Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы - Люси Уорд

В 1751 г. Сюзанна Димсдейл, составляя завещание в пользу Томаса и его брата Джозефа (все остальные их братья и сестры к тому времени уже умерли), по-прежнему настаивала, чтобы ее взрослые сыновья поступали согласно догматам их веры и воспитывали собственных детей в том же духе: «Я желаю, чтобы вы оба жили в истинной любви и привязанности друг к другу, в согласии с тем, что ваше сердце видит правильным, и сторонясь всяческого зла, дабы вы являли собой добрый пример вашим детям». Впечатления квакерской семейной жизни во многом сформировали натуру Томаса Димсдейла. Его приверженность вере отцов и приязнь к ней не покидали его в течение всей жизни, хотя в некоторых отношениях он разошелся с ней. Наличие друзей и знакомых, принадлежащих к квакерству, не единожды сыграло важную роль в его карьере: именно благодаря этим связям его пригласили в Россию, что навсегда переменило его жизнь.

Семья Томаса помимо веры дала ему и определившую его судьбу медицинскую практику. «Я жил вместе с отцом и наблюдал за его работой врачевателя, великолепной и весьма обширной», – написал он позже[15]. Джон Димсдейл был хирургом, однако ему запрещалось учиться на медицинских факультетах Оксфорда и Кембриджа (ведущих университетов Англии), так как он был квакером. Он оттачивал свои врачебные умения, работая бок о бок с отцом в Западной Джерси и Эссексе. Приход платил ему, чтобы он лечил местных жителей (согласно Елизаветинскому закону о бедных, установившему английскую систему локальной помощи беднякам, организуемой церквями и финансируемой местными налогами на недвижимость и церковной десятиной). Закон требовал, чтобы все приходы поддерживали «увечных, немощных, старых, слепых» и других несчастных, неспособных работать, предоставляя нуждающимся предметы первой необходимости (еду, одежду, топливо и т. п.), а также обеспечивая их медицинским уходом. Тогда еще не существовало централизованной службы здравоохранения или государственной системы социальных пособий. В Эппинге отдельные деревенские жители (среди них личности с прозвищами Старушка Королева и Бетти-Нищенка) неоднократно получали денежные выплаты, тогда как другие обитатели этих мест получали вспомоществование натурой: им выдавали жилеты, чулки, хворост и старые башмаки с новыми подметками[16].

Приходские ресурсы и щедрость приходов в распределении пособий беднякам весьма отличались в разных уголках страны, но сохранившиеся записи о платежах Джону Димсдейлу (а позже – Роберту, старшему брату Томаса), осуществлявшихся сотрудниками попечительства Тейдон-Гарнона, отражают немалые расходы на медицинскую помощь. Регулярно выплачивались (зачастую за неуказанные услуги) крупные по тем временам суммы, 5–18 фунтов и более, вплоть до самой смерти Джона в 1730 г. Тогда приходские власти распорядились об особой выплате в покрытие всех долгов, какие могли возникнуть у покойного в ходе попечения о бедных. В общей сложности врач получал более 5 % общего ежегодного бюджета попечительства. Эта доля время от времени вызывала ворчанье богатых налогоплательщиков и неодобрительные призывы заручаться одобрением попечительства, перед тем как приступить к лечению того или иного бедняка.

Среди требований к английской приходской казне одно обращает на себя особое внимание. Запись, которую власти Тейдон-Гарнона сделали в 1724 г., гласит: «Апреля 3-го выплачено для Мэри Годфри, болевшей оспою, 3 ф. 3 шилл. 0 п. Уплачено м-ру Димсдейлу за Мэри Годфри 1 ф. 7 шилл. 0 п.»[17]. Скупые строчки проливают свет не только на конкретный случай Мэри, но и на тот факт, что это широко распространенное заболевание, часто протекавшее в острой форме, поглощало от 1/10 до 1/5 всех приходских средств, отпускаемых на помощь бедным[18]. Лечение больных оспой обходилось особенно дорого, так как требовало заботливого ухода на протяжении нескольких недель, а порой и последующей терапии тяжелых долговременных осложнений. Бедняки, лишаясь возможности работать во время болезни или ухода за больными родственниками, сталкивались с серьезными финансовыми затруднениями, а похороны умерших от оспы еще сильнее истощали приходской бюджет.

Голоса самих бедняков никто не записывал, и они канули в небытие, но кое-какие отзвуки их мытарств все-таки дошли до наших дней. Так, сохранилось письмо, живописующее страдания семейства некоего Джорджа Паттерсона, проживавшего в деревне Литл-Хорксли (графство Эссекс), чьи жена и пятеро детей подхватили эту болезнь:

Сын около тринадцати лет, слегший в четверг, весь покрыт лиловыми пятнами, так что ему, по всей видимости, осталось жить не так много дней. …Теперь, вероятно, сляжет и жена, ибо у нее обычные симптомы… начинаются они со страстного желания пищи… им потребно оказать вспомоществование такого рода, у них нет дров и вообще всего необходимого, за исключением лишь немногого, что покупается за гроши и немедля тратится… Коль скоро сын умрет, предстоят расходы на погребение[19].

Томас Димсдейл, сопровождая отца в его врачебных обходах, не мог не видеть ужасного воздействия оспы как на жертв, так и на местное сообщество в целом. А неподалеку, в Лондоне (сядь в карету – мигом домчишься), куда он вскоре перебрался, чтобы начать обучаться на хирурга в больнице Святого Фомы, заболевание носило эндемический характер – в 1725 г. оно было причиной каждой восьмой смерти[20]. В сельских районах вроде его родного графства присутствие оспы ощущалось то слабее, то сильнее, но угроза опустошительной эпидемии постоянно нависала над ними. Всем казалось, что способа противостоять заболеванию не существует.

Вирус натуральной оспы, микроскопический агент, оставался неизвестен Димсдейлам и всему медицинскому миру, однако симптомы недуга были уже тогда слишком хорошо знакомы каждому. Попав в организм через рот или нос, вирус проходил инкубационный период (около 12 дней), постепенно распространяясь по кровеносной системе больного. По окончании этого периода, когда пациенты становились крайне заразными, появлялись первые явные признаки болезни: жар, головная боль, тошнота, а уже потом – сыпь на лице и теле. Затем сыпь превращалась в сотни пустул, из которых сочился гной. Они источали отвратительный запах, прилипали к постельному белью, вызывая мучительную боль, мешали принимать пищу и пить, если поражали горло. В худших случаях (при так называемой сливной оспе) тысячи таких вздутий сливались в лиловую массу, что обычно приводило к смерти пациента.

Если больной избегал заражения крови и полиорганной недостаточности, примерно через неделю после начала лихорадки пустулы высыхали и покрывались струпьями. Наконец, после месяца страданий большинство выживших оставались с заметными рытвинами на коже, а зачастую и со слепотой или необратимым повреждением суставов. Джозайя Веджвуд, представитель славного английского семейства производителей фарфоровой посуды, пережил оспу в 1742 г. (ему было тогда 11 лет), но зараженный и ослабленный правый коленный сустав мешал ему работать на традиционном гончарном круге; в конце концов врачам пришлось сделать ему ампутацию[21].

В попытке понять оспу врачи начала XVIII в. опирались на медицинскую доктрину, в основе которой лежала античная идея гуморов (соков, телесных жидкостей). Определение им дал еще Гален, самый влиятельный врач Римской империи, который, в свою очередь, опирался на древнегреческую традицию, заложенную Гиппократом. Гуморальная теория описывала четыре жизненно необходимых гумора: кровь, флегму, черную и желтую желчь. Для поддержания здоровья требовалось, чтобы они находились в равновесии. Как полагали адепты теории, дисбаланс в распределении этих телесных жидкостей, циркулирующих в организме, как раз и вызывал болезни, а такие симптомы, как понос, обильное потоотделение или кровотечение, считались попытками организма восстановить утраченное равновесие, выводя избыток материи через отверстия и поры. В IX в. персидский ученый ар-Рази на основе этой идеи описал оспу как отдельное заболевание, объясняя, что она является следствием природной склонности крови бродить и выбрасывать продукты этого брожения через кожу[22]. Согласно этой теории, долго пользовавшейся немалым влиянием, каждый человек рождается с оспой, дремлющей в организме, а подобное выведение ненужных веществ – процесс естественный.

Большинство европейских докторов, основываясь на этих древних идеях, по-прежнему лечили оспу, стараясь поддерживать и ускорять «естественные» попытки организма избавиться от «яда», содержащегося в крови, подталкивая его к поверхности кожи, подальше от внутренних органов. Больных держали в как можно большем тепле, помещая их в жарко натопленные непроветриваемые комнаты и туго закутывая в одеяла, дабы подстегнуть процесс «брожения» и способствовать выведению через поры и пота, и заразы. Считалось, что исцелению помогает и красный цвет – символ