Жюстина - Донасьен Альфонс Франсуа де Сад

– Дура! – сказал ей Роден. – Ты же видишь, что ей уже ничем не поможешь.

– О, сударь! Может быть, если мы попытаемся… Развяжите её, уложите в постель, и я буду за ней ухаживать… Несчастная девочка, что она вам сделала?

– Пора восстановить в нашей крови сперматическое волнение, – вступил в разговор Ромбо, довольно грубо тиская соски Марты, – а то эти две шлюхи меня совсем оглушили: одна своими воплями, другая – причитаниями.

– Ладно, – согласился Роден, – тогда выпьем все эти бутылки шампанского, а Марта и Селестина заодно поласкают нас. Через некоторое время Ромбо, начиная возбуждаться по-настоящему после забот Марты и изрядного количества выпитого шампанского, поинтересовался:

– Что будем делать дальше?

– Что делать дальше? – переспросил Роден. – А вот что: привяжем Жюстину к трупу её подруги, ты заберешься в мой задний проход и будешь вскрывать негодницу живьем, а я прильну к губам дочери и, вдохновляемый ласками сестры, буду вкушать последние стоны нашей жертвы…

– Нет, – возразил Ромбо, – мне пришла другая мысль, как покарать твою Жюстину. Радость от того, что мы убиваем женщину, быстро проходит, так как жертва после смерти ничего уже не чувствует, удовольствие от её страданий заканчивается с её жизнью, и от него останется только воспоминание. Мы сделаем лучше, – продолжал Ромбо, засовывая в горящий камин железный прут, – мы накажем её во сто крат больше, чем если бы лишили её жизни: заклеймим её, поставим на ней печать, и благодаря клейму, а также всем этим красноречивым следам на её теле, её повесят или она сдохнет с голода. Так что она будет страдать по крайней мере до последнего мгновения своей жизни, и наше наслаждение при этой мысли будет более продолжительным и приятным. Он сказал эти слова; Роден схватил Жюстину, и отвратительный Ромбо приложил к её плечу раскаленное железо наподобие того, каким клеймят воров.

– Пусть попробует теперь показаться в таком виде, – злорадно проговорил монстр, – пусть только попробует! Эта роковая печать самым законным образом навлечет на неё массу бедствий.

– Пусть будет так, – сказал Роден, – но прежде надо получить от неё удовольствие: самое время подвергнуть её новым испытаниям. В руке варвара оказалась огромная связка гибких прутьев.

– Посади её себе на плечи, – продолжал негодяй, – я буду пороть её прямо на твоей спине, и время от времени мои удары придутся на твои ягодицы, моя сестра в это время будет сосать меня. Марта тоже возьмется за розги и почешет мне седалище, в последние мгновения Жюстины мой член будет находится в её потрохах.

Экзекуция началась. Роден не щадил своих сил, кровь, которая струилась по ягодицам нашей героини, ярко-красными жемчужинами скатывалась на седалище Ромбо, вызывая в нем небывалый подъем.

– Теперь моя очередь! – закричал развратник. – Только ты посадишь её на себя в другой позе, потому что я хочу окровавить ей влагалище, а заодно бедра, живот, лобок и все прочие передние принадлежности, которые я так презираю.

– О, черт бы побрал мою грешную душу! – воскликнул Роден. – Ну почему эта мысль не пришла в мою голову? Я просто в отчаянии от того, что ты придумал эту штуку прежде меня.

Злодеи приступили к следующей сладострастной процедуре, и скоро вся передняя часть тела нашей сироты была порвана в клочья, впрочем, зад Родена тоже изрядно пострадал. Он вытащил свое древко изо рта Марты, Жюстину положили на канапе, и оба приятеля, которых усердно пороли – одного Марта, другого Селестина – оставили по очереди в недрах несчастной девушка последние свидетельства своей гнусной похоти. В это время Розали, которая лежала на самом виду, продолжая своим видом возбуждать злодеев, обратила свои угасающие глаза к Жюстине и тут же отдала душу Господу. Монстры окружили её, жадным взглядом наблюдая за ней, трогали её своими грязными руками, а безжалостный Роден сладострастно впился зубами в самую середину ещё трепетавшей плоти, бывшей когда-то предметов его необузданных страстей. Её труп сбросили в яму, выкопанною в саду, где, вне всякого сомнения покоилось немало других жертв злодейства Родена; Жюстину одели и отвели на опушку леса, бросив там на произвол судьбы, предупредив на прощанье, что ей самой не поздоровится, если она вздумает предпринять какие-нибудь меры, желая улучшить свое отчаянное положение.

Глава седьмая

Продолжение злосчастий Жюстины. – Признательность. – Как всевышний вознаградил её за благонравие

Если бы на месте запуганной Жюстины оказался бы кто-нибудь другой, он нимало бы не обеспокоился такой угрозой: коль скоро можно было доказать, что позорная печать поставлена не судом, чего ей было боятся? Однако её слабость и природная робость, тяжкий груз её несчастий – все подавляло, все пугало её, и думала она лишь о том, чтобы бежать куда глаза глядят. Не считая этого клейма и следов порки, которые впрочем, благодаря её молодой крови почти исчезли, да ещё последствий нескольких содомитских натисков, которые были совершены членами обычных размеров, поэтому не нанесли ей большого урона, – повторяем, не считая всех этих неприятностей, наша героиня, которой было восемнадцать лет, когда она оставила дом Родена, имела вполне ухоженный и упитанный вид и ничего не растеряла: ни своих сил, ни своей свежести; она вступала в тот счастливый возраст, когда природа как будто делает последнее усилие, стараясь украсить свое творение, предназначаемое для утех мужчин. Фигура её приобрела женственные формы, волосы сделались гуще и длиннее, кожа стала более свежей и аппетитной, а её груди, обойденные вниманием людей, которые не прельщались этой частью тела, отличались упругостью и округлостью. Одним словом, наша Жюстина была настоящей красавицей, способной разжечь в распутниках самые пламенные страсти, но и самые необузданные и извращенные. Таким образом; скорее расстроенная и униженная, нежели истерзанная физически, Жюстина отправилась тем же вечером в путь, но поскольку ориентировалась слабо и предпочитала не спрашивать дорогу, она сделала большой крюк вокруг Парижа и на четвертый день пути оказалась только в окрестностях Льесена. Догадываясь, что представшая перед ней дорога может привести её в южные провинции, она решила идти по ней и добраться до тех дальних окраин Франции, где надеялась обрести мир и покой, в которых так жестоко отказала ей родина. Но какое наивное заблуждение? Сколько страданий предстояло ей перенести! Несмотря на все горести, её девственность, во всяком случае в главной её части, осталась при ней. Будучи жертвой покушений со стороны двух или трех содомитов, она могла (поскольку все случалось против её воли) причислять себя к честным девушкам; ей не в чем было упрекнуть себя, и сердце её было чистым. Правда, от этого она возгордилась, пожалуй, даже чересчур, и скоро была за это наказана. Все состояние было у неё с собой, а именно: около пятисот ливров, заработанных у Брессака и Родена. Она была рада хотя бы тому, что сохранила эти деньги, и лелеяла надежду, что при её бережливости и воздержанности их хватит по крайней мере до той поры, когда она сможет найти подходящее место. Её ужасная печать была не видна, и Жюстина полагала, что сумеет надежно скрывать её и что это злополучное событие не помешает ей заработать себе на жизнь. Итак, переполненная надеждами и преисполненная мужества, она продолжала свой путь и добралась до Санса, где отдохнула несколько дней. Возможно, она и нашла бы что-то в этом городке, но чувствуя необходимость идти дальше, она решила поискать счастья в Дофине. Она много слышала об этих краях и в приподнятом настроении шла туда. Скоро мы увидим, что приготовила ей непостижимая судьба. Вечером первого дня, то есть приблизительно в шести или семи лье от Санса, Жюстина отошла в сторону от дороги по естественным надобностям, потом позволила себе присесть ненадолго на берегу большого пруда, окруженного прелестным пейзажем. Ночь начинала расправлять свои крылья, накрывая ими источник вселенского света, и наша героиня, зная, что до того места, где она рассчитывала переночевать, осталось совсем недалеко, не спешила прервать свои одинокие и сладостные размышления, на которые вдохновляло её живописное окружение, как вдруг услышала, как в воду в нескольких шагах от неё упало что-то тяжелое. Она повернула голову и заметила, что этот объемистый предмет был брошен из густых кустов, нависавших над гладью пруда, откуда человек, который его бросил, не мог её видеть. Она инстинктивно бросилась к плавающему в воде свертку, из которого, как ей показалось, слышался плач и который уже начал тонуть. Она уже не сомневалась, что в воде плавает живое человеческое существо, которое принесли на берег, чтобы погубить его. Повинуясь первому естественному порыву и не думая о грозивших ей опасностях, она вошла в воду, обрадовавшись тому, что у берега было неглубоко. Выбравшись обратно с драгоценной находкой, прижатой к груди, она поспешила развернуть сверток, и о Боже! Это был ребенок, очаровательная девочка полуторогодовалого возраста, голенькая, крепко замотанная в тряпку; очевидно, чья-то злодейская рука бросила её в воду, чтобы похоронить преступную тайну. Когда Жюстина освободила ребенка, крохотные ручки потянулись к ней словно для того, чтобы отблагодарить спасительницу, и растроганная девушка расцеловала несчастную крошку.