему, чтобы шел как есть, и пусть моется на задней веранде, как мы все делаем. Лувиния сейчас подаст обед, мы и так опаздываем.

Но и бабушка не знала кузена Филиппа. Я ей повторил все снова. Она на меня поглядела.

- Что он говорит? - спросила она.

- Ничего он не говорит, - ответил я, - только "какая красавица".

- Мне он тоже только это сказал, - сообщил Ринго. Я не слышал, как он вошел. - Только мыла, воды и "какая красавица!".

- А он на тебя смотрел, когда говорил?

- Нет, - сказал Ринго. - Мне только сперва показалось, что смотрит.

Тут бабушка посмотрела на нас с Ринго.

- Ха! - произнесла она, и потом, когда я стал старше, я понял, что бабушка уж и тогда понимала, что такое кузен Филипп, - ей достаточно было взглянуть хотя бы на одного из них, чтобы понять всех кузин Мелисандр и всех кузенов Филиппов на свете, даже и в глаза их не видя. - Я иногда думаю, что самое безопасное из того, что летает по воздуху, это пули, особенно во время войны. Ладно, - сказала она. - Снеси ему воды и мыла. Но поторапливайтесь.

Так мы и поступили. На этот раз он уже не просто сказал "какая красавица". Он повторил это два раза. Сняв мундир, он отдал его Ринго.

- Хорошенько почисть, - сказал он. - Ваша сестра, как вы сказали...

- Я этого не говорил, - сказал я.

- Неважно, - сказал он. - Мне нужен букет. Принести туда.

- Это бабушкины цветы, - сказал я.

- Неважно, - сказал он. И, закатав рукава, начал мыться. - Маленький. Цветочков десять. Нарви розовеньких.

Я пошел и нарвал цветов. Не знаю, стояла ли еще бабушка у парадной двери. Может, уже и не стояла. Во всяком случае, мне она ничего не сказала. Я нарвал те, которые притоптала новая лошадь Эба Сноупса, стряхнул с них грязь, выпрямил стебли и вернулся в беседку, где Ринго держал перед кузеном Филиппом ручное зеркало, а тот причесывался. Потом он надел мундир, пристегнул саблю и вытянул сперва одну, а потом другую ногу, чтобы Ринго мог обтереть сапоги полотенцем. Вот тогда Ринго это и заметил. Я бы ничего ему не сказал, потому что мы и так неслыханно опаздывали с обедом, правда, раньше у нас тут не бывало никаких янки.

- Вы порвали штаны об этих янки, - сказал Ринго.

Тогда я снова пошел в дом. Бабушка стояла в передней. На этот раз она только спросила: "Ну?" Почти совсем тихо.

- Он порвал штаны, - сказал я.

Но она, хоть и не видела его, знала про кузена Филиппа гораздо больше, чем даже мог углядеть Ринго. На груди у нее уже торчала игла с вдетой в нее ниткой. Я пошел назад в беседку, а потом мы втроем отправились в дом через парадную дверь, и я уступил ему дорогу, чтобы он мог войти первым, но он медлил, держа в руке букетик, и выглядел при этом совсем не старым, в эту минуту он был, пожалуй, немногим старше нас с Ринго, несмотря на все свои шнуры, широкий пояс, саблю и сапоги со шпорами; однако, хоть война и шла всего два года, он выглядел как все наши солдаты и большинство остальных людей, - словно ему давным-давно не приходилось есть досыта и словно даже его память и язык позабыли вкус еды и только тело еще что-то помнило; он стоял с букетиком в руке и выражением "какая красавица", и даже если бы на что-нибудь смотрел, все равно бы ничего не увидел.

- Нет, - сказал он. - Объяви о моем приходе. Полагалось бы, правда, это сделать вашему негру. Но неважно.

Он назвал свое полное имя, оба имени и фамилию, - два раза, словно я мог позабыть их по дороге в гостиную.

- Идите прямо туда, - сказал я. - Вас ведь ждут. И ждали до того, как выяснилось, что штаны у вас рваные.

- Объяви о моем приходе, - повторил он. И снова назвал свое имя. - Из Теннесси. Лейтенант батальона Сэведжа, под командованием генерала Форреста. Временная армия. Западное управление.

Я объявил. Мы прошли через переднюю в гостиную, где бабушка стояла между стулом кузины Мелисандры и столом, на котором были расставлены графин с вином из бузины, три чистых бокала и даже блюдо с печеньем, которое Лувиния научилась печь из кукурузной муки и патоки. Он снова остановился у двери и, по-моему, целую минуту не видел даже кузину Мелисандру, хотя ни на что другое, кроме нее, ни разу не посмотрел.

- Лейтенант Филипп Сен-Жюст Клозет, - произнес я. Я произнес это громко, потому что он повторил мне свое имя трижды, чтобы я его как следует запомнил, к тому же мне хотелось ему услужить, - ведь он, хоть и заставил нас на целый час опоздать с обедом, а все же спас наше серебро.

- Из Теннесси, - сказал я. - Батальон Сэведжа, под командованием Форреста. Временная армия. Западное управление.

Наступила тишина. Она длилась так долго, что можно было сосчитать до пяти. Потом кузина Мелисандра закричала. Она сидела на стуле прямо, как палка, - так же, как утром на заднем дворе среди досок и дранки, - и, крепко зажмурив глаза и открыв рот, кричала.

3

Из-за этого мы еще на полчаса опоздали с обедом. Хотя тут уже не понадобилось никого, кроме кузена Филиппа, чтобы отправить кузину Мелисандру наверх. Все, что ему для этого потребовалось, - это снова с ней заговорить. Когда бабушка потом спустилась вниз, она сказала:

- Ну что же, либо мы смиримся и просто-напросто назовем это ужином, либо давайте пообедаем хотя бы в ближайшие час-полтора.

И мы пошли в столовую. Эб Сноупс нас уже ждал. Думаю, что ему ожидание показалось самым долгим, - все-таки кузина Мелисандра не была ему родней. Ринго пододвинул бабушке стул, и мы расселись. Кое-что из еды остыло. Остальное так долго стояло на плите, что было уже все равно, горячее ты ешь или холодное.

Но кузена Филиппа, как видно, это не трогало. И даже если его памяти не понадобилось большого усилия, чтобы припомнить, как едят досыта, язык его, по-моему, никакого вкуса не ощущал. Он сидел и ел так, будто по крайней мере неделю вообще не видел еды и будто боялся, что даже то, что попало к нему на вилку, испарится прежде, чем он донесет вилку до рта. Иногда он вдруг замирал, держа вилку на весу, смотрел на пустой стул у прибора кузины Мелисандры и смеялся. Вернее, я просто не знал, как еще это можно назвать. И, наконец, я спросил:

- Почему бы вам не переменить фамилию?

Тогда и бабушка перестала есть. Она поглядела на меня поверх очков. Потом подняла обе руки и вздернула очки выше, на нос, так, что могла уже смотреть на меня через них. Потом она вздернула очки еще выше, на зачесанные со лба волосы, и снова на меня поглядела.

- Первое разумное слово, которое я сегодня слышу с одиннадцати часов утра, - сказала она. - Это настолько разумно и просто, что только ребенок и мог это придумать. - Она поглядела на него. - А почему бы вам и правда этого не сделать?