Кара-Бугаз - Константин Георгиевич Паустовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Два дня бродил он в болотах. На третий день он пришел в Поти, в духан «Найдешь чем закусить», и долго шептался с хозяином. Он притащил мешок с чем-то тяжелым.
Было солнечное утро, и духан приобрел праздничный вид. Картина Бечо лоснилась свежими красками. Их синие и желтые отсветы блестели в глазах у Гулии и хозяина. От этого их разговор казался очень веселым и хитрым.
Хозяин сопел и волновался. Он долго щупал мешок и качал головой. Потом вместе с Гулией он оттащил мешок в чулан.
К вечеру Гулия пришел в больницу навестить Габунию. Инженер уже ходил по палате, держась за стулья и стены.
Гулия вошел мягко, как кошка. Он остановился в дверях и низко поклонился Габунии. Стриженая его голова серебрилась сухой сединой.
– Гамарджоба, товарищ, – сказал он Габунии и вынул из-за пазухи большой сверток. – Прими от простого человека подарок. Кушай и будь здоров.
Габуния развернул тяжелый сверток. В нем был кабаний окорок, покрытый золотым жиром. Мясо чуть попахивало смолой.
– Спасибо, приятель! – Габуния протянул руку Гулии. – Ты еще не бросил охоту?
Гулия выпрямился:
– Нет, бросил. Это последний кабан. Когда ты спас меня от суда, я сказал себе: «Последнего кабана, какого ты убьешь в болоте, ты подаришь инженеру Габунии, сыну старого машиниста из Самтреди. Он сделал тебя человеком». Это – последний кабан. Смерть пришла болотам, и жизнь пришла людям. И еще я хотел тебе сказать: ты бросил фигурку, что была у тебя в комнате, в огонь. Тебе ее очень жалко?
– Конечно, кацо.
– Слесарь мне сказал то же самое. Ты не огорчайся. Когда ты сможешь ходить и будешь свободен, мы пойдем с тобой в болота на целый день, и я тебе покажу замечательную вещь. Болото прячет ее от людей. Я один ее видел.
– Какую вещь?
– Не торопись, посмотришь. Она лежит в болоте тысячу лет. – Гулия засмеялся. – Я был начальником над болотами, как когда-то князь Дадиани над Мингрелией. Я был болотный хозяин. Все, что находил в болотах, было мое. И эта вещь тоже моя. Я тебе ее подарю, раз ты так любишь фигурки.
Несмотря на расспросы Габунии, Гулия так и не сказал, что за вещь спрятана в болоте. Он только отрицательно качал головой.
Потом он ушел в духан. Там в этот вечер Артем Коркия, Бечо и несколько приятелей чествовали самого смелого человека в Поти – прораба Миху. Слухи о геройском поведении Михи во время наводнения передавались из уст в уста.
Когда Гулия вошел, Артем Коркия поднял к потолку самшитовый посох и крикнул:
– Что я слышал: ты уже продал свою охотничью собаку, кацо!
– Сегодня я продаю ружье, старый болтун, – сказал Гулия и сел к столику. – Зачем ружье рабочему человеку? Ему нужны умные руки.
Бегство
Полгода назад Лапшин поспорил с Невской из-за того, где лучше сажать новый сорт чая «белые волосы»: на склонах холмов или в низинах. Лапшин настаивал, чтобы сажали в низинах, где кусты будут защищены от ветра. Невская требовала, чтобы чай был посажен на склонах холмов. Она доказывала, что в низинах чай может пострадать от холода.
Опытные посадки сделали и на склонах холмов и в низинах и стали ревниво следить за ростом кустов. Соревнование чайных кустов началось при общем пристальном внимании.
Но тут произошло столкновение Лапшина с инженером Габунией.
Лапшин решил на землях, осушенных главным каналом, посадить лимоны. Габуния резко восстал против этого. По его мнению, земля вдоль канала больше подходила для рами.
В спор вмешался Кахиани и послал доклад в Москву. Москва ответила, что сажать нужно рами.
После этого Невская заметила, что Лапшину следовало бы поехать на курсы по усовершенствованию ботаников. Лапшин обиделся и перестал с ней разговаривать. Самоуверенность этой женщины начинала его раздражать. Он искал повода, чтобы сказать Невской очередную колкость. Повод нашелся очень скоро.
Из консерватории пришло письмо о провансальском тростнике. Консерватория запрашивала, не растет ли этот тростник в Колхиде в диком состоянии и нельзя ли разбить вблизи Поти первую плантацию этого тростника. Лапшин повертел письмо и пожал плечами: зачем консерватории понадобился тростник? Он написал на уголке мелким почерком:
«Ответить: никакого провансальского тростника в Колхиде нет и не было».
Письмо попало в руки Невской. Она пришла к Лапшину, положила перед ним на стол письмо и круглый сухой стебель тростника и сказала:
– Вы ошиблись. Этот тростник растет здесь в диком состоянии. Вот образец.
– Да, но зачем им этот тростник?
– Как – зачем? Из него делают флейты, фаготы, альпийские рожки.
– У нас есть более серьезные задачи, чем заниматься свистульками.
– А музыка – это не серьезно?
– Много шуму из-за пустяков, – ответил Лапшин. – Вот все, что я могу сказать о музыке.
Невская покраснела. Как может говорить такие дикости человек, причастный к созданию в Колхиде новой природы, к этому грандиозному явлению, которое могло бы послужить темой для самой могучей симфонии!
Поздним вечером Лапшин пошел в духан «Найдешь чем закусить». Заведение это называлось духаном по старой привычке. Духан давно был превращен в кооперативную столовую.
У Лапшина началась бессонница. Он обвинял в ней банный климат Колхиды и дерзости Невской, вызывавшие у него, как он говорил, «нервную злость». Он зашел в духан выпить вина, надеясь после этого крепко уснуть.
В духане было пусто. Хозяин дремал за стойкой, как седая сова. Тусклые лампочки освещали картину Бечо.
Лапшин всмотрелся в нее. Как здесь все напутано! Разве у рододендронов бывают такие листья? Почему художники всегда перекраивают действительность по-своему и кому это нужно?
За дальним столиком