Портрет моего мужа - Демина Карина

Я стараюсь, только… вечно красками перемажусь, а эйты рисуют аккуратно. Да и выходит у меня так себе…

Она вздохнула.

— Я видела ту девушку… она вышла из комнат Йонаса… веселая. Остановилась у зеркала. Погладила себя по груди. Вот так.

Рута повторила подсмотренный жест.

— Потом покружилась и пошла… вниз. То есть она нажала что-то на стене, и стена отодвинулась. Там была лестница, я хотела пойти за ней, не успела только.

На свое счастье.

Сомневаюсь, чтобы убийца обрадовался, получив вместо одной жертвы двух.

— Потом… потом мне сказали, что произошел несчастный случай. Я сразу подумала про нее. У нее такие глаза были. Странные. Я ведь там близко стояла. Я… хотела… он меня вечно бездарью называет. И мелким отродьем. Я порошок дымный сделала. Думала, высыплю в замочную скважину, когда он там… пусть позлится.

Дымный порошок — это хорошо.

Это хотя бы понятно.

Детская месть, которая и вправду по-детски нелепа, а потому почти безобидна.

— А тут она…

Теперь Рута заговорила быстро, торопливо, растянув несчастную подвязку так, что та затрещала.

— Вышла и пошла. Не вернулась. Врут все… здесь все врут, понимаешь? Несчастный случай. А на кухне горничные судачили, что ей вырезали глаза. Правда?

— Да.

— И тот нож…

— На нем человеческая кровь. Но этой ли девушки — я не знаю.

Не стоит врать, и быть может, тогда не станут врать тебе. Или станут. С людьми сложно, големы в этом отношении куда как приятней.

— Я нашла его… в своих… вещах. Мама злится, когда я что-то делаю. И бабушка тоже. Поэтому… у меня мало всего. Есть немного золота. Я брошку расплавила. Камни кое-какие. Проволока вот… инструмент, правда, дрянной. Я со старой лаборатории утащила. И приходится прятать. Если узнают, то выбросят.

— И где?

— На чердаке.

— Покажешь?

Она кивнула и сказала:

— Сейчас. А то… папа с Кирисом поругается, злой будет. Меня запрут. Я, конечно, могу уйти, но ведь станется посадить кого рядом…

Сейчас так сейчас. Все равно других дел у меня не имелось.

ГЛАВА 31

На чердак поднимались по лестнице. Старой, скрипучей, но все еще надежной. Дверь отворилась, стоило ее коснуться, и Рута вошла первой.

— Здесь хорошо, — сказала она с явным облегчением. — Сюда никто не заглядывает. Я так думала.

Хорошо.

И вправду.

Сквозь узкие окошка проникал свет. И в нем, неровном, танцевали пылинки. Они подчинялись малейшему движению воздуха, то кружась, то застывая. Они вздрагивали от вздохов, а стоило двинуть рукой, как тотчас устремлялись вверх.

Или вниз.

Пыль покрывала старые доски. Она лежала на белой ткани чехлов, которыми заботливо укрыли ставшую ненужной мебель. Она хранила старые сундуки и даже укутала арфу с треснувшей рамой. Инструмент стоял в углу, и то ли чехла не хватило, то ли решили, что надевать его бессмысленно, но… я тронула струну, и арфа издала тонкий дребезжащий звук.

Рута обернулась и прижала палец к губам.

Надо сказать, она в своем наряде удивительным образом вписывалась в окружающую нас обстановку. Появилось в девочке что-то донельзя хрупкое, воздушное…

Чужое.

Правда, ощущение тут же исчезло.

Рута обустроила для себя уголок.

С одной стороны его закрывал старинный трехстворчатый шкаф с потускневшим зеркалом. Дверцы его не закрывались, и потому создавалось ощущение, что из пыльной глубины шкафа за нами наблюдают. С другой ограничивал комод, тоже древний и весьма массивный. Некогда он был роскошен, украшен резьбой и позолотой. Но позолота облезла, виноградные гроздья облупились и потемнели, а с крыльев бабочек слетели перламутровые чешуи.

— И тебя никто не ищет?

На пол Рута постелила ковер, с одной стороны пестревший подпалинами — кто-то когда-то слишком близко подтянул его к камину, — он сохранил и толщину, и бархатистость ворса. А что рисунок выгорел, так это, право слово, мелочи.

— Кому я нужна, — она села на ковер, сунув под попу подушку. — У madame свои интересы… на конюшне. Почему всех так тянет на конюшню?

— Понятия не имею.

Но запомню, что соваться туда не стоит, уж больно людное местечко.

— Вот, — Рута вытащила из комода коробку. — Здесь, если посмотреть, много интересного найти можно…

В коробке обнаружились пуговицы, родные сестры той, на которую девочка навесила плетение.

— Со старого платья спорола, все равно оно уже сто лет здесь висит. А вот это — от комода… — кусок золотой пластинки был внушительного веса.

Комочки серебра, тщательно ободранные и переплавленные, а потому энергетически нейтральные, впрочем, это ненадолго: все же поле на острове было нехарактерно плотным.

— У вас здесь источник поблизости?

О таких вещах говорить вслух было не принято, все-таки эйты к родовым тайнам относились донельзя болезненно, и хотя источники по закону не могли принадлежать человеку или роду, являясь общественным достоянием, но…

— Вулканы. Внизу. Вокруг острова. Бабушка как-то сказала, что из-за них наш род и отмечен, — Рута вытащила костяную пластинку. С одной стороны на ней была вырезана длинная рыбина, с другой нанесен рунный узор.

Правда, несколько косоватый.

— И что оно должно делать?

Воздушные петли и кусок целительского плетения, безбожно выдранный и существующий как бы сам по себе.

— Я хотела, чтобы у меня волосы росли. Бабушка говорит, что у меня не волосы, а мочало. Что редкие. И вообще короткие, а это неприлично… почему стрижка — это прилично, а если волосы сами по себе не растут длинными, то уже неприлично?

— Не знаю. Я ведь не эйта.

— Повезло тебе.

— Как сказать… — я повертела пластинку в руках. — Смотри, нельзя взять и соединить два элемента. Это как масла в воду налить, оно соберется каплями и будет плавать. Разная энергия плохо смешивается, поэтому используют руны объ единения. Их всего восемь, но в разных сочетаниях это дает огромное количество вариаций. Иногда, когда энергетический поток слабый, хватает и одной. Но чем мощнее амулет, тем более прочной должен быть стыковочный узел… я потом напишу тебе парные сочетания. Их придется заучить.

Рута кивнула.

О да, помню, классическая таблица парных сочетаний мне в свое время изрядно крови попортила, ночами снилась.

В ее тайнике нашлись слитки металлов, драгоценные и полудрагоценные камни, старый инструмент и горелка, причем заправленная полупрозрачным маслом, которое издавало весьма характерный аромат.

— Где взяла?

— В ангарах. Там много. И горит хорошо.

Это я на собственной шкуре испытала. Горело масло и вправду хорошо. А вот использовать горелку вне лаборатории…

— Дом спалить не боишься?

Рута пожала плечами. О доме она думала меньше всего, а о собственной безопасности и вовсе не думала. Нет, пожалуй, наше обучение придется начать именно с простейших правил.

— Достаточно искры, чтобы твое платье вспыхнуло. Как ты думаешь, как скоро кто-нибудь придет на помощь?

Молчание было ответом.

— Правила существуют не только, чтобы людям жизнь портить.

Я вернула горелку в коробку.

И пуговицы ссыпала туда же.

— Но этим мы займемся позже. Где ты нашла нож?

На долю мгновенья лицо Руты застыло. Мне почудилось даже, что вот сейчас она передумает. Вновь вспомнит ту свою привычную роль — капризной девчонки, которая ни за что не расскажет того, что нужно другим.

Просто из упрямства.

— Там, — она со вздохом поднялась. — Здесь… много всего. Только мало нужного. Я искала… мне дают деньги, но требуют, чтобы я тратила их на полезные вещи. По бабушкиному мнению полезные. Мне присылают каталоги с лентами вот или с кружевами. А на кой мне еще ленты?

Действительно.

Она ловко пробиралась сквозь завалы мебели, я едва успевала следом. Перед зеркалом Рута остановилась ненадолго. Пыльное, с темным стеклом, перерезанным трещиной, оно выглядело уставшим. И отражение в нем получалось мутное, будто наспех нарисованное.