Прощённые долги - Инна Тронина

– Ничего, и до него доберёмся, – утешил Филипп. – Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец. Я на полпути никогда не останавливаюсь. К тому же, свой долг перед тобой понимаю. Мало того, чтобы всё это случилось из-за меня, так ещё и препараты мои же использовали. Адская комбинация какая-то! Я прошу прощения, хотя ни в чём не виноват. Тим, езжай, потом будешь свои эмоции выражать. Нам надо успеть на Васильевский, пока не рассвело окончательно.

– Так что, вы их всех хлопнули? – Озирский стянул плед на груди. – А я ведь совсем ничего не слышал. Долго хоть перестреливались? – Андрей заёрзал, как мальчишка, увлечённый интересным рассказом.

– Да не очень, – скромно признался Всеволод. – За нас сработал фактор внезапности. Мы очень боялись, что в последнюю минуту успеют расправиться с тобой. Ведь один выстрел – и все наши усилия насмарку. Но нет, обошлось. Значит, суждено тебе ещё пожить, друг любезный. Только больше не лазай к чёрту в зубы.

– А вот и полезу! – Андрей с очаровательным нахальством взглянул на Грачёва. Но вдруг улыбка его погасла, а глаза потемнели. – Вспомнил сейчас, только что… Аркадий! Севыч, ты знаешь, что Калинин погиб? Как же я мог забыть про это? Наверное, зелье в голову ударило. И всех этих, парня с девчонкой… Мы с ними на улице Декабристов встречались. Тоже прикончили как свидетелей. А меня захватили уже в Белоострове, в фургоне, около участка. Кольнули чем-то в шею, да ещё и газ распылили. Конечно, я был идиотом, потому что Антона Аверина давно нет в живых. Я имел неосторожность обнадёжить профессора, основываясь на ложных сведениях. Как теперь встречусь с ним, даже думать не хочу. Столько народу угробили, падлы! Кстати, Наталья, моя бывшая жена, тоже погибла.

– Наталья погибла? – встрепенулся Всеволод. Он как раз прижигал йодом неглубокую рану на щеке. – Я этого и ожидал. Предлагал ей переночевать на Литейном, пусть даже в камере. Между прочим, она тебя в конечном итоге и спасла. Прибежала вчера вечером ко мне и всё рассказала. Ей Лобанов, могильщик, велел передать, что тебе грозит смертельная опасность. И что Антон Аверин давно убит, к сожалению. Только она назвала другое время – одиннадцать часов. А вы встретились в десять.

– Да, в самый последний момент время изменили. Наверное, уже узнали, что Наталья побывала на Литейном, – заметил Андрей. – А мы с Лобановым вчера утром наедине куликали. Что ж он мне тогда-то всё не сказал? Ведь предлагал выдать какую-то тайну в обмен на послабление по делу о тайниках. Я не согласился, о чём теперь жалею. Не так из-за себя, как из-за других. Можете не верить, но мне Наташку жалко, не говоря уже об Аркадии. Лобанов, правда, днём ещё раз хотел меня увидеть, да не вышло. Швейцар из «Дружбы» говорил – прибегал Мотя, просил о встрече. Совсем никакой был. Наверное, за ним уже по пятам гнались…

«Волга» как раз завернула с Кировского проспекта на Большой – они ехали уже по Петроградской. С тем, что от Горбовского ничего нельзя скрывать, согласились все, включая Андрея.

– У Наташки засаду устроили. Хотели ливер ей вывернуть за то, что предупредила. Да она в последний момент с балкона сиганула – чтобы не мучиться. Красавица ведь баба, сладкий кусок, а так нелепо жизнь загубила. Севыч, зажги мне ещё одну сигарету…

– Могу тебя обрадовать, – заметил Готтхильф. – Аркадий Калинин жив. Вчера ребятам Ювелира явно не везло. А мы шли на святое дело. И Бог был с нами. Аркадия в Военно-Медицинскую академию увезли, так что вытащат. Действительно, его хотели завалить. Но сплоховали, и не сделали контрольный выстрел. Наверное, кто-то помешал. Там много собачников гуляет.

– Жив?.. Аркадий жив?! – Андрей не верил своим ушам. – Ребята, да вы просто потрясающие молодцы! Значит, в Академию отправили?

– Да, врач «скорой» прямо при нас запрашивала. Мы сейчас на квартиру приедем и всё узнаем, – пообещал Всеволод. – Ты-то как чувствуешь себя после всех этих кошмаров, Андрюша? Я когда тебя там, в «баньке», увидел, чуть не вольтанулся. У меня было такое чувство, что я убиваю бешеных собак. Но ведь собаки никогда ты такого не сделали! Я понимаю, как тебе больно. Не хочу даже вспоминать, чтобы снова тебя не травмировать. Мы, вроде, не барышни кисейные, а поначалу остолбенели. А ты всё это вытерпеть сумел, да ещё никого не сдать! За что мне такая честь? Я был сыном героя, братом героя, а теперь чувствую себя ещё и другом героя…

– Вот! – перебил Готтхильф. – А говорят, что в наше время люди измельчали. Андрей, может, тебе ещё один укол сделать? Обезболивающий?

– Да нет, не надо. Меня на десять лет вперёд накололи этой ночью, – с досадой сказал Озирский. Он устал от разговора и тяжело дышал. На верхней губе у него выступили росинки пота. – А вот что стыдно мне, то действительно! Они сумели обмануть меня, заманить в ловушку, и это – громадный минус. К тому же, придётся сообщить профессору о смерти его сына…

– А профессору твоему нужно было отпрыска нормально воспитывать! – разозлился Готтхильф. – Почему его ошибки другие люди такой ценой должны исправлять? Ты не виноват в том, что это семейство под грозой на горе оказалось, хотя могли бы и в дом уйти. Казалось бы, должны знать правила безопасности, а не вести себя, как глупые дети. И не ты заставлял парня с наркобарыгами дело иметь. Между прочим, он этим баловался ещё при жизни своих родственников. Мужиками надо быть – и отцу, и сыну. Мы с Тимом, вон, вообще без родителей остались, а никого своими проблемами не грузили. Никто Аверину ничего не должен, а ты – особенно. Что ты сделаешь, если цыган пырнул его сына ножом, а Лобанов закопал в общей яме? Пусть на колени перед тобой встанет, что ты вообще в это дело вписался!..

– У меня другое мнение, но спорить с тобой не буду, – примирительно сказал Андрей. – Но ведь и за тебя очень страшно. Ведь Уссер жив, а по его племяннице можно судить, что это за фрукт. Сволочная баба! И этот белый халат, лицо, как на образах… – Андрей стряхнул пепел в окно. – Севыч, скоро до Захара доберёмся?

– Подъезжаем. – Грачёв выглянул в окно. – Хорошо, что сегодня суббота, и людей на улицах меньше обычного. Да и Захар гарантированно дома, если только на даче не заночевал.

– Хотелось бы застать его, конечно, – спокойно сказал Готтхильф, посасывая очередную сигарету. – Мне тоже ясность нужна. Если договоримся, легче будет работать. У нас с Тимом ещё Ювелир на очереди. Надоел мне, признаться, хуже горькой редьки. Зря спас его тогда от рака. Так ведь кто же знал, как потом расклад ляжет…

– Тим, поворачивай на Наличную, потом – на улицу Нахимова, – скомандовал Грачёв. Он наклонился к лобовому стеклу, прищурился. Небо над заливом быстро светлело. – Там корпус трудно найти, так что я буду показывать.

Приглушённый свет лампы с зеленоватым абажуром делал комнату похожей на подводное царство. В кабинете Захара Горбовского сидели Филипп и Тим – по-прежнему в форме, но без шинелей. Готтхильф полировал ветошью свои лакированные сапоги, которые вымазал в огородной грязи. Рядом, на журнальном столике, лежал блокнот покойной Элеоноры Келль, но Филипп пока не нашёл времени, чтобы в него заглянуть.

Тим драил свою обувь старым «Литератором», который дала ему Леокадия Леонидовна. Грачёв привалился боком к столу, вытянув вперёд ноги в кожаных штанах и в высоких, почти до середины икры, итальянских кроссовках.

Сам же Захар Сысоевич, накручивая на кулаки конец пояса, перетягивающего домашний халат, расхаживал по комнате. Он то и дело натыкался взглядом на замшевую кобуру с «вальтером». Она лежала тут же, на диване. Потом, совладав с собой, полковник остановился, шумно вздохнул. Он наконец-то принял решение, и теперь не знал, вывезет ли на сей раз кривая.

– Да-с, хлопцы, учудили вы историю! – протянул Горбовский, ругая себя последними словами за данный Грачёву совет. – Что теперь делать будем, а?

– Решайте вы, товарищ полковник. – Грачёв полез за сигаретами «Салем».

Все закурили, после чего перешли к обмену мнениями.

– Запутались мы с вами, не находите? – продолжал Захар, глядя через окно на залив.

– А что делать было? – парировал Филипп. – Надо раз и навсегда решить, что для вас дороже. Жизнь Андрея не может цениться ниже, чем буква инструкции.

– Я тоже так считаю, – согласился Грачёв. – Мы действовали в соответствии с обстановкой, а потом рассказали вам всё, как на духу. Последнее слово за вами, Захар Сысоевич. К тому же, погибли одиннадцать бандитов, о чём тоже плакаться не стоит. Они всё равно закончили бы так. А Андрей спасён, как видите. Ради этого, собственно, мы и кооперировались с Филиппом.

– Не могу привыкнуть к вашему маскараду, – признался Горбовский. – Спросонок вообще ничего не понял. Вроде, и не пил вчера, а заглючил. Стоят два фашиста, в натуре! И с ними – Севка, да ещё и Андрей в двух одеялах! – Горбовский взял со стола диктофон. – Всеволод Михалыч, друг мой любезный, скажи-ка по совести… Каким образом люди Ювелира записали ваш с Андреем разговор, прямо на Кировском, да ещё ночью? Когда тебе успели «жучок» поставить, не вспомнишь?