Поле бесчестья - Дэвид Вебер

– Веруешь ли ты в Господа, дитя?

– Да.

– Обязуешься ли ты, будучи землевладельцем, оберегать и защищать право твоих людей чтить Всевышнего так, как призывают к тому их сердца?

– Обязуюсь.

– Будешь ли ты почитать и оберегать святость нашей Веры, как стала бы почитать и оберегать свою собственную?

– Да.

Кивнув, Хэнкс обернулся к Мэйхью.

– Ваша Светлость, эта дама не пребывает в лоне нашей Святой Церкви, что она и возгласила перед всеми нами, не покривив душой и не унизившись до обмана. Однако добронравие и благочестие ее сверх всякой меры доказаны были деяниями, совершенными ею в защиту не только Церкви, но и всего нашего мира, и ранами, полученными в бою за тех, кому она в ту пору не была обязана службой. А потому я заявляю Вашей Светлости и всему Конклаву, что оная особа благословлена Вседержителем как поборница Его дела, вершащая Его волю, вне зависимости от того, к какой Церкви она принадлежит.

И снова воцарилось молчание, на сей раз более долгое и глубокое. Хэнкс обвел взглядом зал, всех собравшихся, и лишь после этого опустился на свое место.

– Хонор Стефания Харрингтон, – возвестил Мэйхью. – Твои условия выслушаны светскими и духовными лордами Грейсона и сочтены приемлемыми. Поклянешься ли ты теперь пред всеми нами, что это единственные условия, ограничивающие твое служение?

– Я клянусь в этом, Ваша Светлость.

– В таком случае я призываю тебя перед лицом равных тебе принести присягу, – сказал Протектор, и Хонор вновь взялась за рукоять меча. – Хонор Стефания Харрингтон, дочь Альфреда Харрингтона, клянешься ли ты, со всеми оговоренными ранее условиями, хранить верность Протектору и народу Грейсона?

– Клянусь.

– Клянешься ли ты служить Протектору и народу Грейсона верой и правдой?

– Клянусь.

– Клянешься ли пред Богом и высоким Конклавом чтить, блюсти и защищать Конституцию Грейсона и печься о своих подданных, как о родных детях? Клянешься ли заботиться о них в дни мира, возглавлять их в дни войны и управлять ими справедливо и мудро, если будет на то милость Господня?

– Клянусь.

– Твоя клятва принята, Хонор Стефания Харрингтон. Как Протектор Грейсона я объявляю, что отвечу верностью на верность, покровительством на доблесть, справедливостью на честность и возмездием на вероломство, и да поможет мне Господь.

Правая рука Протектора скользнула вниз, на миг накрыв обе ее руки. Потом он вернул Державный Меч Хранителю Врат, и преподобный Хэнкс, соединив ладони, протянул ему нечто, поблескивающее золотом. Мэйхью с почтением принял у него массивную золотую цепь со знаком власти землевладельца. Хонор склонила голову, Протектор повесил цепь ей на шею, и на ее груди, чуть пониже Звезды Грейсона, заблистал Ключ.

Встав с трона, Протектор взял ее за руку.

– Поднимись, землевладелица Харрингтон! – повелел он, и Хонор повиновалась, едва не наступив при этом на край платья. Потом по жесту Мэйхью она повернулась лицом к Конклаву, и зал наполнился громом приветственных восклицаний.

Раскрасневшись, с высоко поднятой головой, Хонор внимала этим возгласам. Она понимала, что не все собравшиеся относятся к случившемуся одинаково, однако важно было то, что, приняв в свои ряды женщину, они поднялись над въевшимися в их плоть и кровь тысячелетними предрассудками. И пусть многие пошли на это лишь под давлением обстоятельств и уступая настойчивому нажиму своего верховного правителя, однако этот исторический, столь многое менявший в их жизни шаг, был сделан. И ей для этого не пришлось покривить душой ни в едином слове присяги.

Привстав на подушке, Нимиц потерся головой о ее бедро. Хонор непроизвольно наклонилась, чтобы снова взять кота на руки, и этот естественный жест вызвал в зале шумное одобрение. Аплодисменты заставили кота приосаниться, а когда Хонор с улыбкой подняла его повыше, на всеобщее обозрение, превратились в овацию.

Затем снова воцарилась тишина: приблизившийся Хранитель Врат коснулся ее локтя, а когда она повернулась к нему, с поклоном поднес ей на ладонях Державный Меч. Принять меч, держа на руках кота, было мудрено, однако Нимиц удивил ее тем, что мигом уловил суть затруднения и перебрался на плечо. Поскольку церемониальное платье не имело стеганого наплечника, кот устроился, не выпуская когтей (из-за чего, однако, ему пришлось держаться передней лапой за макушку Хонор). Возможно, это не вполне соответствовало торжественности момента, зато руки леди Харрингтон оказались свободными, и она смогла принять меч.

Это действо тоже было беспрецедентным. Лен Харрингтон являлся самым новым на Грейсоне, и ей как младшему из землевладельцев приличествовало место на самом нижнем, дальнем от трона краю подковы. Однако – о чем она не знала, принимая орден, – награжденный Звездой Грейсона возводился в ранг Защитника Протектора со всеми подобающими привилегиями.

Бережно держа меч и молясь, чтобы Нимиц, упаси боже, не выпустил когтей, она подошла к стоявшему близ трона резному деревянному столу, на котором красовались ее герб и скрещенные мечи Защитника. Тут она вздохнула с облегчением, поскольку Нимиц легко спрыгнул на стол и расположился на нем с царственной грацией, усевшись на заднюю пару лап и обернув пушистым, цепким хвостом ее и среднюю пару. Хонор тем временем возложила меч на специально подготовленные скобы.

В тот же миг седой, морщинистый старец, сидевший в кресле землевладельца, встал и протянул ей тонкий жезл с серебряным навершием.

– В связи со вступлением в права землевладельца я уступаю вам, миледи, законное место и символ власти, оставляя за вами право судить о моей службе, – объявил Говард Клинкскейлс.

Приняв жезл обеими руками, Хонор улыбнулась – гораздо теплее, чем полагалось по протоколу. Рекомендовав Клинкскейлса ей в регенты, Бенджамин Мэйхью сделал исключительно удачный ход. Старый министр безопасности пользовался репутацией самого честного человека планеты и, что при данных обстоятельствах могло иметь еще большее значение, слыл консерватором, принимавшим преобразования, вводившиеся Протектором, лишь с немалыми оговорками. Согласие такого человека стать ее регентом и управлять ее владениями немало способствовало укреплению положения и авторитета новоявленного стедхолдера.

– Ваша служба превыше моего суждения, – сказала она, глядя старику в глаза и возвращая ему жезл, – и ни я, ни кто-либо другой не в силах воздать за нее в полной мере и вознаградить вас по заслугам.

Последние слова вышли за общепринятые рамки, и глаза старца удивленно расширились.

– Благодарю, миледи, – сказал он, приняв жезл с еще более низким поклоном.