Что будет дальше? - Джон Катценбах

Куда важнее было другое: дети и подростки просто так не бросают любимые вещи посреди дороги.

Что же он видел, чему стал невольным свидетелем?

Адриан глубоко вздохнул и попробовал воспроизвести в памяти как можно подробнее все, что было связано с розовой детской бейсболкой, которую он теперь держал в руках: решительная, целеустремленно идущая куда-то девочка. Женщина за рулем фургона. Мужчина рядом с нею. Вот, поравнявшись с девочкой, фургон притормаживает. Вот — резко рвет с места и с визгом шин скрывается за поворотом. А там, на месте короткой встречи, остается лежать на асфальте бейсболка.

Что же случилось?

Побег от родителей? Или, напротив, совместное бегство? Адриан знал, что, бывает, подростков специально вырывают из привычного окружения и, заперев где-нибудь в дешевом мотеле, капают на мозги до тех пор, пока бедолаги не дают слово «завязать» с наркотиками или алкоголем или же порвать с сектой, в которую их занесло.

Что-то подсказывало Адриану: тут другой случай.

Он вновь и вновь повторял про себя: «Ну, давай вспоминай, вспоминай же! Все, каждую мелочь, пока эти детали не стерлись из памяти безвозвратно».

Именно этого он и боялся: надвигающееся беспамятство представлялось ему чем-то вроде густого тумана, в котором растворяются контуры сначала далеких, а затем все более близких предметов. Он встал с кровати, подошел к письменному столу, взял ручку и блокнот в кожаном переплете. Обычно на этих плотных страницах, самая форма и фактура которых дышали элегантностью, он записывал наброски к стихам: яркий образ, интересную рифму, ритмически организованное сочетание слов — все то, из чего со временем могло вдруг родиться новое стихотворение. Этот блокнот подарила ему жена, и всякий раз, взяв его в руки, Адриан вспоминал о ней.

Он еще раз прокрутил в памяти последовательность событий, то и дело отмечая что-то в блокноте на новом, чистом развороте:

«Девочка…» Она шла по улице, глядя прямо перед собой, и, скорее всего, не заметила, как его машина проехала мимо. Мысли девочки были явно чем-то заняты. У нее определенно был какой-то план, выполнение которого требовало сосредоточенности и внимания. До остального ей не было дела.

«Мужчина и женщина…» Видели они Адриана? Навряд ли. Он отчетливо помнил, что свернул к своему дому прежде, чем белый фургон показался на улице.

«Короткое замешательство…» Они на какое-то время — буквально на несколько секунд — заслонили от него девочку. Та оказалась за фургоном… А потом как сквозь землю провалилась. Что же могло произойти? Они с нею заговорили? Предложили сесть в машину? Может быть, ничего особенного не случилось: просто подъехали к девчонке старые знакомые и предложили подвезти ее или просто прокатить? И только-то…

Нет. Слишком уж резво они с места рванули.

А что видел Адриан в тот момент, когда машина поворачивала за угол? Вроде бы массачусетский номер… Кажется, QE2D…

Профессор попробовал вспомнить остальные цифры — и не смог. Тогда он тщательно записал все в блокнот. Визг подламывающихся в повороте покрышек до сих пор стоял у него в ушах.

А бейсболка осталась лежать на дороге…

Адриану стоило некоторых внутренних усилий в первый раз мысленно произнести это странное слово — из детективов и триллеров, — не имеющее отношения к реальной жизни: «Похищение». А произнеся его, Адриан отчетливо осознал всю нелепость идеи. Чепуха. Похищениям просто нет места в том мире, где живет Адриан Томас, профессор на пенсии. Его пространство всегда было подчинено законам логики и целесообразности, основные ориентиры в нем — красота и искусство. Это мир учебы и знаний. «Похищение человека» — это словосочетание, уродливое, грубо режущее слух, принадлежало какому-то другому миру, а то, что стояло за ним, было возможно только в ином, параллельном пространстве и уж никак не здесь, в тихом, мирном университетском городке. Адриан попытался вспомнить, какие преступления совершались в округе, среди уютных коттеджей, выстроившихся в бесконечные шеренги. Ведь что-то наверняка бывало! Даже в этих благостных кварталах существовали домашнее насилие и подростковое хулиганство — язвы общества, о которых с готовностью рассуждают участники многочисленных дневных телешоу. Само собой, не обходилось в окрестных районах и без супружеских измен и связанных с ними скандалов — это у взрослых. Что до молодежи, то бывали случаи продажи наркотиков в школах, ребята напивались, обкуривались, устраивали в отсутствие родителей форменные секс-вечеринки. Наверняка кто-нибудь из соседей пытался «оптимизировать» свои налоговые платежи, кто-нибудь не вносил в декларацию часть доходов или вел маленький бизнес без регистрации. Такое бывало, вспоминал Адриан. За все прожитые здесь годы он ни разу не слышал звука выстрела. Да куда уж там — он даже не помнил, когда в последний раз по его улице проезжала патрульная машина с включенной мигалкой.

Всякие кошмары происходили где-то далеко, в другом мире. Они давали сюжеты для вечерних выпусков новостей и заголовки для первой полосы утренних газет.

Адриан вновь взглянул на пистолет. Наследство, оставшееся от брата. Зарегистрировать оружие Адриан Томас так и не удосужился. Более того, он никому о нем не рассказывал: коллеги по факультету были бы просто потрясены, доведись им узнать, что милейший, добрейший профессор держит дома оружие. А пистолет был самый настоящий. Одного взгляда на этот кусок металла было достаточно, чтобы понять: он не игрушка, он предназначен для того, чтобы надежно и уверенно выполнять нелегкую, не самую эстетичную и гуманную работу. Адриан не был ни охотником, ни членом Национальной стрелковой ассоциации. К людям, которые исповедовали популярный в правых кругах принцип: «Дать каждому возможность с оружием в руках защищаться от преступников и террористов», он относился с презрением. Жена Адриана если когда-то и знала, что дома у них хранится «ругер», то наверняка давно позабыла о нем, а напоминать ей профессор не считал нужным.

Однажды — один-единственный раз в жизни — Адриан Томас пожалел, что не нашел в себе решимости и душевных сил рассказать жене о пистолете, может быть, даже дать ей его. Теперь столь же невеселый выбор стоял перед ним лично, и он вдруг вспомнил, что этот пистолет уже был однажды использован его братом в тех же целях. «Не самая героическая судьба выпала этому стволу, — подумал он, — лежать годами в темном ящике и просыпаться только в руках у самоубийц. Сейчас я приставлю его себе к виску или суну в рот, нажму на курок — и за все эти годы из бедного пистолета будет сделан всего лишь второй выстрел».

Адриан медленно отложил тяжелый, блестящий, холодящий руку пистолет и посмотрел на розовую бейсболку. Эти два предмета представляли собой полную противоположность друг другу и словно бы спорили, кто из них сейчас важнее, кто будет определять линию поведения человека, его ближайшие поступки.

Адриан выждал паузу, успокаивая сбившееся почему-то дыхание. В комнате стало вдруг осязаемо тихо, будто витавшие здесь только что мысли о самоубийстве наполнили ее треском и гулом.

«Что ж, уделим этой шапочке немного внимания, — подумал профессор. — Она, кажется, заслужила».

Он взял телефон и набрал 911. Вот она, ирония судьбы: сейчас он звонит, чтобы сообщить неизвестно что неизвестно о ком, а затем, уже скоро, перезвонит и фактически то же самое сообщит о себе самом.

— Полиция, пожарная служба, спасатели? С кем вас соединить? — В голосе диспетчера прозвучали отработанные годами уверенность и спокойствие.

— Да у меня, в общем-то, даже не вызов. — Адриану хотелось, чтобы его голос тоже звучал уверенно и спокойно — не как у старика, которому врач несколько часов назад объявил смертельный диагноз. — Я звоню, чтобы сообщить об одном происшествии, которое, как мне кажется, может представлять некоторый интерес для полиции.

— Что за происшествие? Рассказывайте.

Адриан попытался представить себе человека на другом конце провода. По крайней мере, слова с его губ слетали четко — одно за другим, все по делу, ничего лишнего. Было похоже, что они выстраиваются в шеренги ряд за рядом, облаченные в плотно подогнанную форму с высоким тугим воротничком.

— В общем, тут такое дело… фургон проезжал — белый. А еще была девушка-подросток, Дженнифер. То есть я ее не знаю, так было написано на бейсболке… Но она, наверное, где-нибудь по соседству живет. Так вот, девушка только что была здесь, а потом ее вдруг раз — и не стало…

Адриан был готов отхлестать себя по щекам. Ну надо же так опозориться! Все усилия говорить взвешенно, спокойно и убедительно пошли прахом. С губ слетали какие-то клочки фраз, бестолковые и бесполезные замечания… Неужели это болезнь, неужели грядущее слабоумие уже стало исподволь сказываться на речевых навыках?